— Давай!

Криво сколоченная дверь блиндажика распахнулась, и, размахивая какой-то бумагой, вниз спустился начальник связи батальона лейтенант Фатуев.

— От самого Гурьянова!..

Командир батальона взял влажный листок, исписанный крупным почерком дежурного радиста.

«Благодарю за отличное выполнение боевого приказа,— радировал Гурьянов,— Награждаю орденами Отечественной войны первой степени капитана Трубачева, старшего лейтенанта Братюка, старшину Добродеева; второй степени — капитана Лясковского, рядового Нефедова; Красной Звезды — сержанта Авдошина, сержанта Приходько, рядового Ласточкина...» О! Тут целый список! — сказал Талащенко.— Т-так... «Представляю к званию Героя Советского Союза лейтенанта Волобуева, старшего лейтенанта Бельского; к ордену Красного Знамени...» гм... «майора Талащенко, капитана Краснова... Всему личному составу объявляю благодарность, желаю новых боевых успехов в деле окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков. Гурьянов».

Пока Талащенко читал, Краснов быстро записал на бумажке фамилии награжденных, спрятал свою тетрадь и листок в полевую сумку:

— Пойду обрадую народ.

— Плащ-палатку возьмите, товарищ гвардии капитан! — остановил его Зеленин.— Дождь на улице... А чай-то что ж? Так и не выпили?

— Успею, Саша. Потом.

Сначала Краснов пошел в роту Бельского. Дождь дробно стучал по мокрой плащ-палатке, тяжелые сапоги вязли в густой грязи, глаза еле различали в темноте поблескивающую на дне траншеи воду.

Бельский сидел в ротной ячейке управления, в окопе под перекрытием из жердей и соломы. На принесенных откуда-то камнях тлел робкий костерок, и командир роты, обросший и похудевший, нахохлившись, грел над огнем руки. Старшина Добродеев сидел, по-турецки поджав ноги, очень низко наклонившись к костру, и копался в объемистой полевой сумке.

— Опять, комиссар, не сидится? — весело спросил Бельский, увидев в отсветах костра Краснова, появившегося из хода сообщения.

— Поздравить тебя пришел.

Добродеев, заинтересовавшись, поднял голову.

— Получена радиограмма от Гурьянова,— сказал замполит,— Тебя и Волобуева представляют к Герою...

— Брось ты! — отмахнулся Бельский.— К Герою!..

— Серьезно, говорю! — Краснов вынул из полевой сумки листок.— Вот, специально записал.

Бельский как-то странно хмыкнул и часто заморгал, в упор глядя на замполита:

— Какое же это я геройство проявил?

— Начальству все видно, Боря.

— Волобуев — тот заслужил...

Краснов подсел поближе к огню:

— Да ты не один, не волнуйся... Нефедов твой «Отечественную войну» получил за подбитый танк...

— За сегодняшний?

Точно. Тут уж, честно сказать, я руку приложил. Передал по радио в политдонесении Дружинину, а там, видишь прямо в приказ.—Краснов протянул руку Добродееву: И тебя поздравляю, старшина! С орденом Отечественной войны первой степени.

Добродеев резко поднялся, чуть не пробив головой перекрытие над окопом:

— Спасибо, товарищ гвардии капитан. Служу Советскому Союзу!..

Вода стекала по стенам окопа, просачивалась сквозь солому над головой. От дождя некуда было скрыться. «Как же сейчас солдаты? — подумал Краснов.— Под открытым небом... В траншеях, в боевом охранении...»

— Надо было б народу сообщить, старшина,— сказал он.— Всему личному составу благодарность от командования корпуса.

— Это сейчас, товарищ гвардии капитан!

— Ты фамилии запиши.

Посвечивая себе фонариком, Добродеев переписал в блокнот фамилии награжденных солдат и сержантов роты и пошел по взводам. Когда он скрылся в глухой черноте хода сообщения, Бельский, молчаливо глядевший на огонь, поднял голову:

— Устал я. Спать хочется... Да мало ли чего хочется, когда сидишь вот тут, мокнешь и мерзнешь... Эх, скорей бы уж конец всей этой музыке! Надоело, честное слово!

— И мне надоело,— сказал Краснов.— Но теперь уже, по всему, недолго.— Он подбросил в костер обломок кукурузного стебля.— Ладно, отдыхай! Пойду в третью.

...На командный пункт батальона замполит вернулся часа через полтора. В блиндаже горела лампа из стреляной гильзы, было шумно, накурено, и Краснов не сразу понял, в чем дело. Только разглядев на столе консервные банки, окорок, буханку хлеба, фляжки, он догадался, что приехал с того берега Никандров.

Старшина сидел напротив Талащенко и улыбался в огненные усы, как улыбается отец, доставивший какую-нибудь радость своим детям. Заметив вошедшего Краснова, он степенно поднялся, отдал честь.

— Здравствуйте, Никандров,— сказал замполит.— А газеты и письма привезли?

— Товарищ гвардии капитан! — укоризненно посмотрел на него старшина.— Вы ж сначала покушайте! Почти ж двое суток вот так сидите!..

— А его хлебом не корми, только газеты дай,— беззлобно пошутил Талащенко.

Покачав головой, Никандров отошел в темноту к двери и, вернувшись, положил на стол влажный сверток, крест-накрест перехваченный разлохматившимся шпагатом. Краснов попросил у Саши нож, распаковал газеты. Потом кивнул на хлеб, консервы, колбасу.

— Как насчет этого в ротах?

— Старшины, товарищ гвардии капитан, уже получают. Карпенко на берегу выдаст,

Награждению Улыбочки орденом Красной Звезды Авдошин обрадовался больше, чем собственной награде. Он как-то сразу по-братски полюбил этого тихого исполнительного солдата, почти еще мальчика.

— Законно, законно, товарищ гвардии старшина! — сказал помкомвзвода Добродееву.— По заслугам! Наш Ваня Ласточкин — герой... Итог-то, выходит, какой? Звездочка плюс «Отвага»!

— «Отвагу»-то за что отхватил? — спросил кто-то.

— За склад,— обернулся на голос Улыбочка.— В отряде я был, в партизанском. Два года почти. Диверсионная группа...

— Ты гляди! А не скажешь!..

Добродеев поинтересовался:

— За какой склад?

— Бензиновый... Бочек сто у фрицев было. При аэродроме. Мы с Кузьмой Гаврилычем Бондаренко подпалили. За это и медаль выдали.

— Авдошин! — крикнули за поворотом траншеи: — Начальство к телефону требует.

Помкомвзвода вернулся очень быстро и сразу же вызвал Бухалова, Улыбочку и еще двух солдат:

— Вот что, гвардия,— срочное дело. Вытряхайте сидора — пойдете за продуктами.

Бухалов, давно прикончивший свой энзе, мгновенно оживился:

— Где получать?

— На берегу, в районе минометной. Старшина Никандров прибыл. Принесете сюда. Да смотрите, того... спецпаек не забудьте.

— Не беспокойтесь, товарищ гвардии сержант! Доставим!

К излому траншеи, в котором обосновался Авдошин, стали без приглашения стекаться солдаты, а когда вернулись Бухалов и его помощники, здесь толкался почти весь взвод, кроме тех, кто был в боевом охранении.

— Командиры отделений пусть останутся. И по одному человеку с ними,— скомандовал Авдошин.— Остальные — по местам. Все получите. А так — беспорядок!..

Солдаты, ходившие за продуктами, кряхтя, сняли со спин вещевые мешки, а Ласточкин достал еще откуда-то из-под полушубка связку писем, которые Никандров заранее рассортировал по взводам.

— Голиков! Ну-ка посвети малость.

Помкомвавода стал выдавать консервы, хлеб, махорку, колбасу и почти тотчас же в окопах началась веселая работа: заскрежетали по жести консервных банок ножи, загремели котелки и фляжки.

— Кто меняется: сто грамм на колбасу? Не глядя.

Авдошин узнал голос Улыбочки, спросил:

— Сто грамм отдаешь?

— Ага!

— Выпей сам, обогрейся!

— Да не люблю я!

— Ну, давай, раз так.

Помкомвзвода раздал продукты последнему отделению, обнаружил у себя остатки, нахмурился.

— И на убитых старшина выписал. Н-да... А им уже ничего не требуется. Эх, жизнь солдатская! Нынче здесь, завтра там.— Он помолчал минуту.— Ну что ж, помянем наших братьев-товарищей наркомовской стопочкой. Вечная им память!

Костя Казачков, исчезнувший куда-то сразу после обеда, появился в сарае, занятом ротой Мазникова, только часов в семь вечера.