В мирное время чауши тоже весьма уважаемые придворные. Их приход и желанен, и страшен любому вельможе: именно они приносят шелковые шнурки или же, напротив, знаки высокой милости повелителя правоверных. Убийцу и оскорбителя султанского посланца немедленно казнят, область, где произошло неслыханное преступление, выплатит две тысячи золотых динаров в казну.

Страшная сила заключена в буздыгане чауш-паши, хотя в придворной иерархии он занимает не самое важное место. Он — карающая длань и язык Сераля.

Искандар, возглавив лазутчиков, стал вдобавок глазами и ушами Блистательной Порты.

Что ж, он выгодно использовал свой пост. Приобрел влиятельных друзей, очернил недругов, обогатился — и научился владеть чувствами султана, потрафлять всем его желаниям, даже предугадывать их.

На жалованье Искандар, как и все турецкие вельможи, жить не мог — его почти не платили. Основной доход чауш-паша получал в виде бакшишей. Подарков ему, всевидящему и всеслышащему, наушнику султана и выразителю официальной точки зрения, приносили как никому другому много. Разве что кади их давали больше. Так ведь судьи сильнее и рисковали. Неправедность их решений была у всех на виду, вызывала глубочайшее возмущение жителей империи. А политика любой власти — устранять не те злоупотребления чиновников, которые наносят наисильнейший урон, а те, которые становятся известными народу. Вот почему борьба со взяточничеством, регулярно возгоравшая и быстро затухавшая в Турции, обычно начиналась с блюстителей закона. Баязет I повесил в один день восемьдесят судей-мздоимцев. Ну и чего достиг? Чиновников и вельмож, которые берут бакшиши, расплодилось, как мышей и крыс на зерновом складе. При Мехмете III взятка вообще не считается чем-то зазорным.

Попал к барсам — рычи вместе с ними. Искандар не стеснялся брать подношения, хотя специально и не вымогал их, как большинство знатных людей империи. Он вкладывал средства в торговые предприятия своих доверенных купцов, через ростовщиков-христиан (Коран запрещает мусульманам заниматься этим грязным делом) давал деньги в рост. Андроникос предоставил в его распоряжение казну, собранную тайным обществом греческих патриотов для освобождения страны от иноземного ига. Отец выделял часть прибылей своего торгового дома.

Примерно треть этих немалых богатств оставалась в сундуках, хранящихся в доме Искандар-паши неподалеку от Сераля. Остальное уходило на подарки падишаху, кадуне, валидэ-султан, великому визирю, а главное — на прикормку йени-чери — «нового войска», которых европейцы ошибочно называют янычарами.

Эта грозная сила, созданная преемником основателя Турецкой империи Османа Урханом,[94] была не просто лучшей пехотой мира. В Блистательной Порте янычарский корпус играл ту же роль, что преторианская гвардия в императорском Риме и мамлюки в Египте: служил ключом к тронному залу.

При захвате, а еще более — сохранении власти важны любые вооруженные отряды. Но янычары находились непосредственно в Серале, охраняли падишаха. И главное, у них не имелось ни родины, ни семьи, а отсюда — почти никаких привязанностей. Эти люди без роду и племени были наемниками до мозга костей, признававшими лишь три святыни на земле: мусульманство, золото и боевое братство своих орт. Лишь потом шел черед султана.

…Иранский царь Хосрой I из династии Сасанидов верно предупреждал: «Не будь слишком щедр к своему войску — оно перестанет нуждаться в тебе». Но эта мудрость не относится к чужой армии, которую хочешь сделать преданной себе. Тут невозможно быть слишком щедрым.

Искандар ежедневно упражнялся в бранном деле вместе с различными ортами. Устанавливал приятельство с начальниками и наиболее прославленными йени-чери, которым льстило внимание столь влиятельного вельможи. Ссужал деньгами обедневших и прожившихся, не настаивал на возвращении долгов. Держал двери своего дома открытыми для всех новых друзей из янычарских казарм, устраивал для них пиры. Чтобы не вызвать подозрений султана, часто организовывал приемы и для членов дивана, придворных.

По сравнению с другими знатными турками жил Искандар скромно. В гареме держал лишь несколько невольниц (женщины его интересовали мало), довольствовался минимумом слуг, питался просто.

Свободное время посвящал изучению военного искусства. Отовсюду ему приводили иноземных невольников, которые хоть что-либо понимали в бранной науке, и он выдаивал из них ценные сведения буквально по каплям. Беседовал с иностранными послами, путешественниками, купцами, рыбаками. Заставил подчиненных ему лазутчиков глубже вникать в воинские дела других стран, сообщать ему все новое и интересное. Брал у торговцев книги по истории и военной науке, изучал — и возвращал, не покупая, чтобы не тратить зря деньги. Ведь все хотя бы раз прочитанное он запоминал дословно.

Вот и в поход Искандар взял несколько книг, в том числе трактат Маккиавелли «О военном искусстве», который только что прочитал и остался им недоволен. Итальянец слишком много заимствовал у древнеримского военного теоретика и историка Вегеция. Построение армии рекомендует делать по образцу легионов. Да разве можно сейчас подражать античности, не знавшей пороха?!

Впрочем, пушки Маккиавелли презирает. Их гром, видите ли, больше наводит страх, чем причиняет потери. Глупость! Артиллерия становится все более грозной силой, лишь слепые этого не замечают. Появились чугунные ядра, разрывные бомбы. Швейцарцы изобрели двухколесные лафеты, французы — балансирующие цапфы, немцы — лафетные передки для всех орудий. Итальянец Тарталья написал целое сочинение о траектории полета снаряда. И самое главное, в Странах Золотого Яблока ввели картузы из холщовых мешков, куда насыпается порох в установленных нормах, отказались от заряжения рассыпным порохом. Однообразие зарядов сократило время выстрела, обеспечило большую точность огня. Нет, глупо недооценивать артиллерию. Это крупная ошибка Маккиавелли.

Стратегические его соображения тоже непоследовательны. То считает самым важным средством для достижения победы генеральное сражение, то советует полководцу лучше сокрушать неприятеля голодом, чем железом. Неужели не ясно: главное — уничтожить вражескую армию, тогда страна останется беззащитной.

Конечно, есть в трактате и ценные мысли. Маккиавелли справедливо ругает кондотьеров. «Наемники — это подонки страны». Верно. «Лучшая армия — та, которая составляется из самих же граждан…» Тоже правильно. Умно говорит итальянец и о тактике.

И все же слишком много в книге расплывчатых мест. Где взять, к примеру, тех самых граждан для идеальной армии? Наемников найти куда легче…

Немудрено, что в настоящей, не бумажной войне Маккиавелли как полководец потерпел фиаско: созданное и возглавленное им флорентийское ополчение разбежалось под ударами испанских наемников. Это удел всех болтунов и писак, сражающихся с помощью пера и чернил…

Если мое рассуждение правильное, то мы проиграем предстоящую битву. Большинство советников султана — лизоблюды и глупцы, которые участвуют в войнах, не выходя из шатров. Их повелитель, возомнивший себя вторым Баязетом Молниеносным, им под стать. Недаром он возглавил поход сам, не назначив сераскера. Не исключено, что мне в ближайшие дни предстоит лишиться головы: ведь наверняка придется спорить с падишахом и диваном насчет плана сражения. А может, обойдется? Пока ведь удавалось всеми правдами и неправдами добиваться своего, уговаривать упрямого и невежественного в бранном деле султана.

Из-за нехватки средств и неважного состояния армии ей нельзя было ставить слишком грандиозные задачи. Мехмет желал двинуться сразу на Вену. Я отговорил его, используя самый убедительный довод: нет денег. Османских сил и средств достает лишь на то, чтобы сорвать планы союзников, Австрии и Венгрии, которые намеревались отбить Буду и изгнать турок с венгерских земель.

Я не допустил врагов до Буды, захватил две важные в стратегическом отношении крепости — Дёр и считавшийся неприступным Егер. С каждым успехом турецкой рати, добытым моим гением, растет самоуверенность Мехмета, который приписывает победы себе. Его становится все труднее убеждать, риск поражения возрастает… Поистине правы древние римляне: кого боги хотят наказать, того лишают разума! А из всех безумных голов самые опасные — носящие корону.