Таксофонная будка сразу за воротами на углу желтого флигеля, где размещалась приемная комиссия и Высшие литературные курсы, была свободна. Лёнчик достал из кармана пальто приготовленную двухкопеечную монету, зашел в будку и, опустив двушку в прорезь автомата, набрал номер Викиного телефона в гостинице. Точное время, когда освободится, Лёнчик не знал, и они договорились с Викой, что, как освободится, звонит ему по телефону, а Вика будет сидеть в номере и ждать его звонка.
Вика ждал.
— Привет, спускаюсь на улицу, встречаемся у входа в гостиницу, — объявил он.
— Да мне еще нужно дойти, — сказал Лёнчик. — Минут через пять-семь.
— Спускаюсь-спускаюсь, — не стал его слушать Вика. Он словно измучился ожиданием, и ему не терпелось встретиться как можно скорее.
В руках он, когда встретились, держал свернутые в тугую трубку самиздатовские машинописи.
В Лёнчике тотчас все воспротестовало против такого варварства. Обращаться так с тонкой папиросной бумагой!
— Ты даешь! — с досадой воскликнул он вместо приветствия, забирая у Вики машинописи. Развернул их, разгладил, проверил, все ли здесь, и, развязав папку с дипломом, вложил машинописи внутрь. — Осторожней надо.
— Ладно, что с ними сделалось, — отозвался Вика.
В самом деле, ничего с ними не сделалось, и Лёнчику осталось только промолчать.
— Что, двинули? — предложил он, завязав папку.
— Ну. Двинули, — согласился Вика.
До «Космоса», где договаривались посидеть, нужно было пройти еще метров триста, они двинулись, и Лёнчик спросил:
— И какие впечатления от прочитанного?
Вика неопределенно похмыкал. Как если б он был на экзамене и ему выпал билет, на который он не знал ответа.
— Что, — сказал он потом, — впечатляет.
Лёнчик ждал — Вика продолжит, но Вика молчал, шаг, другой, третий — ни звука, и внезапно остановился.
— Знаешь что, — проговорил он, — у меня со временем фигово. Дел еще… а уже вылетать, некогда мне мороженое сидеть есть. Давай попрощаемся.
То, как он вел себя, было неприятно, Лёнчика внутри так всего и прокорябало, но предложение расстаться вызвало у него облегчение.
— Что ж, — сказал Лёнчик, — давай попрощаемся. Рад был повидаться.
— Ага, — ответил Вика. — Пока.
И, резко повернувшись, не оглядываясь, пошел обратно, в направлении гостиницы.
Где они попрощались? Лёнчику пришлось оглядеться, чтобы понять, где находится.
Он находился на углу здания с «Сотым» книжным магазином и магазином «Академкнига» с торца. Ехать домой, до «Бауманской», — следовало идти дальше, как шел, там, рядом с входом в гостиницу «Москва», был вход в метро, станция «Площадь революции», — прямая ветка до его станции.
От площади 50-летия Октября, бывшей Манежной, на холм Советской площади стремительно вымахнул, звучно бружжа шинами по асфальту, троллейбус. Стремительно перемахнул площадь и, тяжело качнувшись, остановился у тротуара почти напротив Лёнчика. Створчатые двери, проскрипев, раскрылись. Лёнчик сообразил, что стоит практически на троллейбусной остановке. «Следующая остановка „Пушкинская“», услышал он, как прохрипел в троллейбусе фонящий динамик голосом водителя. В следующее мгновение Лёнчик рванул с места, бросился к троллейбусу и заскочил в переднюю дверь. Он решил поехать домой по кольцевой линии метро. Через пять минут троллейбус должен был привезти его на «Белорусскую», от «Белорусской» по кольцу — до «Курской», пересадка — и один перегон до «Бауманской».
Сзади на Лёнчика надавили, подпихнули поживее всходить по ступеням. «Порьяней, порьяней, что встал, падла!» — произнес за спиной голос. Лёнчик оглянулся. За ним в троллейбус входили еще двое, примерно его сверстники, немного постарше, и вроде прилично, чисто одетые, но с какими-то расхристанно-самоуверенными, наглыми лицами.
— Что смотрим, падла?! — проговорил тот, что следовал первым, это, судя по всему, его голос торопил Лёнчика подниматься. — Замер врастопырку — другие оставайтесь!
Двери троллейбуса, снова страшно заскрипев, закрылись, троллейбус тронулся.
Тревожное чувство опасности опахнуло Лёнчика. Проглотить «падлу» — все в нем внутри противилось этому, но их было двое, ввязываться в ссору с двумя?
Проглоти — приказал он себе. Отвернулся от них, шагнул к металлической тумбе кассы с прозрачным пластмассовым колпаком сверху, достал кошелек, нашел четыре копейки и, зажимая папку с дипломом под мышкой, убирая одной рукой кошелек в карман, другой потянулся к отверстию в пластмассовом колпаке, чтобы бросить монеты. Руку его, однако, перехватили.
— А за нас? — держа Лёнчика за запястье, спросил тот из вошедших за ним, что до этого молчал.
Это уже было чересчур. Преодолевая удерживающий руку захват, но по-прежнему заставляя себя молчать, Лёнчик дотянулся до прорези и сбросил монеты внутрь. Вторая рука, которой убирал кошелек, освободилась, и ею, крутанув рифленую ручку механизма, подававшего билетную ленту, он оторвал билет.
— А за нас, падла? — произнес теперь и тот, что задирал Лёнчика при посадке.
Лёнчика снесло на десять лет назад. Он въяве увидел себя на Самстрое с Сасой-Масой, вернее, Саса-Маса уже убежал, а вокруг него самого — плотное кольцо, не проскочить, и мордатый, с наладошником под перчаткой, вперил в него властно-мертвящий взгляд.
Молчать дальше было нельзя.
— Отпусти, — пошевелил он взятой в захват рукой, посмотрел на того, что сжимал запястье. — Как заплачу, если держишь?
— А поможем, — с радостной, словно бы дружеской улыбкой воскликнул тот, что называл Лёнчика «падлой». — Денежку достать? Поможем!
Лёнчик почувствовал, как пола пальто откинулась, пальцы «падлы» зашарили по ляжке, отыскивая брючный карман, — и его сорвало с якоря. Крутящим движением он выдрал из захвата руку, схватил шарящую по ляжке чужую руку, заломил, освобождаясь от нее, «падле» палец. Папка с дипломом выпала из-под мышки и с глухим стуком ударилась о пол. Лёнчик ринулся к задней двери, но тот, что держал за запястье, схватив за борта пальто, не дал ему сделать и шага, а «падла», оказавшийся за спиной, обхватил его сзади руками, сковав кольцом, и прогорланил:
— Дерется! Он дерется!
Троллейбус между тем промчал мимо памятника Пушкину, пересек узкий рукав Большого Путинковского переулка. Люди на ближайших сиденьях вскочили и, толпясь, ринулись в глубь салона. Лёнчик, пытаясь вырваться из объятий «падлы», толкнул грудью того, что держал за борта пальто, в надежде сбить его с ног, но толчок оказался слишком слаб.
Из глубины салона сквозь запрудившую проход толпу, навстречу ее течению, пробивался человек в милицейской форме.
— Держать буяна! Держать буяна! — кричал он. — Сейчас живо!.. Держите его!
Троллейбус подкатил к остановке и встал. Заскрипели, расходясь, створки дверей. Милиционер с погонами старшего лейтенанта на плечах пробился к Лёнчику и крепко схватил его за рукав.
— Пройдемте! — подтолкнул он Лёнчика к выходу. — Пройдемте.
— Вы что! — пытаясь высвободиться из его рук, и — безуспешно, воскликнул Лёнчик. — Это не я, это на меня!
— Разберемся! Сейчас разберемся! Выйдем, говорю! — снова подтолкнул его к выходу старлей-милиционер.
— А и выйдем! Чего не выйти! Конечно выйдем! — приговаривали «падла» со спутником, удивительным образом в один миг приобретшие вполне благопристойные манеры.
Они, только старлей-милиционер приблизился, отпустили Лёнчика, и его теперь держал лишь он один.
— Выйдем, хорошо, — согласился Лёнчик. Делать было нечего, следовало подчиниться. А там, на улице, и разбираться.
С улицы по ступеням в троллейбус поднимались люди. Старлей-милиционер, ведя Лёнчика к двери, повелел: «Спуститься всем, очистить проход!» — и входившие, не протестуя, тотчас ссыпались вниз.
Уже сойдя на землю, Лёнчик вспомнил о папке с дипломом. А и не только с дипломом, ударило его.
— У меня там… — дернулся Лёнчик обратно — и остановился. Его папка была в руках у одного из этих типов, что пристали к нему в троллейбусе, того, что «падла». Он держал ее с таким видом, словно папка принадлежала ему.