Понимая, что загнал себя в какую–то ненормальную, безвыходную ситуацию, Митя решил рубить этот гордиев узел. Назначил день, когда встретит Свету у подъезда и скажет: «Можно с вами познакомиться?» И все. Он уже вычислил, когда она примерно выходит из дома, и уже целеустремленно пересекал Измайловский парк по направлению к ее дому, когда боковым зрением увидел Светлану одну, стоящую под пихтой с поднятой рукой. И тут же вспомнил… Он подошел осторожно сбоку, встал, не глядя на нее, рядом, поднял руку и, выждав необходимую паузу, забормотал:

Запрокинуты ждущие лица

всех двоих неподвижных гостей.

Видно, как напряженье струится

из приподнятых кверху горстей.

Наконец, суетливо и мелко

что–то в кроне шуршит, а потом

на коре появляется белка

с недоверчиво–пышным хвостом.

И она, сволочь хвостатая, таки появляется!!!

Размышляя над каждым движеньем,

совершая то шаг, то прыжок,

опускается за подношеньем

небольшой, но реальный божок.

И когда из ребячьей ладошки,

что воздета под кроной густой,

белка ловко царапает крошки,

мальчик светится, как святой.

Главное было удержаться, не посмотреть в сторону Светы торжествующим, самодовольным взглядом. Митя сконцентрировался на белке. Она приближалась, приближалась, дергая черной кнопкой носа. Сократив расстояние до полуметра, вытянувшись вниз, вдруг капризно развернулась и унеслась наверх.

— Все правильно, — вздохнул притворно Митя, — этот мальчик далеко не святой.

— Одна неточность, — сказала Света (высшее достижение — она сама со мной заговорила!), — в оригинале не «двоих», а «троих». Мать, отец и глазастый мальчиш.

Митю зверски подмывало брякнуть, что третий может появиться очень скоро, если на то будет воля «двоих». Мол, выходите за меня, мадемуазель! Удержался и пошел более длинным путем.

— Вам что, нравятся стихи N? — Ну и так далее.

Позднее, когда брак разродился замечательным мальчишкой, названным предельно неоригинально — Миша, Светлана призналась мужу, что у него не было никаких шансов добиться ее — худой, как манекен, сумасшедший взгляд, гнусавый голосок, — когда бы не стихи про «Кормление белок». Митя тогда порадовался, что так и не открыл жене своей криминальной тайны, хотя несколько раз в минуты особой душевной близости порывался. Очень подмывало иной раз. Казалось, что в момент, скажем, особой радости его из благодарности простят. И тогда столь драгоценный для него союз избавится от досадного оттенка условности. Нет, приходилось и дальше жить с этой моральной занозой. Не то чтобы она досаждала постоянно, нет, ему удавалось на годы о ней забывать, но все же не полностью и не навсегда.

4

Когда Дир Сергеевич позвонил в дверь своей квартиры, она отворилась сразу. Обычно Светлана Владимировна почему–то никогда не была готова к встрече мужа. То она в ванной, то в домашнем солярии, то ей надо было закончить мысль и она не могла мгновенно оторваться от компьютера. А тут смотри–ка. И сразу вопрос:

— Ну что? Почему ты выключил телефон? Я тут чего только не передумала!

Сказать ей правду, что почти все время был беспробудно пьян и бегал за хохляцкими официантками со сменными именами, — не поверит. Слишком свежо и начищено он выглядел. Ему не только промыли кровь, но и погладили брюки. Брякнул что–то услышанное краем уха из Елагинских переговоров с подчиненными:

— Вражеская территория. Прослушка. Шпионские страсти.

Чем баснословнее ложь, тем лучше.

— Ладно–ладно, что там все–таки?

— Дай войти.

Сел на кухне за огромный круглый стол, под низко нависшим широченным соломенным абажуром. Длинно вздохнул.

— Завари кофейку.

Не было никакой возможности отказаться от выполнения этого вида супружеских обязанностей, хотя супруге было явно не до чашек и конфорок. Кофемолка выла с приливами и перерывами, выдавая душевное состояние Светланы. Это немного озадачило Дира Сергеевича. То, что она волнуется за родственника, было естественно, но чтобы так! За годы совместной жизни Света, конечно, изменилась. Когда–то это была очаровательная, белокурая, синеглазая отличница, справная, толковая, ясная, с как будто бы накрахмаленной душой. И теперь многое в ней сохранилось: белокурость, чистоплотность, только синева глаз поблекла и фигура сильно расплылась.

— Вот тебе кофе, говори. — Она подала чашку так, словно это была плата за информацию.

— Елагин считает, что это новый такой вид то ли рейдерства, то ли рэкета.

— Не поняла.

— Да я и сам не вполне… Короче, в Киеве формируется бригада из нескольких генералов МВД, ФСБ, прокуратуры, может быть, какие–то депутаты задействованы, люди из окружения премьера, они сканируют наши финансовые потоки, направленные на Украину, ищут самый незащищенный, без соответствующего политического сопровождения, и, как это у них называется, «откусывают голову».

— Колину?

— В данном случае да. — Дир Сергеевич отхлебнул на редкость невкусного кофе и даже не стал скрывать своего отношения к нему. Светлане, похоже, было наплевать на это.

— Он что, убит, мертв?

— Елагин считает, что не мертв и не убит. Канул. Пропал в подвалах самостийной хохляцкой власти. Круговой сговор всех ведомств. Никто даже взяток не берет. Кроме того, там… да ладно, это…

Светлана села напротив, закусив верхнюю губу. Когда–то это движение сводило Митю с ума.

— И что теперь?

— Как говорит Елагин, будет перетягивание каната. Они будут прессовать Аскольда, чтобы он отписал какой–нибудь подставной ихней фирме контрольный пакет, мы будем бегать в Думу и в Совет Федерации, вымаливая государственную поддержку. Чтобы организовать один, даже не самый солидный звонок отсюда, нужны такие вливания… Власть столоначальников. И что характерно, какому–нибудь нашему надворному советнику куда ближе интересы киевского бюрократического атамана, чем своего русского честного миллионщика. Такой межгосударственный чиновничий симбиоз. Сидят волчары по обе стороны границы, а дойное стадо мечется туда–сюда. Волки–то сыты, а коровам не на кого даже пожаловаться. Елагин говорит: не исключено, что те деньги, что мы заплатим здесь, частью прямо пойдут в Киев.

— И Колю отпустят?

— Да. И еще сделают благородный вид, будто бы они во всем разобрались и законность торжествует. А наши здешние надуют щеки: вот, мол, какие мы политические богатыри! Как мы вас открышевали в международном масштабе — а?! Всегда обращайтесь!

— Ну так чего ждать!

Дир Сергеевич еще раз отхлебнул из чашки и с решительным видом отодвинул ее.

— Сначала надо выяснить, в какие руки имеет смысл давать. Потому что берут все, а помочь могут очень немногие. Елагин говорит, что это нынешняя мода: берут — и охотно, но тут же забывают, что взяли. Дача взятки сама по себе ничего не гарантирует.

— Елагин, Елагин… А ты–то что думаешь?

— А мое положение пока расплывчатое, из оставленных Колькой документов не ясен мой статус. Нужен совет директоров, то–сё. А у меня ни опыта, ни авторитета.

— То есть ты просто остаешься у себя в журнале, и все?

Дир Сергеевич задумчиво выпятил нижнюю губу.

— Кто знает. У Елагина есть подозрение, что в нашей системе есть «крот». Это…

— Да знаю я, смотрела сериалы.

— Поэтому мое значение, как фигуры, заведомо находящейся вне подозрений, близкий родственник все–таки, и не с кухни этого бизнеса, то есть без должностных амбиций, мое значение повышается. Елагин думает, что директора захотят сделать из меня зицпредседателя, а сами начнут прятать свои хвосты, закапывать свои мелкие грешки или искать запасные аэродромчики.

— А не проще им это делать, встав во главе фирмы?

— Нет, Света. Надо тогда, чтобы все встали во главе, семибоярщина, а это невозможно, так составлены документы. Никто из них не захочет дать подняться кому–нибудь другому.

Светлана Владимировна встала, налила кофе и себе, но не взяла с собой к столу.