Связался с Кирпотиным.

— Ты что, райскую жизнь себе устроил? Помалкиваешь… Предупреди там в морге, чтобы поаккуратнее…

— Есть тут одна загвоздочка. Опознаны трупы. И родственникам переданы… Среди них нет ни Покальчука, ни Рахимова…

Молчание на другом конце провода затянулось. Наконец Кирпотин, глухо прокашлявшись, медленно стал говорить:

— Это, конечно, меняет дело. Но я почему-то думаю, что и мои орлы где-то по кустам свои головушки сложили… Иначе, разве они бы не были сейчас с нами?.. Правда, и другое бывает… Был вот у меня милиционер Соткин. Неделю жду его. Другую. Уже в розыск собрался подавать, а его у бабцов выловили… Но Кресало, сам знаешь, человек железный!

Автобусик, давно миновав лесные массивы, мчался вдоль необыкновенно размашистой и пахучей степи. Справа, на добротных бетонных сваях, в промельк шли смоляные столбы с десятком тонюсеньких проводов.

— Лучше бы мы уж просто угонами занимались, без применения оружия. Так и риску меньше и статья послабже, — бормотал Рахимов.

— Уж ты бы свою клацалку раз и навсегда прикрыл. Ведь из-за тебя сейчас несемся невесть куда. Думалось: совсем завяжем, таньга уже была кое-какая. Живи, наслаждайся. Вот купили бы домик в Лукичёвке…

— Угонами… Угонами… — встрял и Лобурев. — А сам чуть что — за курок. Прямо стрелок ворошиловский! Из-за такого болвана, как ты, такой автосервис у меня пшикнулся…

Впереди замаячила навесная коробка поста ГАИ. Автобус, сбавив ход, медленно направился в промежуток между двумя бетонными блоками. Сонный прапорщик вяло-вяло показал на обочину. Покальчук остановил машину около двух придорожных подсолнухов со скорбно склоненными головами, вылез из кабины и сам первым шагнул навстречу прапорщику.

Увидев подходящий сзади фырчащий «КамАЗ» с длиннющим брезентовым прицепом, тот ладонью заторопил Покальчука: дескать, проезжай, проезжай, не маячь тут…

Далеко-далеко забелели колокольни и здания небольшого городка, а в промежутке между ними синела река. За ней туманилась даль.

Вот за курганом спряталось солнце. Широкие тени поползли по равнине, как и облака по небу.

— Знаете, о чем больше всего жалею? — спросил неожиданно Игнатий.

— О чем?

— Что с Клавкой у меня так получилось… Ведь она — по-бабски экземпляр интересный. И не попадись ей тогда этот трезвяковский шкет, может, все пошло совсем иначе бы…

Мимо проплыли похожие на согбенных монахов контуры трех курганов. Степь уже погружалась в немотную темноту, за горизонтом которой еще пылало красное закатное варево…

Машина съехала с трассы и, почти торкнувшись о жесткие кусты татарника, замерла.

Игнатий, откинувшись на кресле, все никак не мог уснуть. Уснешь тут, когда рядом нервно всхрапывает такая вот образина. И что его дернуло прихватить с собой Лобурева в дорогу?.. Надо было просто еще в городе избавиться от него, как от лишнего свидетеля.

Рахимов — другое дело. Он по-своему предан ему и сможет еще пригодиться. А от Клавкиного брата так и сочилась еле осязаемая и тревожащая душу опасность…

Он прислушался к трескотне насекомых. Пригляделся к подозрительным фигурам на небе. Заметил черную неясную тень ночной птицы.

Неожиданный шорох заставил его повернуть голову. В сумраке еле смог догадаться, что на него смотрит дуло лобуревского нагана. Даже не многолетний оперативный опыт, а скорее всего инстинкт, жажда самосохранения заставили его действовать молниеносно. Кулак Покальчука со страшной силой пронзил пространство. Почти одновременно раздался выстрел… Другой…

Расплывающиеся во тьме черные человеческие силуэты потянули тело за кусты колючего татарника.

Третий раз за последний день Анатолий пытался допрашивать Петра. Тот все молчал. А если что и произносил, то только одну фразу:

— Ну что же, со свиданьицем?..

— Слушай! Я перестану с тобой цацкаться! Вот посидишь в камере, придуриваться перестанешь. На тебе ведь подозрение громадное висит. И там на дороге… И два наших работника… Уж не ты ли им всем грехи отпустил?.. А теперь дурака передо мной разыгрываешь…

По его команде Петра под руки опустили в подвал, а там в бетонный, похожий на мешок каземат с решетчатым окном у самого потолка.

Следователя несколько раз подымали ночью. Его подопечный бился головой о стены. Дико и утробно кричал.

— Все, сил больше нет! Везу в психушку!

Но оттуда вскоре стали названивать:

— Кричит: «Ну что, со свиданьицем?..» — и баста. А самого уже дважды снимали с простыни.

— А что, у вас сильнодействующих уколов нет? — хрипнул в трубку очкарик.

Внутренне он чувствовал, что происходит что-то не то. А верного решения найти так и не мог. Да и Клавдия ему все уши прожужжала:

— Тут Игнатий замешан… Это он… Вот посмотришь…

Микроавтобус как ни в чем не бывало продолжал свой дорожный вояж. Степь вокруг была покрыта зарослями переплетенного бурьяна. Низкорослая полынь… Сухостойные колючки… Зной противно прогрел воздух салона…

Рядом с Покальчуком на месте, где ранее сидел Лобурев, Рахимов допивал мелкими глотками бутылку «колы».

Игнатий правым ухом повел голову на плечо.

— Вот уж не ожидал, что от верной смертушки спасешь меня. И как только успел?.. Ты что, следил за ним?..

— А я это давно решил! Нужен он нам… А тут, гляжу, ведет себя как-то подозрительно. Шебуршится. Потом наган у него в руках оказался. Ну, я и поспешил…

Дорога, завершив крутую петлю, вновь выровнялась в прямую линию. Вот приблизились к грузовику, в кузове которого на мешках подремывали не то солдаты, не то бродяги — уж очень каким-то затрапезным был их вид: вместо пилоток — лыжные шапочки, робы без погон…

— Штрафбат! — рассмеялся Покальчук. — Только вот непонятно, почему с оружием…

— На чеченскую резню, — посерьезнел Рахимов.

Автобус обогнал будку передвижной радиостанции с торчащей вверх антенной-удочкой, два броневика с вздернутыми в небо пулеметами, три «Урала» с солдатами…

— Живой фарш… И набьют им скоро всю свободную цинковую тару.

Рахимов смолчал на этот раз. Уставился в сторону темневшего на степной глади хуторка.

— И это называется армия. Автомат в руку — и на людей…

— А ты что такой жалостливый стал?.. Списочек душ, загубленных тобою, носишь при себе?..

— Я — не армия. Надо мной ни власти никакой, ни политики нет. Вольный джигит. И отвечаю только за себя.

Машина пошла резче.

«Да, этот Мурат — орешек не слабый. А ты, когда его к своим делам приспосабливал, разве думал иначе?.. Но полностью характер раскрылся только за последние дни».

Игнатий еще раз оценивающе осмотрел соседа:

— Куда теперь, экскурсовод?

Впереди показалась развилка.

— Лучше всего на кизлярскую дорогу…

— Туда нельзя! — козырнул Покальчуку сержант в камуфляжной форме. — На дороге введены проездные ограничения. Сами понимаете…

— Эх, Чечня… Чечня…

— А чего волноваться? Я тут и по бездорожью все концы найду, — сказал Мурат, вглядываясь в ширь степи, на которой громадились черные динозавры — нефтеносные качалки.

Еще засветло въехали в скальное ущелье. Рядом, богатырски переворачивая камни, гудел горный поток. Дорога пошла вдоль реки. Вот проехали неожиданно возникшее селение с пустынным базаром у магазина. Далее путь продолжился по каменистому карнизу, будто вырубленному на отвесной стене скалы.

Чуть замирало сердце. Напротив высились белые дымчатые отвесы. Иногда возникал безмолвный и вместе с тем какой-то страшный лес. Внизу пучилась известковая пена.

Над дорогой нависла громадная серая скала, подчеркнуто отделенная от основного массива трещины…

«Вот оторвется — и точка!» — Покальчук вытер пот со лба.

Рахимов усмешливо взглянул на него.

— Нам туда! — показал пальцем вниз, где на склоне пестрели редкие дома.

Начался крутой спуск. Он шел к усадьбе с покатым садом и огородом, зависшими на высоте. Ехали к добротному двухэтажному дому с верандой, к двору с постройками. В хлеву мычала корова. А в отгороженном сеткой открытом птичнике медленно выхаживали курицы и голенастый петух.