Поручик вынул из кармана связку ключей в металлическом чехле.

— Который?

Она сама подобрала ключ. Бумаг в ящике было немного. Но и не так уж мало. Перебирая их, равнодушно откладывал в сторону и договоры о найме квартиры, квитанции об уплате за услуги, школьные свидетельства дочери, хранившиеся в плотном конверте, редкие письма от жены, написанные, когда она уезжала отдыхать. Левандовский потерял было надежду, что найдет что-нибудь, что сможет стать путеводной нитью. Как вдруг на самом дне ящика он наткнулся на простой белый, слегка пожелтевший конверт, в котором лежала книжечка. Это была немецкая «кеннкарте», гитлеровское удостоверение личности периода оккупации. Три серые странички. Имя, фамилия: Анджей Кошух. Дата рождения та же, что в паспорте: 1915 год. Место рождения, выдачи документа и жительства Анджея Кошуха одно и тоже — город Б.

Город Б.! Левандовский хорошо знал географию страны, даже довоенную. Ведь столько довоенных драм и дел перенеслось в наше время, и их финал разыгрывается теперь в милицейских расследованиях и документах! Б. — маленький городок, где наверняка все друг друга знали! Сколько людей еще помнит, что происходило до войны в маленьком городке? Где эти люди сейчас? Первый след прошлого — «кеннкарте» — Левандовский спрятал в карман.

Первый след! Но с кем потом ни беседовал поручик, никто не помог ему. После каждого разговора он долго всматривался в снимок на оккупационном документе. Лицо было моложе на двадцать, а то и больше лет по сравнению с тем, которое он увидел в номере гостиницы «Сьвит», а волосы — точно такие же. Точно так же причесаны, такие же густые и на снимке времен оккупации, и на снимке в паспорте, и в парике, хотя и сделанном заново театральным парикмахером, однако, по желанию Кошуха в точности воспроизводящем старый парик. «Итак, можно предполагать, — рассуждал Левандовский, — что уже тогда Кошух с помощью парика изменял свою внешность. Кто знал его настоящее лицо? Кто, кроме убийцы?»

Среди служащих дирекции машиностроительного завода поручик не нашел такого человека.

Начальник отдела, в котором работал Кошух, отзывался о нем очень положительно: незаметный, тихий, спокойный, очень добросовестный работник, выполнявший все задания. Левандовский без труда расшифровывал подтекст такой прекрасной характеристики: Кошух умел слушать, а возражения, если они у него возникали, держать при себе. Сослуживцы были крайне изумлены. Конфликт, достигший такой остроты, разрешившийся убийством, абсолютно не подходил, на их взгляд, к тому Анджею Кошуху, с которым они проработали много лет. Кошух мог погибнуть от несчастного случая — это вполне естественно, но что Кошух восстановил кого-то против себя — это не укладывалось в их сознании. Поручик расспрашивал ближайших сослуживцев убитого, с которыми он годами сидел в одной комнате, пока не перебрался, незадолго до автомобильной катастрофы, в маленький собственный кабинет, поскольку его повысили в должности. В ящиках письменного стола Кошуха не было ничего заслуживающего внимания. «О чем вы с ним разговаривали?» О жене, о дочери, о повседневных делах, о новом фильме или заметке, прочитанной в газете, — неизменно повторялись все те же варианты. Кошух не сплетничал, не интересовался личной жизнью сослуживцев. Порой они даже удивлялись и за глаза называли его бирюком. А дома? Дома никто у него не бывал. «Его жена дорого берет, такая портниха нам не по карману», — с оттенком обиды и зависти говорили сослуживцы. Сам он, однако, не был элегантным мужчиной и выглядел как старый холостяк. Кошух вносил свою долю, когда они покупали друг другу подарки на день рождения, но домой он никогда ни к кому не ходил. Иной раз, правда, забегал в соседний бар выпить кружку пива. Есть несколько человек, с которыми он пил пиво. Левандовский разыскал их. Все они были сослуживцами Кошуха, но ни один не считал себя его приятелем. «О чем он с вами разговаривал?» — нетерпеливо допытывался поручик. Те только разводили руками. О чем говорят за кружкой пива? О женщинах… И Кошух, бывало, расскажет, как все, про свои успехи по этой части С кем он был в интимных отношениях? «Джентльмен не скажет с кем», — смеялись мужчины. Конечно, не только о женщинах шел разговор. Говорили и о международном положении, и о правительстве, ругали немцев… Как все, так и мы. Ничего больше Левандовскому не удалось от них добиться. Круг замыкался, все сходились на одном: молчалив, нелюдим. Он никому не делал подлостей, напротив, всегда помогал другим, никому не становился поперек дороги. Один из любителей пива выразился образно: «Он гнулся, как тростник, каждому поддакивал, никому не противоречил». «Уж слишком он был вежливый, до приторности! — сообщила Левандовскому сослуживица Кошуха, сидевшая с ним когда-то в одной комнате. — Мужчине положено иметь определенный взгляд на вещи, прикрикнуть, когда потребуется, настаивать на своем. А этот… Если нам случалось поссориться, он никогда не вставал на чью-либо сторону. И только улыбался, когда я говорила, что у него нет собственного мнения даже о погоде. Просто невозможно себе представить, что такого человека убили!»

«Что вы можете сказать относительно кражи на вашем предприятии? — выспрашивал Левандовский у директора. Тот пожимал плечами: «Вы требуете от меня невозможного, добиваетесь показаний о кражах, о которых мне самому ничего не известно. Если бы я что-нибудь знал, у другого вашего сотрудника куда раньше было бы работы по горло». — «А махинации при поставках? Взятки?» — «Не исключено, однако, как показывает опыт, хищения обычно имеют место в торговле товарами широкого, массового потребления. А что у нас можно украсть? Станок? Вагон? Взятки за прием некачественного сырья? Взяточники — люди расчетливые. Левый заработок? С удовольствием. Убийство? Думаю, что на это они не пойдут».

Кто знал, что Кошух в середине января поехал на попутной машине, вместо того чтобы, как всегда, ехать в командировку на поезде? Кто, кроме водителя? Референт признался без каких-либо уверток: «Дело было так, пан поручик… Кошух пригласил меня в бар и спросил, может ли он воспользоваться случаем и поехать с шофером, который завтра отправится в порт. Я согласился. Есть место, так пусть едет. Только велел ему пометить в командировочном удостоверении, что он ехал на служебной машине…»

Прошлое?

Об этом никто ничего не знал. В отделе кадров поручик листал анкеты и документы Кошуха. Кто его принимал на работу? Все перерыли и не нашли следа. С тех пор трижды проводилась реорганизация отдела снабжения и сбыта. Сменились четыре генеральных директора, а Кошух был давно, был всегда. В его личном деле не хватало первоначальных документов. Кошух не отличался словоохотливостью, документы пропали, прошлое отрезано от настоящего. Анкеты однообразные: родился в Б., там же кончил среднюю школу. До войны не принадлежал ни к какой организации. В Сопротивлении не участвовал. Не участвовал? В анкете писал одно, а жене говорил другое? Вспоминал о партизанском отряде, о событиях, завершившихся трагическими потерями, а здесь черным по белому: нет. Трещина. Анкета становится подробнее в части, касающейся послевоенных лет. В 1946 году Кошух уже проживает в Познани, в 1947 году приступает к работе на этом заводе. Документа, на основании которого его оформили на работу, нет. Тогда принимали на завод столько народу! Принимали каждого, кто хотел.

Итак, никаких данных…

Есть еще одно место, где хранятся документы, — паспортный стол. Там бумаги не пропадают. Поручику дали тощую папку. Фотографии? Левандовский разложил бумаги рядком на столе и смотрел на них, машинально переводя взгляд с документа на документ, с «кеннкарте» на бланк, содержащий анкетные данные. На «кеннкарте» отпечатки пальцев — и на бланке в паспортном столе отпечатки пальцев. Как вдруг…

Поручик вскрикнул. Работник архива подал ему увеличительное стекло. То, что поручик заметил невооруженным глазом, подтвердилось: отпечатки пальцев были не одинаковые. Отпечатки пальцев Анджея Кошуха, 1915 года рождения, уроженца города Б., оставленные на оккупационном документе, отличались от отпечатков пальцев человека с той же фамилией и той же датой рождения, получавшего семь лет назад паспорт в милиции. Какие же из них были отпечатками пальцев мужчины, убитого ударом кинжала в сердце?