Громада грозная на гребне скал!

                     С тобою был когда-то я знаком

                     И летом целый месяц наблюдал,

                     Как ты дремала в зеркале морском.

                     Был воздух тих, и ясен небосвод,

                     И дней однообразна череда;

                     Ты, отражаясь в сонной глади вод,

                     Дрожала, но видна была всегда.

                     И не казался штиль подобьем сна,

                     Незыблемого в пору летних дней;

                     Подумать мог бы я, что Глубина

                     Всего на свете кротче и нежней.

                     И если бы художником я был,

                     Я б написать в то время был готов

                     Свет, что по суше и воде скользил,

                     Поэта грезу, таинство миров;

                     Тебя я написал бы не такой,

                     Какая ты сейчас на полотне,

                     Но у воды, чей нерушим покой,

                     Под небом в безмятежной тишине;

                     Ты б летописью райскою была,

                     Сокровищницей бестревожных лет,

                     Тебя б любовно ласка облекла

                     Лучей, нежней которых в небе нет,

                     Под кистью бы моей предстал тогда

                     Покоя элизейского чертог,

                     Где нет борьбы тяжелой и труда,

                     А лишь Природы жизнь да ветерок, —

                     Такую бы картину создал я,

                     Когда душа мечте попала в плен,

                     В нее вместил бы сущность бытия

                     И тишь, которой не узнать измен.

                     Так раньше было бы — но не теперь:

                     Ведь я во власти у иных начал,

                     Ничто не возместит моих потерь,

                     И я от горя человечней стал.

                     Улыбку моря увидав опять,

                     Былого не верну, не повторю:

                     Утрату мне из сердца не изгнать,

                     Но я о ней спокойно говорю.

                     О друг мой Бомонт! Другом стать ты мог

                     Тому, по ком не минет скорбь вовек!

                     Твой труд прекрасный пылок и глубок:

                     Во гневе море и в унынье брег.

                     Ему несу я похвалу мою,

                     Его и ум и мастерство живят:

                     Седая глыба с бурею в бою,

                     Небес печаль, смятения парад!

                     И мил мне замка сумрачный оплот:

                     В доспехи стариною облачен,

                     Бестрепетно сражение ведет

                     С грозой, со штормом и с волнами он.

                     Прощай, уединенная душа,

                     Что без людей, в мечтах проводит дни!

                     Твоя отрада вряд ли хороша —

                     Она, конечно, слепоте сродни.

                     Но слава, слава стойкости людской

                     И грозам, что присущи дням земным,

                     Как эта, на холсте передо мной…

                     Не без надежд мы страждем и скорбим.

                     There is a change — and I am poor;

                     Your love hath been, not long ago,

                     A fountain at my fond heart's door,

                     Whose only business was to flow;

                     And flow it did: not taking heed

                     Of its own bounty, or my need.

                     What happy moments did I count!

                     Blest was I then all bliss above!

                     Now, for that consecrated fount

                     Of murmuring, sparkling, living love,

                     What have I? shall I dare to tell?

                     A comfortless and hidden well.

                     A well of love — it may be deep —

                     I trust it is, — and never dry:

                     What matter? if the waters sleep

                     In silence and obscurity.

                     — Such change, and at the very door

                     Of my fond heart, hath made me poor.

                        Увы, лишился я всего,

                        Богатый — обеднел я вмиг.

                        Близ двери сердца моего

                        Еще недавно бил родник

                        Твоей любви. Свежа, чиста,

                        Вода сама лилась в уста.

                        Как счастлив был в ту пору я!

                        Играя, в пламени луча

                        Кипела, искрилась струя

                        Животворящего ключа.

                        Но вот беда — ручей иссох,

                        Теперь на дне его лишь мох.

                        Родник любви, он не иссяк, —

                        Но что мне в том, когда навек

                        Вода ушла в подземный мрак

                        И тихо спит, прервав свой бег?

                        Отныне горек мой удел:

                        Я был богат, но обеднел.