Лечение клизмой существовало и там, где о Гиппократе никто не слышал. В Африке, на берегах реки Нигер, туземцы пользовались бамбуковыми трубками. Мать вставляла младенцу трубку и наливала туда воду. А в соседней стране, там, где теперь расположено государство Берег Слоновой Кости, с незапамятных времён применяли для этой же цели грушевидный сосуд из небольшой выдолбленной тыквы.
В средневековой Европе клизму, забытую после крушения античного мира, изобрели заново. Стали появляться аппараты для промывания, иногда довольно сложные (один из них был сконструирован Амбруазом Парэ). Постепенно клизма сделалась таким же популярным методом врачевания.
как кровопускание. Её ставили знатным особам, полководцам и королям.
До нас дошёл подробный рассказ о том, как придворный медик поставил клистир с миндальным молоком девятилетнему наследному принцу Франции — будущему королю Людовику XIII. Принц кричал благим матом, дрался и ни за что не хотел лечь на живот. Наконец его связали, и дело было сделано. Принц почувствовал облегчение; с тех пор он сделался горячим приверженцем клизмы и остался ей верен, можно сказать, на всю жизнь. Один историк подсчитал, сколько раз ему была сделана эта процедура: за один год 212 раз.
От короля старался не отставать и его всесильный фаворит— герцог Ришелье: в 1635 году он получил 75 клистиров.
Клизма вошла в моду. Её ставили по всякому поводу, а чаще без повода. Считалось, что она очищает ум, повышает настроение, способствует удаче в делах и отдаляет наступление старости. У многих важных особ были личные промывательные приборы. Роскошный клистир из фарфора,
отделанный серебром и перламутром, красовался на туалетном столике маркизы де Помпадур.
Клизму прославляли в стихах и учёных трактатах. Кто-то назвал её «царицей мира». В мае 1746 года в парижском суде слушалось дело некоего каноника и его сиделки. Выяснилось, что каноник побил все рекорды: в течение двух лет ему было поставлено 2200 клизм. Служанка предъявила ему счёт — по два су за каждую процедуру. Суд нашёл эту цену справедливой, и любитель клистиров был вынужден уплатить всю сумму сполна.
Лишь к началу XIX столетия это необыкновенное увлечение клизмой прошло. «Царица мира» спустилась со своего трона и заняла место в домашних аптечках рядом с другими скромными, но необходимыми вещами — грелкой, примочкой, горчичником. Изменился и внешний вид клизмы: она стала больше похожа на теперешнюю. А примерно с 1840 года появилась современная груша из резины.
Вот какую долгую и славную жизнь прожила наша старая знакомая — медицинская клизма.
Глава 58 «КАПИТАН МЕРТВЕЦОВ»
Это мрачное прозвище как будто взято из какого-нибудь романа о морских разбойниках — пиратах. Но речь у нас пойдёт о другом. «Капитаном мертвецов» или — ещё похлеще— «похоронных дел мастером» называли некогда одну болезнь. Сейчас вы поймёте, почему я о ней вспомнил.
Многие люди, наслушавшись рассказов о хирургических операциях, думают, что только хирургия умеет по-настоящему сражаться со смертью. Им кажется, что хирургия — это боевой авангард медицинского войска, его первые ряды, а терапия — так себе, что-то вроде обоза.
Многие люди воображают, что прогресс медицины связан в первую очередь с успехами хирургии.
Им невдомёк, что самые страшные, самые губительные и, что особенно важно, самые распространённые недуги были побеждены отнюдь не скальпелем. Их одолела терапия.
Можно было бы вспомнить многих замечательных людей— писателей, учёных, полководцев, — которые погибли в расцвете сил, а в наше время их мог бы вылечить самый обыкновенный врач-терапевт. Тот врач, чьё оружие — горькие микстуры, крошечные таблетки, аккуратные ампулы; тот самый доктор, который выслушивает больного, приложив трубку к его груди, а потом что-то записывает, примостившись на краешке стола, и о котором мало пишут в книжках, и о котором редко рассказывают по радио.
Можно было бы составить длинный список болезней, которые изменились до неузнаваемости за последние 30–40 лет. Кто изменил их облик? Терапия, таблетки. Старинные врачи были бы поражены, увидев, как эти недуги, которые когда-то надолго укладывали пациентов в постель, сейчас переносятся чуть ли не на ногах.
А некоторые из них и вовсе исчезли.
Чтобы вам было ясно, о чём идёт речь, я приведу один пример. Тот самый, с которого я начал. «Капитан мертвецов» — крупозное воспаление лёгких.
В книге Жана Корвизара (он вам уже знаком), написанной в начале XIX века, об этой болезни сказано так: «Судьба больного пневмонией опасна, чаще же всего — плачевна».
Крупозная пневмония старый враг человечества. Ещё Гиппократ заметил странную и почти необъяснимую особенность этого заболевания: самые опасные для больного дни — нечётные. Пятый, седьмой, иногда одиннадцатый. В эти дни больные умирают.
«Капитан мертвецов» не щадил никого. Болезнь убивала людей всех возрастов — от школьников до ветхих стариков. Почему-то особенно часто погибали молодые сильные мужчины. В 1824 году, весной, от крупозного воспаления лёгких умер Джордж Байрон. Ему было 36 лет. Он был человеком завидного здоровья, охотником и спортсменом; великолепно скакал на лошади, метко стрелял, плавал, однажды даже поставил рекорд — переплыл пролив Дарданеллы. Незадолго до смерти Байрон приехал в Грецию, чтобы участвовать в восстании за свободу страны. Он умер на седьмой день болезни.
От крупозной пневмонии умер Лев Толстой. Было это так.
В ночь с 27 на 28 октября 1910 года Толстой ушёл из своего дома. Он решил навсегда оставить Ясную Поляну и начать где-нибудь в другом месте новую жизнь. В это время ему шёл 83-й год.
Рано утром Толстой, вдвоём с сопровождавшим его доктором Маковицким, сел в поезд на станции Щёкино, потом ему пришлось сделать пересадку на другой станции. В вагоне было тесно и жарко. Несколько раз Толстой выходил на площадку проветриться.
Вечером 30-го он почувствовал необычную усталость, а ночью у него начался озноб. Путешествие продолжалось; на другой день в седьмом часу вечера Толстой приехал в Астапово. Это был глухой и никому не известный полустанок; но уже распространилась молва о том, что едет Толстой.
Люди, столпившиеся на платформе, видели, как в дверях вагона второго класса показался старец маленького роста, в картузе и высоких сапогах, с большой белой бородой. Его вёл под руку Маковицкий.
Толстой направился к дому начальника станции. В толпе слышались восклицания: «Нe вести его надо, а на руках нести!»
В ночь с четвёртого на пятое наступил кризис. Больной почти не спал. Он был возбуждён, пытался встать, кого-то звал, что-то громко и бессвязно рассказывал. Потом он успокоился. Температура упала. Пульс тоже. Некоторое время врачам удавалось уколами камфары поддерживать слабеющее сердце. Но это продолжалось недолго.