— Тут и отведем немного душу. — Помедлив, он многозначительно добавил: — Ляжем в дрейф.
39
— Ну что ж, эта гавань вроде ничего, — согласился коман
дор Змаевяч — тонкий и хрупкий, с косоватыми прорезями
синеватых глаз. — Только выбери место потише да от любо
пытных глаз подальше.
Бакаев понимающе кивнул и, чуть прихрамывая, прошел в дальний темноватый угол.
Дверь кабака со ржавыми скрипами несколько раз бухнула — вошли англичане, шведы, разный суетпый люд.
Меж столиков живо зашныряли два шута, стали приставать к кабацкому люду. Рядом с буфетом в сизых пластах табачного дыма разноголосо запели скрипки, гобой п волынка.
Проходя к буфету, Змаевич удивленно загляделся на сидевшего среди англичан человека в голландском платье. Оба об-радованпо уставились друг на друга, и капитан потащил иноземца к лавке, где скучал Бакаев.
Иноземец оказался юрким, невысоким, жпдко-белесоватым, имел улыбку хитрую и скользкую.
— Эй, Яков, глянь, кого я встретил! — повеселел Змае
вич. — Moii приятель, Лаэрт Розенкранц! Вот с кем я готов
выпить ппва хоть бочку!
Трактирщица — баба редкой толщины — поставила перед компанией три высокие оловянные кварты, положила несколько вяленых рыбок.
Розенкранц вытянул обметанные пупырышками простуды губы и весело глянул поверх горы белой пены. Изрядно отпив, достал полосатый платок, вытер широкое и дряблое с навислим носом лицо, повернулся к Змаевичу.
А что, капитан-командор! Давно мы с тобой не виде
лись?!
Да, почитай, с полтавской баталии. — Змаевич смотрел с
затаенной насмешкой.
Где же ты все это время был?
Где? — Капитан-командор откинулся к стене, коснулся
напомаженных, словно нарисованных черных усиков. — Не на
лебяжьих перинах валялся! Разные были гавани...
Это так, — с заметной ухмылкой подтвердил Розен
кранц. — А я вот слыхал, ты и в свейских землях бывал...
И там меня носило. Но не для разорения, конечно, госу
дарь нас туда посылал, а чтобы при споре о мире со шведами
было чего уступить, окромя Выборга и Карелы. Так что, Ла
эрт, не без хитрости тогда обошлось. Сказывают, государь так
и отписал генерал-адмиралу Апраксину: «Ежели бог допустит
летом до Абова, то шведская шея легче гнуться станет...»
Розенкранц неопределенно улыбнулся.
Ну и как? С той поры гнется?
Да не очень. Уж больно они, подлые, влакомились в
Финляндию! Хотя оно и понятно — сия провинция вроде тить
ки — всю Швецию кормит... А под Абовом жарко было. Ух,
как жарко! Но, правда, мы шибко потеснили шведа. От той
баталии в нашем полку осталось, почитан, не более сотни.
Вот как! — Датчанин отвернулся к шутам и сделал вид,
что смеется над ними.
Да оно и не то, чтобы очень мало нас осталось, — мет-
40
нул Змаевич тяжелый взгляд. — К вечеру подъехал государь и зычно справился: «А много ли вас осталось, ребята?» Фланговый ему и ответил: «Да еще фортеции на две хватит, господин первый бом-бар-дир!» Во как разошлись — до лютости. '
И в то же время мы под Штеттином, главным. померан
ским городом, мира искали, — сказал Бакаев, пытливо вгля
дываясь в Розенкранца. Со злой услужливостью справился: —
Это на Одере, знаешь?
Как не знать! Там ведь и наши воевали.
Да, ваши повоевали! — Бригадир так ударил по кремню,
что целая туча искр брызнула из-под кресала.
Шуты затеяли потешную драку. Яростно вцепившись друг в друга, лаяли, мяукали. Неистово лупили по столам пузырями с горохом, опрокидывали пустые лавки. Английские шкиперы, дивясь необыкновенному развлечению, топотом и свистом подзадоривали шутов.
Бакаев, бледный от злости, наклонился к Змаевичу, леденисто зацедил:
— Кабак, кажись, русский, а от иноземного комарья ш;
продохнуть! На черта ты еще этого Лаэрта звал? Уж больно
он что-то крутит — по всему видать.
Змаевич заискрился белозубой улыбкой.
Да брось ты спьяну нести околесицу! Датчанин в пашем
флоте служил. Заслуги от государя имеет, ко двору бли
зок. — И зашептал, понуро горбя плечи: — Слыхал, вчера
Адмиралтейская коллегия по всем рапортам о повышении в
чинах резолюции учинила. Не иначе, как скоро в поход...
Скорей бы, — вздохнул Бакаев, вытаскивая трубку. —
А я-то думал — пошто моих гренадеров во флот переписали?
Он отпил пива, неожиданно поднялся и легонько потащил подслушивавшего датчанина к себе за рукав.
— Шел бы отсель, герр майстер... А то, ей-богу, перешибу!
У датчанина запрыгали губы. Не понявший в чем дело
Змаевич вскочил, удивленно задрожал бровью.
— Стой, Яков, ты уже хватил лишнего! Даже союзников
перестал признавать. Иди-ка, я тебе суну под нос кое-что. —
Он подвел упиравшегося приятеля к стене, где красовался* 4
грозный петровский указ. — Видишь? Сие — табель поведе
ния! Ноне и не за то легко угодить в четыре царские степы.
Крут государь!
Бакаев, пряча в карман трубку, глянул со злобой и отвращением. Шевельнул было могучим плечом, но Змаевич уже выталкивал его из кабака.
3
Пустив рысью снежно-белого коня, принцесса Ульрика-Эле-онора выехала на прогулку в окрестности Стокгольма. Обычно ее сопровождала пышно разодетая свита. Но в этот раз спутником был лишь английский посол при русском дворе Рой Дженкинс.
41
Все утро принцессу не покидало чувство смутной тревоги. Высокомерное выражение ее лица стало каменным, когда доложили о приходе Роя Дженкинса, — таким оно было и сейчас. С тоской думалось о брате, Карле XII, который после срама под Полтавой находился где-то далеко-далеко — за этим пятнисто-пегим балтийским небом, за бесконечными русскими далями, за Черным морем — в Турции... Сладко замирало сердце — туда уносились мысли пылкой и гордой Уль-рики.
Ульрика-Элеонора резко осадила коня, чуть не подняв его на дыбы. Неторопливо обернулась к своему спутнику.
— Ваше высочество! Я вам должен сообщить очень важную
весть, — сказал он.
Ульрнка-Элеонора шумно вздохнула и натянула поводья.
— Я должеп сообщить, — повторил посол, — появились
довольно неприятные вести... Барон Герц поехал в Петербург
заключать мир между Голштинией и Россией... через супру