— Господин… — он задыхался. — Господин, посмотрите… Это передают из гладиаторского корпуса…

Фед повернулся к барону и протянул ему ультпраплексовую пластинку.

Охваченный дурным предчувствием, Тоар принял ее, посмотрел… и ахнул.

Камера, с которой транслировалось изображение, была установлена в одном из центральных коридоров гладиаторского корпуса. На полу лежали четверо палачей — безоружные и связанные по рукам и ногам собственными бичами. Судя по обилию синяков и ссадин, эти четверо не собирались сдаваться без боя.

Однако они проиграли. Их товарищи выстроились полукругом, явно не торопясь повторить их опыт. А победитель стоял у колонны, холодно оглядывая противников — тот самый бородатый коротышка, который разделался с лучшим гладиатором барона. Вот кому все нипочем! У маленького мерзавца даже волосы не растрепались, не говоря уже о более серьезных повреждениях.

— И давно они так? — пробормотал барон.

— Двенадцать минут тридцать пять секунд, — печально отозвался фед. — Согласно вашему распоряжению…

Правитель повернул голову и посмотрел на него, словно размышляя, перегрызть нерадивому слуге глотку или все-таки выслушать. Он был на целую голову ниже распорядителя корпуса…

Но бывают случаи, когда даже тупой монтажник, заправляющий роботов в заштатных кафе, может без особого труда угадать, что за чувства переживает стоящее перед ним существо. И угадать совершенно правильно. Не потому, что разбирается в тонкостях мимики инопланетных рас — ему это не надо и, скорее всего, никогда и не понадобится. Не благодаря феноменально развитой интуиции. Просто иногда это настолько очевидно, что не нуждается в объяснениях.

И сейчас монтажник, заправляющий роботов в заштатных кафе, мог бы с уверенностью сказать: будь распорядитель корпуса человеком или существом, имеющим сходную физиологию, он наложил бы в штаны от страха.

К счастью для распорядителя, у федов в состоянии нервного потрясения не происходит расслабления сфинктера. К счастью — потому что в противном случае естественный физиологический процесс мог бы оказаться усугубляющим вину обстоятельством.

— Так что «согласно моему распоряжению?» — процедил барон. — Ладно, песчаные гусеницы, потом будем разбираться… Передатчик!

Один из помощников распорядителя протянул правителю крошечное устройство, и Тоар пару раз ткнул стилом в экран.

— Менга!

Распорядитель гладиаторского корпуса, который появился в выброшенном передатчиком луче, никак своих чувств не выражал — просто потому, что металлическая пластина, заменяющая ему лицо, не была для этого предназначена.

— Ты что, не видишь, что у тебя в корпусе творится? — взревел барон. — Накрой этого мибуна парализатором, трабб слипшийся!

И прибавил пару ругательств, за которые в каком-нибудь лагере копателей могли запросто пырнуть ножом… Хотя нет: если кто-то осмеливается выражаться подобным образом — значит, он по-настоящему силен. Либо же это просто безобидный дудук, который не ведает, что творит, и об которого грех марать оружие.

— Но там мои люди! — попытался возразить Менга.

— Хочешь сказать, что это все? И эту тварь некому скрутить?!

Барон зашипел и снова посмотрел на пластинку-транслятор. Изображение разделилось. Картина, которая появилась справа, в небольшом окошке, выглядела не менее впечатляюще. Шестеро палачей лежали у входа в камеру, и их позы было трудно назвать естественными.

В этот момент маленький гладиатор, похоже, решил, что пауза затянулась, и шагнул вперед.

Барон заморгал. За свою жизнь — не слишком долгую по меркам Звездной империи — ему довелось стать свидетелем многих схваток… да и не только свидетелем. Он видел даже сражения киборгов из звездного скопления Цей, способных управлять гравитацией с такой же легкостью, с какой люди управляют собственным голосом. Но то, что проделывал этот бородатый коротышка с именем, о которое можно сломать язык… Так могло танцевать полуразумное живое существо.

Так нельзя драться!

Эту фразу Тоар Гемельсоирский из рода Лоупов прошептал как раз в тот момент, когда коротышка покинул зону обзора камеры. Следующая камера перехватила его, и он, как по волшебству, появился в противоположном углу экрана. Но перед глазами барона все еще стояла прежняя картинка: восемь здоровяков в одинаковых кожаных масках, неподвижно лежащих на сером стоунитовом полу.

Тоар повернулся к Старшему смотрителю. Но толстяк, который, подобно всем подданным барона Пако, привык ловить каждый взгляд своего повелителя, как будто ничего не замечал. Он стоял, опустив голову, и скорбно смотрел на свое брюхо.

— Отто, — мрачно произнес барон. — Парализующее поле на него тоже не действует?

Отто Чаруш, не поднимая глаз, пожал плечами и тяжело вздохнул.

Распорядителя Менгу этот вопрос, похоже, уже не волновал: у него просто не оставалось выбора. Узкая шестипалая ладонь накрыла невидимый пульт. В ту же секунду бегущий по коридору маленький гладиатор вдруг споткнулся, неуклюже упал и больше не шевелился.

В холле стало очень тихо. Казалось, воздух превратился в какую-то прозрачную субстанцию, в которой каждый звук разносится с невероятной отчетливостью, и можно едва ли не почувствовать друг друга на расстоянии.

— Действует… — проговорил в наступившей тишине распорядитель тюремного корпуса.

Барон посмотрел на него, как на кусок хендрика, случайно прилипший к сапогу.

— У тебя там живые еще остались? — буркнул он, обращаясь к Менге.

Металлическая маска церемонно качнулась. По обычаю расы, в традициях которой был воспитан Менга и название которой не смог бы произнести даже специально прооперированный лингвист, такой вопрос считался в высшей степени неприличным. С другой стороны, те же традиции предписывали строгое соблюдение правил в чужом доме, а при возникновении противоречий следовать путем наименьшего сопротивления. Какова может быть цена сопротивления барону Пако, Менга знал не понаслышке. К счастью для смотрителя, барон даже не подозревал, насколько оскорбительным считался кивок вместо ответа на вопрос.

— Отлично, — объявил барон. — Пусть закуют стервеца в кандалы и доставят в пыточную. Да побыстрее, пока не оклемался.

Он отключил передатчик, сунул его вместе с пластинкой-экраном феду и зашагал через холл к выходу.

Отто Чаруш робко оторвал взгляд от собственного брюха и покосился на повелителя. Он мог бы сказать, что гроза миновала… Увы, никто во владениях барона Пако не мог сказать это с уверенностью. Никто — начиная с младенцев в родильных камерах, яйцах, икринках и материнских утробах и кончая стариками, чьи дни была не в силах продлить даже медицина. Тем не менее нашлось существо, которое, возможно, сыграет роль громоотвода. А может, и не одно… Распорядитель Менга — почти наверняка. И его гладиатор Мехмед Каты.

При мысли о гладиаторе Старший смотритель с трудом сдержал стон. Отправив его на эти соревнования, он собственными руками зарезал хэнака, несущего металлические яйца! Кто мог знать, что проклятый Арран поставит его в пару с лучшим гладиатором барона? Хотя он сам виноват: не надо было так расхваливать своего бойца. А теперь… Сделанного не воротишь. И просить барона, чтобы тот пощадил непокорного гладиатора, бесполезно. Барон и вправду щепетилен в том, что касается кодекса поединков. Ему тоже не раз приходилось терять воинов. Гибель на арене — дело обычное… Неужели этот волосатый трабб не мог просто прирезать баронова гладиатора? И меч уже был в руке… Так нет, поболтать ему, понимаешь, захотелось! Вот и поболтает — с пыточных дел мастером!..

Кстати… а почему пытки?

Эта мысль пришла Старшему смотрителю в голову так неожиданно, что он споткнулся.

Кое-кто из знати питал слабость к виду чужой боли, но за бароном Пако такого, похоже, не водилось. А если и водилось, он достаточно владел своей страстью, чтобы тешить ее лишь в тех случаях, когда это было оправдано необходимостью наказать преступника… Или развязать ему язык.