В провинции происходил грабеж крестьянского населения, доводивший крестьян до полной нищеты. Там то и дело вспыхивали восстания, подавлявшиеся с небывалой жестокостью. Грузинский народ все больше ненавидел правительство Жордания, катившееся к своему бесславному концу.

Глава III

Невозможно было подсчитать количество оттенков тех красок, которыми была охвачена, как пожаром, листва, едва державшаяся на ветках деревьев.

Оттенки огненно–красные и зеленые доминировали, иногда проскальзывали коричневатые. Зеленые листья, еще не поддавшиеся увяданию, блестели на солнце, как осколки изумруда. Нельзя было оторвать глаз от этих деревьев.

Волны Супсы неслись так же стремительно, как и летом, только вместо ярко–зеленых ветвей, свешивавшихся с крутых берегов, теперь к ним склонялись пожелтевшие ветки, с которых сыпалась золотистая листва.

День клонился к концу. На террасе дома Куридзе было особенно оживленно. Час назад из Тифлиса неожиданно приехали Гоги и Мзия, захватив с собой Смагина и Вершадского.

Хозяйка дома, застигнутая врасплох неожиданным приездом гостей, при помощи Мзии и Гоги быстро сервировала стол.

Смагин, для которого дом Куридзе был уже знаком, старался, чтобы приехавший с ним Вершадский чувствовал себя легко и свободно.

— Мама, что же ты не спрашиваешь нас о причине столь внезапного вторжения? — смеясь, спросила Мзия.

— Боже ты мой, кто же спрашивает об этом гостей? — ответила Ольга Соломоновна вопросом.

— Хотя вы и не спрашиваете, — вмешался в разговор Гоги, — но я вам все–таки объясню.

— Гоги, — перебила его Мзия, — ты будто делаешь вступление к отчету на общем собрании.

— A y нас как раз и есть общее собрание.

— Но есть отвод докладчика, — стараясь сохранить серьезный вид, сказал Смагин. — Разрешите мне сделать доклад вместо Гоги.

Заглушая смех и шутки, раздались голоса:

— Просим, просим…

— Ну вот, глубокочтимая Ольга Соломоновна! Мы решили нарушить ваш семейный покой ввиду одного чрезвычайно важного события, важного, разумеется, не только для нас, а и для мировой истории: по просьбе Варвары Вахтанговны Гоги срочно выезжает в Москву, а затем в Петроград на поиск своего без вести пропавшего брата.

— Отари? — переспросила Ольга Соломоновна.

— Да. Отари Ираклиевича, — отметил Смагин. — Так вот, Мзия, пользуясь случаем побывать в Москве и Петрограде, с которыми она знакома только по географической карте, решила ехать вместе с ним.

Ольгу Соломоновну взволновало это сообщение, но она овладела собой.

— И не потребовалось даже совета со мной?

— Бывают обстоятельства, — воскликнул Гоги, — когда советы уже не могут изменить решения.

Мзия произнесла с нарочитой торжественностью:

— Я принадлежу мужу и должна всюду его сопровождать.

Фраза вызвала общий хохот. Ольга Соломоновна, поняв, что остается только примириться с мыслью о неожиданной разлуке с дочерью, спросила:

— А папа знает об этом?

— Теймуразу Арчиловичу не до этого, —ответил Смагин. — Он принимает сейчас портфель наркомздрава.

— Стоит только выехать из Тифлиса, — засмеялась Ольга Соломоновна, — как оттуда начинают сыпаться новости, которые узнаешь последней.

— Не совсем последней, — улыбнулся Смагин, — так как об этом, кроме нас, никто не знает. Указ еще не опубликован. Однако позвольте мне познакомить вас с другом, который приехал с нами.

И он представил Вершадского.

— Ваши друзья — это наши друзья, — произнесла Ольга Соломоновна, радуясь в душе, что разговор переходит на другую тему.

Заслышав стук колес экипажа, она выглянула в окно.

У ворот дома остановился фаэтон, из которого вышел Теймураз Арчилович.

Ольга Соломоновна, Мзия, а вслед за ними и другие кинулись навстречу.

— Не радуйтесь, — сказал Теймураз Арчилович, обнимая жену и дочь. — Я приехал на самый короткий срок, скорее вырвался, чем приехал.

— Но мы тебя все равно не отпустим, папа, — вскричала Мзия. — Ведь правда, мама?

Ольга Соломоновна не ответила, взяла под руку мужа и повела его на веранду.

— О, здесь целое собрание!

Теймураз Арчилович поздоровался со всеми и пожал руку Вершадскому.

— Какие новости в Тифлисе? — лукаво спросила Мзия, когда все снова расселись по своим местам.

— А ты ничего не знаешь, да? Я вижу, что ты уже успела все разболтать.

— Но ведь это же не тайна, папа?

— Тебя можно поздравить, Теймураз? — спросила, улыбаясь, Ольга Соломоновна.

— Как тебе сказать? Для меня это так неожиданно, что и поздравлять нечего.

— Почему? — вмешался в разговор Гоги.

— Потому, мне кажется, что я совсем не подхожу для этого поста. Во всяком случае, вы меня можете поздравить только с тем, что я не сделал бестактности и, вопреки своему желанию, не отказался, раз наши нашли, что это необходимо.

Гоги и Мзия думали сейчас не столько о назначении Теймураза Арчиловича, сколько о том, как он отнесется к их намерению ехать в Москву.

А Теймураз Арчилович, вдруг посмотрев на них в упор, произнес полушутя, полусерьезно:

— Ну, а как чувствуют себя наши путешественники? Захотелось посмотреть сразу обе столицы? Что ж, кто едет в первый раз в Москву, тому грешно не осмотреть и Петрограда. Ведь Петроград — колыбель…

— Да мы не потому, что колыбель… — смущенно возразил Гоги.

— Знаю, знаю, Варвара Вахтанговна мне все рассказала.

— Боже мой, когда она успела? — воскликнул Гоги.

— А ты думаешь, молодежь успевает все делать раньше всех?

Глава IV

На другой день семья Куридзе провожала возвращающегося в Тифлис доктора.

Теймураз Арчилович был в прекрасном настроении. Его приезд окончательно успокоил жену и примирил ее с предстоящей разлукой с дочерью.

— Жаль, что вы не врач, — шутил он, обращаясь к Смагину, — иначе место главврача, освободившееся после моего назначения, было бы за вами. Помните, как мы познакомились? И как вы были поражены тем, что нашли во мне неожиданного союзника? Ну, а где теперь все эти ваши разношерстные противники? О гонителях я не спрашиваю, они уместились вместе с Керенским и Жордания в сорном ящике Истории.

— Везников, которого вы знаете по моим рассказам, не раз говорил, что если удирать, то лучше на месяц раньше, чем на минуту позже. Он так и поступил. Удрал в Константинополь одним из первых.

— А этот философ?

— Атахишвили?

— Разумеется. Другим философом они еще не успели обзавестись.

— Его и след простыл. Мне рассказывали, что сам Ной Жордания дал ему официальную командировку в Париж — подготовить новый ковчег для Ноя. Но что меня удивляет, — продолжал Смагин, — что тот член Учредительного собрания — я говорю про Абуладзе, — который горячее всех ратовал за борьбу до победного конца, уехал за несколько дней до начала борьбы.

— Ничего нет удивительного, — ответил Теймураз Арчилович, — в таких случаях обычно самые велеречивые люди убегают первыми.

— Бывают исключения, — улыбнулся Смагин. — Вы помните знаменитый клуб «Новое искусство», вернее, игорный дом под флагом клуба?

— Кто его не помнит, — засмеялся доктор. — Мне даже один раз довелось в нем ужинать, когда врачи устраивали какой–то банкет, от которого я не мог отвертеться.

— Ну так вот, — продолжал Смагин, — секретарем этого клуба был москвич Чижов, бежавший от большевиков, хотя он этим и не хвастался так откровенно, как Везников. Через несколько дней после изгнания меньшевиков он является ко мне домой и просит, чтобы я удостоверил, что он с первого дня приезда в Тифлис занимался агитацией против приютивших его меньшевиков.

— Если бы он не знал о вашей мягкости и доброте, то он не посмел бы к вам прийти, — вставил свое слово Вершадский.

— Однако, — улыбнулся Смагин, — моя мнимая доброта ему не помогла. Я сказал, что готов письменно подтвердить его секретарство в игорном доме.