Люди смеялись, танцевали. Сверкали ордена, пахло духами. Женщин — врачей, медсестер, санитарок, сменивших в этот вечер военную форму на припрятанные в вещмешках и чемоданчиках обычные платья, невозможно было узнать.

Минут за десять до полуночи в зал вошли Гурьянов и Дружинин. Все притихли.

— Какая роскошь! — громко сказал командир корпуса.— Не хуже, чем до войны. Товарищи женщины и товарищи офицеры, прошу к столу.

Талащенко поискал взглядом Катю. Она стояла у самой елки, перешептываясь с не знакомой ему девушкой.

«А! Будь что будет!»

Протолкавшись к елке, он остановился возле них.

— Катерина Васильевна! Прошу вас и вас,— Талащенко взглянул на Катину собеседницу.— Прошу вас разделить сегодня компанию с нами... Я и мой замполит. Если можно.

Смутившись, Катя взглянула на подругу.

— А если я ее не отпущу? — спросила та.

— Господи! —- сказала Катя.— Я одна и не пойду! Ой, познакомьтесь... Это — Ниночка Никитина...

Талащенко назвал себя.

— Ладно! — Никитина взглянула на часики.— Идем, Катюша! Уже без пяти.

Краснов, ждавший их за столиком, поднялся навстречу. Начались шутливо-официальные взаимные представления.

— Церемонии потом, потом! — замахала руками Никитина.— Садитесь!..

Стол выглядел очень непривычно. Чистая скатерть, тарелки с закусками, бокалы и рюмки из остатков графских сервизов, маленький графинчик с водкой, две бутылки вина — на их этикетках было написано что-то по-венгерски, около стола — мягкие кресла...

— А здесь неплохо, правда? — склонился к Кате Талащенко.

— Да. Очень хорошо.

Она взглянула на свои красные обветренные руки с коротко остриженными ногтями (так категорически требовал Сухов) и, застыдившись, опустила их на колени.

— Товарищи! — послышался голос полковника Дружинина. - Дорогие гвардейцы-однополчане! Мы встречаем сегодня новый, тысяча девятьсот сорок пятый год! Это будет год нашей окончательной победы над врагом. Мы встречаем его далеко от родной земли, но никакие расстояния не в силах разделить нас с нею, никакие испытания и тяготы не в силах погасить нашу солдатскую любовь к ней! — Начальник политотдела обвел взглядом зал. — Уходящий год был для нас хорошем годом. Мы здорово били врага, гнали его от Днепра до Дуная. Наши гвардейские части получили шесть благодарностей Верховного Главнокомандующего товарища Сталина. Пусть и в наступающем году наша ратная служба Отечеству будет такой же верной и такой же успешной!..

Все встали. Свет погас. В ветвях сверкающей огоньками елки послышались треск, шипенье, и вдруг, далекий очень-очень знакомый, ворвался в зал шум Красной площади. Хрустальный перезвон курантов, словно взбегая по невидимым ступенькам, зазвучал в торжественной праздничной тишине. Раздался первый удар часов, второй, третий...

— С Новым годом, дорогие боевые друзья! — крикнул в притихший зал Дружинин. — С новыми победами!

Талащенко поднес свой бокал к бокалу Кати, и в ее блестящих глазах он увидел отражение разноцветных огней елки.

За одним столиком с Мазниковыми сидели Кравчук и Александр Евгеньевич Стрижанский. После первого тоста Виктор посидел немного для приличия и поднялся.

— Извините. Пойду поищу ребят из «девятки».

— Скажите просто, что вам не подходит наша стариковская компания, — засмеялся командир медсанбата. — Дипломатия тут ни к чему.

— Иди, иди, потанцуй, — добавил командир бригады, глядя на сына. — Не разучился?

— Да вроде нет.

Оркестр заиграл вальс, и половина столов сразу опустела. Ниночка Никитина танцевала с каким-то полковником. Лицо ее было очень спокойным и усталым. Полковник что-то говорил ей, улыбался, по она, казалось, совсем не слушала его. Следя за ней, Виктор едва успел увернуться от летевшей на него пары. Сверкающий глазами, зубами, орденами и медалями Казачков стремительно кружил счастливую Аллочку. Казачков подмигнул ему, взглядом спросил: «Почему не танцуешь? » Виктор пожал плечами и отошел к стене.

Но следующий вальс он все-таки танцевал. С Ниночкой Никитиной. От нее пахло хорошими духами, коса туго обвивала голову, губы были чуть-чуть, почти незаметно подкрашены, и синие тени от густых ресниц, растушевываясь, лежали на бледных, слегка припудренных щеках.

— Кто этот полковник, с которым вы танцевали? — спросил Виктор, когда они оказались недалеко от елки.

Ниночка не ответила, только сдвинула брови и чуть заметно пожала плечами.

Очень близко, опять в паре с раскрасневшейся Аллочкой, пролетел Костя Казачков.

— Почему вы молчите?

Ниночка отвела взгляд.

— Скверное настроение.

— Отчего?

— Я не могу объяснить.

— Не можете? Или не хотите?

— Не могу.

Несколько минут они танцевали молча. Левая, на перевязи, рука очень мешала Виктору.

Звуки оркестра стали глуше. Донеслись слова песни:

...Утро зовет Снова в поход.

Покидая ваш маленький город,

Я пройду мимо ваших ворот...

— Вот и я скоро покину ваш маленький город,— негромко начал Мазников.— И вы забудете, что лечился у вас когда-то в медсанбате энский капитан... Капитану посчастливилось танцевать на новогоднем вечере с девушкой, но эта девушка...

— ...совсем не обращала на него внимания. Да?

— Да.

Никитина взглянула на него внезапно засмеявшимися глазами:

— На вас просто действует обстановка. А завтра опять все войдет в норму.

Когда музыка смолкла, Виктор взял Ниночку за локоть.

— Где ваш столик?

— Вон там.

— Я провожу вас. Можно?

— Как хотите.

— А этот полковник... Он не отправит меня в штрафной батальон?

— По-моему, вы шутите не очень удачно.

— Пожалуй... Извините меня.

— А почему вы не танцуете, товарищи? — спросила Ниночка, вернувшись к своему столику.

— Впереди еще много времени,— сказал Краснов.— Успеем. Вам налить вина?

— Нет, спасибо.

— Налейте мне, — вдруг попросила Катя.

Талащенко посмотрел на нее, стараясь поймать ее взгляд. Но Катя сидела, опустив голову, внимательно разглядывая бокал.

— У вас тут где-то наш начальник штаба лечится, — обернулся к Никитиной Краснов. — Капитан Никольский...

— Знакомая фамилия. Хотите его навестить?

— Надо бы проведать и поздравить... Тут в зале я его не видел.

Ниночка усмехнулась.

— И не увидите. У него совершенно другие интересы. Идемте, покажу.

Они вчетвером вышли из зала в прохладный, слабо освещенный коридор, спустились по лестнице на первый этаж и оказались в конце здания. Здесь было тихо и пусто, и только за одной дверью горел свет.

— Сюда, сюда, — зашептала Никитина, смеясь одними глазами. — Но, пожалуйста, тихо, а то спугнем.

Она подвела всех к тускло светившейся двери. В одном месте марлевая занавеска изнутри была надорвана по шву, и Краснов сквозь эту щель увидел Никольского. Одетый в синий халат, тот сидел лицом к двери, положив вытянутую перебинтованную ногу на табуретку, и тасовал карты. Напротив, в мягком кресле, сидел его партнер. На столе, среди кучи бумажных денег, стояла бутылка и налитые наполовину стаканы.

— В картишки перебрасываются, — обернулся Краснов к командиру батальона.

Никитина пояснила:

— С нашим начальником аптеки.

Талащенко тоже посмотрел сквозь занавеску, покусал ус.

— Ясно. Пошли обратно. Обойдется без поздравлений.

Было около трех, когда в зал вошел начальник разведки корпуса подполковник Богданов, в шинели, еще мокрой от снега. Гурьянов и Дружинин поднялись ему навстречу, и всем стало ясно, что они его ждали.

Снимая перчатки, Богданов что-то негромко сказал генералу.

— Понятно, — окая, кивнул командир корпуса. — Хорошо, пойдемте. А люди пусть веселятся, пусть веселятся! — обернулся он к оказавшемуся поблизости Стрижанскому. — Продолжайте, товарищи!

Но веселье как-то сразу увяло и сникло — действительность, о которой люди забыли в эту ночь, безжалостно и властно напомнила о себе. Зал стал потихоньку пустеть.