— Доверчивый, от доверчивости страдаю, — он осторожно пальцем потрогал синяк под глазом. — Прошу извинить, но фамилию вы своего батюшки носить изволите, или переменили?

— Да нет, не переменил.

Сергей достал из нагрудного кармана куртки паспорт и протянул адвокату.

— Прошу простить за бдительность. Прошу простить, — бормотал он, разглядывая паспорт и даже, вынув из ящика стола лупу, какими пользуются часовых дел мастера, и, вставив в глаз, стал внимательно разглядывать фотокарточку в документе. — Страдаю соответственно доверчивости. Ведь три ножевых, знаете ли, ранения. Две пули… — говорил он пристально, разглядывая документ. — Ну все. Благодарю вас.

— Он широко улыбнулся, но тут же страдальчески сморщил лицо и потрогал поврежденное место на губе.

— Так вы говорите, что документы похитили? — спросил Сергей, пряча паспорт в карман.

— Да, драгоценный вы мой, похитили. Но папочка был изумительный человек!.. — Александр Михайлович остановился, словно бы выжидая, и вдруг низко наклонился к столу и прошептал. — Он сделал копии, — он собрался улыбнуться снова, но вовремя одумался. — И сейчас вы увидите завещание своего отца.

Адвокат открыл дверцу стола, достал крохотный старинный сундучок, обитый медными полосками, открыл его замочек медным ключиком и извлек оттуда несколько бумаг. Выбрав нужную, протянул Сергею.

— Вот ваше завещание. Это было предпоследнее дело моего папочки.

— Сергей взял документ и, прочитав его, хмыкнул.

— Это все?

— Вы хотите сказать, что почерк не вашего отца? — адвокат внимательно глядел ему в глаза.

Это только с виду он казался вертлявым и распущенным типом, на самом же деле замечал всякое изменение в лице клиента и был не так прост, как казался поначалу.

— Я не хочу ничего сказать.

Сергей посмотрел на него бесстрастным взглядом. Адвокат чуть заметно улыбнулся.

— Послушайте, драгоценный Сергей Васильевич, я буду с вами откровенен. Откровенен до конца, хотя это не свойственно людям моей профессии. Но это дело касается меня. Лично меня и моего папочки. Суть дела такова, — начал адвокат наконец, надев очки и от этого мгновенно преобразившись в очень солидного и представительного человека, — что завещание вашего отца было предпоследним документом, с которым имел дело мой папочка. Я так и знал, что вы когда-нибудь объявитесь. Я чувствовал, что возможно в этом странном завещании имеется разгадка.

— Адвокат замолчал, глядя на Сергея сквозь затемненные стекла очков.

— А что стало с вашим отцом? — спросил Сергей.

Адвокат некоторое время не отвечал, выдерживая паузу, потом снял очки и положил их на стол.

— Он исчез. Исчез бесследно, — адвокат помолчал. — Теперь вы понимаете, почему я так заинтересовался завещанием вашего родителя. Я всегда чувствовал, что в нем кроется разгадка. Когда-то я даже пытался вас разыскать, но мне сказали, что вы погибли, исполняя интернациональный долг. Вы были в Афганистане?

— Да, но не погиб. Там произошла путаница — погиб мой однофамилец.

— Тогда в восемьдесят четвертом после исчезновения моего папочки пропали и документы. Скажите, Сергей Васильевич, вы подозреваете, что вашего отца убили?

— Я не знаю, — неуверенно проговорил Сергей. — Многие годы я не верил в его смерть, но сегодня…

— Я тоже не верил. Вот посмотрите, что я нашел в кабинете отца после его исчезновения.

Адвокат вынул из стоящего перед ним сундучка коробку из-под монпансье, пластмассовую куклу в ситцевом платьице с оторванной рукой. Лицо ее было разрисовано красной краской.

— Эти предметы не принадлежали моему отцу, их не мог забыть никто из клиентов, я всех опросил. Кроме того, на стене карандашом явно детской рукой была нарисована рожица. Знаете? Точка, точка, запятая…

— Странно, — сказал Илья.

— Очень, очень странно. Вы правы, Илья Николаевич. А вообще у вас есть какие-нибудь соображения? — обратился он к Сергею.

— Пока нет. Но есть люди, с которыми стоит поговорить… А теперь нам пора.

Сергей поднялся. Адвокат тоже, видно, по своей привычке, опережающей мысли, вскочил, но загипсованная нога напомнила о себе, и он снова сел.

— Вас проводят, — сказал он. — Но если потребуется моя помощь, всегда можете на нее рассчитывать. У меня есть предчувствие, что вы на правильном пути. У адвокатов предчувствие часто играет решающую роль. Желаю вам удачи. И хочу попросить вас держать меня в курсе дела. Ведь я так любил папочку…

Сергей был задумчив. Когда сели в машину, он вставил в магнитолу кассету с органной музыкой Баха, которую всегда слушал в машине, закурил и пустил три кольца, потом вынул из кармана документ, прочитал его два раза и, сложив, снова спрятал в карман.

— Ну как, почерк похож?! — наконец решился спросить Илья.

Некоторое время Сергей не отвечал, задумчиво пуская кольца из дыма, потом сделал звук магнитофона потише и сказал:

— Если бы экспертиза подтвердила, что это его почерк, и если бы даже нашлись свидетели того, что писал мой отец, то я все равно бы не поверил. Помнишь иероглиф, выколотый на его руке? На этом документе его, что характерно, не хватает. В конце каждого сколько-нибудь значительного документа рядом со своей подписью он ставил иероглиф, означавший свое имя на китайском языке. В письмах тоже. Только он умел писать его так красиво. Он говорил мне: “Ты всегда узнаешь меня по этому знаку.”

Сергей в воздухе начертил пальцем иероглиф.

— Так нужно Марину искать, — сказал Илья. — Может она что-нибудь знает.

— Это завтра, — вздохнул Сергей. — А сейчас поедем домой. На обед мы уже опоздали.

Карина встретила их чрезвычайно встревоженная. Басурман жался к ней и казался перепуганным больше своей невесты, вздрагивая от каждого уличного шума.

— Что у вас здесь случилось? — заметив состояние Карины, спросил Сергей, входя в кухню и внимательно оглядывая обстановку. — Вас как будто привидение посетило…

— Ой, слушайте, мужики. Я до сих пор дрожу, — Карина присела на табуретку. — Час назад звонок. Я как дура подхожу к двери “кого” — спрашиваю. Мне говорит мужик: “Илью”. — Ну я как культурная открываю. Начинаю объяснять, что тебя, Илья, нет. Он страшенный такой, косматый, меня отпихнул, и в комнату. Всю квартиру осмотрел, в туалете защелку сломал, там как раз Басурман сидел. Так он его с толчка поднял, лицо рассмотрел и по квартире как начал метаться! Словно полоумный. Я уж думала конец. Силищи необыкновенной! Ежели бы обычный мужик, я б ему в пах ногой съездила — и дело с концом. А этот не-ет! Совсем не такой. Глаза пустые, похоже ничего не соображает, как наркоман обторченный. В трансе как-будто… Ну у тебя, Илюха, и друзья!

— Что-то я таких не знаю, — пожал Илья плечами.

— Нечего дверь было открывать, — сказал Сергей, сев за стол. — Сколько раз тебе говорил.

— Да ты не врубаешься, что ли?! Я же дверь твою спасла. Если бы я ему не открыла, он бы сломал твою дверь к чертовой матери. Знаешь, силищи какой?! И глаза пустые. Транс — одно слово. Басурманчик у меня от страха чуть не помер.

Басурман стоял рядом, всем своим перепуганным видом подтверждая рассказ Карины.

— Еще один такой, ешки-матрешки, стресс — и в ящик, — Карина положила ладонь на массивную левую грудь. — Я ведь даже обед не приготовила.

Вечером, когда Карина с Басурманом немного поуспокоились, Сергей позвонил своей тетушке, у которой обнаружился адрес адвоката, и попросил вспомнить, где живет друг отца. Тетя Люся не вспомнила. Потом позвонила через два часа и сказала, что живет он в Красном селе, на Таллинском шоссе, что зовут его Марк Анатольевич, что у него свой дом и огород. А через час позвонила снова и сказала, что дом его — не доезжая Красного села по правую сторону шоссе.

— Завтра поедем искать Марка Анатольевича, — вечером сказал Сергей. — Может быть, он что-нибудь знает.

— А Марина? — спросил Илья.

— Успеется. Она от нас никуда не денется, что характерно.

Г л а в а 4

ЭТА ЖЕНЩИНА ПОГУБИЛА ЕГО!