Над землей дрожала чуть зримая рассветная дымка. Солнце уже взошло, кое-где заискрив бликами остатки стекол в окнах, окрасив венские предместья в золотисто-розовые тона.

Австрийская столица лежала на горизонте, скрытая от глаз Гурьянова своими пригородами. Но генералу казалось, что он уже видит ее в это утро, видит ее легкие и красивые здания, парки Пратера и кольцо бульваров. Ему казалось, что он видит, как на высоких острых крышах ее домов, на шпилеобразных резных башнях старинных соборов сверкают золотые солнечные лучи, бьющие с востока, из-за Дуная...

С живописных склонов Каленберга, невысокого холма на северной окраине Вены, в ясную погоду виден почти весь город. Далеко на юге в золотисто-перламутровой дымке, пронизанной солнечным светом, темнеют промышленные пригороды Альтманнсдорф, Инцерсдорф и Зиммеринг. Слева, на восточном берегу Дуная, дымят десятками заводских труб Штадлау, Кагран и Флоридсдорф. Между Дунаем и Дунайским каналом зеленеют парки Пратера. Внутри «Ринга», подковообразной цепи бульваров и улиц, окружающей «Старый город», высоко в небо вздымается готическая башня восьмисотлетней Стефанскирхе — собора Святого Стефана. Южнее, мрачные и величественные, поднимаются стены и башни Венского Арсенала, а почти к самому Каленбергу подступают кварталы Нуссдорфа, Зиверинга и Гринцинга. Пустынен и тих, лежит на юго-западной окраине Вены всемирно знаменитый Шенбрунн, ослепляющий роскошью бывших императорских дворцов, окруженный тенистыми аллеями тщательно ухоженных парков...

«Этот город — моя любимая жемчужина, и я дам ей надлежащую оправу», — так или почти так изрек в одном из своих публичных выступлений Адольф Гитлер. И, кажется, именно теперь, весной сорок пятого года, он пытался вставить Вену в ту «надлежащую оправу», о которой когда-то так напыщенно говорил.

Город замер и помрачнел. По его гулким безлюдным улицам молча проходили колонны эсэсовцев и разрозненные, разношерстные отряды спешно укомплектованного фольксштурма. К юго-восточным, южным и юго-западным окраинам шли танки, штурмовые орудия и артиллерия. Городские предместья были превращены в укрепленные пункты, шоссе и все танкопроходимые места заминированы, улочки и переулки завалены баррикадами.

Немецкое командование и гражданские власти, возглавляемые гауляйтером Австрии и Вены Бальдуром фон Ширахом, начали готовить город к длительной обороне еще в те дни, когда в Будапеште Красная Армия добивала остатки войск Пфеффер-Вильденбруха. Саперные части и согнанное отовсюду население копали противотанковые рвы и строили дзоты на берегах Лайты и Рабы, на окраинах Швехата, Унтер-Лаа, Обер-Лаа, Мёдлинга и Лизинга даже тогда, когда эсэсовские танковые дивизии, казалось, успешно рвались к Дунаю вдоль канала Шарвиз.

... Начальник обороны Вены, командующий 6-й немецкой танковой армии СС генерал-полковник войск СС Зепп Дитрих с утра объезжал оборонительные сооружения в южной и юго-восточной частях города. Бетон и железобетон. Узлы сопротивления и надежные огневые точки. По башню зарытые в землю танки. Рвы и эскарпы. Противотанковые ежи и минные ноля. Каждое здание в Вене русским придется брать штурмом.

Но почему-то именно сейчас вспоминалась Дитриху судьба Будапешта и начальника его обороны. Именно сейчас вспоминалось ему, что советские войска в семидесяти километрах от Берлина.

Из штаба 6-й танковой дивизии, еще не оправившейся после балатонской мясорубки, Дитрих поехал в штаб 2-й танковой дивизии СС «Райх», оттуда — в штабы танковых дивизий «Тотенкопф», «Гитлерюгенд» и «Гогеншауфен». Зная крутой нрав командующего, его властолюбие и известную в прошлом (а может быть, и в настоящем) близость к Гитлеру, Дитриха встречали по возможности торжественней, уверяли в готовности умереть за фюрера и фатерлянд. Но по тупым, усталым лицам солдат он видел, что у этих людей нет особого желания умирать, что все, кто был еще способен думать, были больше обеспокоены сейчас судьбой Берлина, чем судьбой Вены, а кое-кто, таких, видимо, тоже было немало, готов при первой же встрече с русскими швырнуть автомат и поднять руки.

Он уехал суровый и озабоченный. Машина вошла в Вену по Фаворитенштрассе, прямой, как линейка. Темнело, когда свернули на Виднер-Гюртель. Миновали площадь перед Южным вокзалом. Справа, за еще голыми деревьями Швейцер-гартена, смутно угадывались мощные строения Арсенала. Улицы были пустынны. Несколько расхлябанных солдат, шедших навстречу по тротуару, даже не обратили внимания на машину с генералом, эскортируемую двумя бронетранспортерами.

Начальник штаба ждал Дитриха, чтобы доложить обстановку на восемнадцать ноль-ноль четвертого апреля. Русские заняли Баден, Пурбах, Брайтенбрунн, Маннерсдорф, Гимберг, Зоммерайн...

Карандаш начальника штаба, чуть дрожа, отмечал все эти названия на оперативной карте, и Дитрих прикидывал в уме: «Пятнадцать километров от Вены... Одиннадцать... Девять... »

— Войска Второго Украинского фронта, — сказал в конце доклада начальник штаба, — сегодня заняли Братиславу и продолжают движение по левому берегу Дуная к Вене.

Противнику удалось оторваться от преследовавших его советских частей и в первой половине ночи уйти за укрепления внешней оборонительной полосы австрийской столицы. Головная походная застава — рота автоматчиков на бронетранспортерах, высланная подполковником Кравчуком на дорогу Гимберг — Ланцендорф — Леопольдсдорф, нигде немцев не обнаружила и была обстреляна из пулеметов и автоматов только на подступах к Обер-Лаа. Противник открыл огонь и со стороны Унтер-Лаа — справа, и со стороны Ротнойзидля — слева. Командир роты, сам бывший разведчик, человек находчивый и отчаянный, проехался на одном бронетранспортере вдоль предполагаемого переднего края немцев, пострелял из своих пулеметов, засек многие вражеские огневые точки, нанес их на карту и с этой картой послал к Кравчуку одного из командиров взводов.

Спустя час бригада была поднята по тревоге и погрузилась на автомашины. Одновременно с ней были подняты артдив, танковый полк Рудакова и дивизион гвардейских минометов.

Генерал Гурьянов, в четвертом часу утра приехавший на командный пункт Кравчука, пояснил свою мысль комбригу очень коротко:

— Обер-Лаа лучше брать сегодня ночью или рано утром. И с ходу, пока немец не очухался. Артдив и дивизион РС обработают передний край противника, и вперед! На всю подготовку — час!

Кравчук, молча глядевший на коптящий огонек лампы, слегка поморщился, провел ладонью левой руки по своим гладко выбритым наодеколоненным щекам. Его явно что-то беспокоило. Гурьянов заметил это, но спрашивать не стал. Он приблизительно догадывался, что именно тревожит сейчас командира бригады: усталость людей, которые за эти полмесяца наступления спали по два-три часа в сутки, а иногда и того меньше. Гурьянов мог бы дать сейчас бригаде еще три часа сна, назначить наступление позже. Но три часа — это три часа, это подошедшие резервы противника, это уточненное взаимодействие его огневых средств в обороне, это, наконец, лишний пулеметный окопчик, которого три часа назад не было, и чтобы взять этот окопчик, надо будет пожертвовать, может быть, тремя солдатами...

— Отдыхать бригада будет после Вены, — сухо закончил Гурьянов, так и не дав ничего сказать командиру бригады. — А через час надо начать. Танкисты, артиллеристы и минометчики будут на это время переподчинены вам. Завтра к исходу дня выйти непосредственно на окраину Вены. — Гурьянов вынул из планшетки и развернул большой план города. — Вот сюда, в начало этой улицы. Она называется... Она называется Фаворитенштрассе.