— А где Митя? Где этот историк?

Елагин обернулся: младшего Мозгалева нигде не было. Из–за угла ближайшего барака выбежал, спотыкаясь, боец Рустема и стал шептать что–то на ухо своему командиру. Тот нахмурился.

— Где Митя? — спросил старший Мозгалев внезапно осипшим голосом.

Рустем покосился на бойца, пожал плечами:

— Говорит, унесло рекой…

8

Аскольд Сергеевич курил, стряхивая пепел в перевернутую генеральскую фуражку. Александр Иванович сидел напротив, за дощатым столом в столовой «блокпоста». Между ними стояли почти пустая бутылка водки и наполовину пустой кувшин с уже теплой апельсиновой водой, рядом лежал мокрый, мятый конверт с расплывшейся надписью.

Стояла плотная южная ночь, так что лицо старшего Мозгалева освещалось только огоньком сигареты. На берегу речки, за колючей проволокой горело несколько костров, возле которых двигались человеческие фигурки. Шла приглушенная жизнь и на территории лагеря, совершенно невидимая генералу и майору.

— А что касается моего исчезновения… В каком–то смысле — сам виноват. Потерял форму, расслабился, слишком доверился некоторым людям. То дело, которым я занимаюсь, не терпит такого отношения. Так что Клауна и компанию я даже не очень виню. Природа бизнеса не терпит пустоты. Эти ребята протянули руки к тому, что, как им показалось, плохо лежит. Я вовремя очнулся. Вернее, не вовремя. Обычными средствами уже было не обойтись. Пришлось выкидывать фортель. Пойти на большой и, главное, длительный блеф. Нервы у них в конце концов не выдержали. Они начали грызть друг друга. Мне очень помог Петя Нечипоренко — он правда полковник украинского МВД. И если бы не такой… финал, могла бы получиться интереснейшая и веселая история.

Аскольд Сергеевич поднял бутылку и выплеснул остатки водки себе в стакан. Поднял его, посмотрел сквозь него на громадные здешние звезды, потом разделил дозу со стаканом майора. Выпил, не чокаясь, и не предлагая тоста. И тут его прорвало:

— Знаешь, я рад, что Митя не прочитал этого письма, с него довольно и всего остального. Трудно представить, но, если бы он его прочитал, мне было бы намного хуже, чем сейчас. Это ведь я направил Рыбака в Дубно. Я знал, что он должен оттуда привезти. Правда, не предполагал, что это будет именно собственноручное послание. Думал, сообщение на словах. Вообще, сейчас плохо представляю, как собирался воспользоваться этой историей. Кого хотел обжечь? Мать, что ли? Всю жизнь на нее обижался за отца. Я ведь все отлично помню. Знаешь, я Митьку стал ненавидеть за то, что он живет без этого груза. Что он ничего не знает. Как будто у них с матерью отдельная от меня семья. Я мечтал отомстить за мать, но и за отца тоже. Так все сплелось. Я ведь и не женился из страха перед тем, чем может оказаться семья. Со временем как–то подзабылось, затушевалось в душе, потом опять разгорелось. Причем из–за него, из–за Митьки. Вся его жизнь была как плевок в мою сторону. Я все тащил на своем горбу — не только заработки, но всю семейную телегу, со всем родимым навозом. А он порхал, философ! Невозможно представить себе более беззаботной жизни. Да еще и презирал меня, и не скрывал, что презирает. Ну как я мог с ним сквитаться? Его жена брала у меня деньги, а он упорно не замечал ничего. Не притворялся, что не замечает, это бы меня устроило, а действительно не замечал. Этого я вынести не мог. Пришлось, черт побери, соблазнить Светлану. Но даже это никакого не дало облегчения, потому что мне на нее было плевать. Кстати, ей я не рассказал, что со мной ничего не случилось. Тут же бы раззвонила. А мама знала. Однажды я даже звонил ей, когда ты там сидел, Александр Иванович. Да–да. Какова выдержка у старого кадра, у Клавдии Владимировны!

Майор поднял стакан и выпил, можно было понять, что за бабушкину выдержку.

— А когда родился Мишка… Это стало совсем невыносимо. Первые пару лет Митя не обращал на него никакого внимания, и я практически не ревновал. Но потом произошло самое страшное — мой сын жутко привязался к моему брату. Сыновья редко так любят своих отцов. Все мои подарки, все мои ухищрения — все коту под хвост. Я ни в малейшей степени не мог его заинтересовать, как бы Светка ни подпихивала нас друг к другу. А Митька витал, болтал, не замечая, что творится у него под носом, и был счастлив и обожаем моим ребенком. Светка все время порывалась уйти ко мне, только я не давал ей этого сделать. Мишу пришлось отправить учиться в Англию, на нейтральную территорию, пусть поотвыкнет.

— Он звонил ему. Вашему брату.

Аскольд Сергеевич протянул руку в темноту и достал еще бутылку.

— Понимаю, это жуть, конечно, но с этим ничего уже нельзя было сделать. Все равно бы узнал. Света не сдержалась бы.

Аскольд Сергеевич медленно, задумчиво откупоривал бутылку, свинтил пробку, но не заметил и отрешенно все проворачивал и проворачивал пробку на горлышке.

Майор слушал этот цыплячий звук и радовался, что вокруг так темно и генералу не видно его лица. Всего пару часов назад, в самый разгар поисков тела Дира Сергеевича, унесенного потоком куда–то вниз по течению, до него дозвонилась Джоан и сообщила, что с Сережей все в порядке, что он у нее и очень этому рад и что она не собирается в ближайшее время никуда уезжать из России. А Тамара лежит в хорошей клинике и сладко спит под капельницей. Майор слушал пьяную исповедь старшего Мозгалева, и радость перемешивалась в его душе со стыдом: ну невозможно же, чтобы одному человеку было так хорошо, когда другому настолько плохо!

— Давай выпьем, Александр Иванович. Остается надеяться, что смерть его была безболезненной.

— Тонуть, говорят, не больно, — поддержал майор, пытаясь хотя бы чуть–чуть облегчить душевную ношу собеседника.

Выпили, закусили теплой фантой.

— Он ведь стрелял в меня, Александр Иванович, стрелял. Нет, ты не подумай, что я как–то хочу что–то смягчить, оправдаться. Просто горюю, до какой степени он меня не знал, своего родного брата. Он ведь всерьез думал, что шарахну ракетами по этим дуракам. На борту даже пистолета не было. Он так распушил перья, так разыгрался, что я решил его как следует щелкнуть по носу.

— А вы что, все знали?

Аскольд Сергеевич засмеялся, потом сразу же закашлялся:

— Ну конечно. Как думаешь, такой болтун и фанфарон, как Митя, мог скрыть столь замысловатую многофигурную композицию? Кроме того, у меня везде были свои люди. Его собственная секретарша Ника все мне исправно и толково докладывала. Когда подошел нужный момент, я связался с бритыми ребятами из мусульманской лиги, заплатил, они наняли вертолет. Изобразили все так, будто по своей инициативе сработали: придумали шутку с вертолетом — хотели, мол, отомстить тебе, Александр Иванович, за ту историю на Цветном бульваре. И Митя загорелся. Для него в жизни главное — всем доказать, что он умнее всех. И не подумал: ищешь врага — загляни в себя. Джовдет и Абдулла закинули сюда и кузенов этих шальных, Рустем помог спрятать их до времени. В общем, все это было довольно просто. На удивление просто. Только кончилось плохо. Я–то хотел как? В тот самый момент, когда все планы Дира обрушатся, когда он узнает основные тайны своей семейки, когда весь мир его пойдет кувырком, — тут и являюсь я, генерал из вертолета, как последний аккорд. Беру его за ушко да на солнышко. И спрашиваю: «Ну что, братишка?» Искусственный семейный кризис, а дальше — как получится, зато без вранья. Возможно, мы бы разбежались до конца дней, но это все равно лучше того, что у нас было. Справедливо! Но уж смерти его я не хотел, поверь.

— Верю, — сказал майор.

Вместо эпилога

Нестор Кляев и Тахир добрались до большой научной земли, и их доклад произвел фурор в самых серьезных академических кругах. Оказалось — они нашли на стенах пещеры не окаменевший мышиный помет, а самые настоящие следы древнейшего, кажется, рунического письма. Нестор Икарович весьма и весьма подчистил ауру своей научной репутации назло узколобым и близоруким коллегам, неоднократно высмеивавшим его из–за предыдущих афер. Тахир засел за написание диссертации, оказалось, что к моменту знакомства с Кляевым у него уже был диплом солидного истфака. Мужественный брат Рустем совершенно напрасно считал его недоумком.