очищения отечества ты, Кузьминский Виктор Ильич, приговорен к высшей мере:

бесследному исчезновению.

     Четверо торжественно  поднялись  со  своих  мест  и  застыли.  Виктор

продолжал сидеть, разглядывая бордовую скатерть. Скатерть виделась ему как

бы не в фокусе и слегка колыхалась. Он не хотел ничего понимать. Он устал,

страшным образом устал от всего.

     - Встать! - офицерским рыком приказал неизвестный.

     Можно и встать. Держась за край бордового стола,  Виктор  встал,  его

покачивало.

     - По ряду причин, - стоя, продолжил свою речь Федоров, - и в связи  с

возможным использованием объекта для целей  нашей  организации  приведение

приговора  в  исполнение  откладывается  на  срок,  зависящий  только   от

поведения осужденного.

     Четверо сели, а Виктор продолжал стоять.

     -  Теперь  о  ряде  причин,  -  желудочным  голосом  заговорил  Семен

Афанасьевич.  -  В  ходе  розыскных  операций  и   сбора   соответствующей

информации оперативной  группе  при  охранном  комитете  удалось  добиться

полной нейтрализации возможных враждебных  акций  в  обозримом  будущем  с

вашей стороны, Кузьминский. В любой момент нами могут  быть  предоставлены

так называемым официальным,  не  говорю  -  правоохранительным,  говорю  -

карательным органам материалы,  по  которым  любой  суд,  даже  советский,

вынесет вам смертный приговор за два убийства. Убийство рабочего ипподрома

Сверкунова и убийство коммерсанта Борзова.

     - Я не убивал Алексея, - тихо сказал Виктор и сел на стул.

     - Мы это знаем, - небрежно заметил неизвестный.

     -  И  тем  большее  удовольствие  получим  от  того,   как   в   силу

неопровержимых доказательств суд без колебаний  определит  тебе  вышку  за

убийство Алексея, - добавил Дима.

     -  Я  могу  продолжить?  -  недовольно  осведомился  у  коллег  Семен

Афанасьевич.  Коллеги  замолкли  и  посерьезнели,  а   Семен   Афанасьевич

продолжил. - В тот отрезок времени,  который  определили  медэксперты  как

единственно возможный для совершения убийства, а именно с восемнадцати  до

двадцати одного часа, вас видели уходящим с места преступления.  Свидетель

- пожилая женщина, жительница этого дома.

     Пистолет чехословацкого производства, из которого  застрелен  Борзов,

был   приобретен   вами,   Кузьминский,   у   представителя   группировки,

базирующейся в Ховрино. Баллистическая экспертиза уже точно установила вид

оружия. Возможный свидетель - администратор кафе Валерий Сараев, служивший

посредником в продаже вам пистолета.

     На стволе и рукояти  пистолета  имеются  отчетливые  отпечатки  ваших

пальцев, Кузьминский.  Свидетель  этому  и  безжалостный  разоблачитель  -

дактилоскопия, наука, как известно вам, безошибочная.

     Все концы изобличающих вас улик - в наших руках. В нужный нам  момент

пожилая женщина опознает вас по фотографии.  Когда  мы  захотим,  пистолет

чехословацкого  производства  окажется  в  руках   органов,   занимающихся

расследованием убийства Борзова. Мы в любое время можем предоставить  этим

органам материалы, по которым совсем нетрудно  определить,  чьи  отпечатки

пальцев на орудии убийства. Вы все поняли, что я вам сказал, Кузьминский?

     - Да, - подтвердил Виктор.

     - Принимая во внимание неадекватное  ваше  сегодняшнее  состояние,  -

заунывно итожил Семен Афанасьевич, - мы хотели бы знать совершенно  точно,

какие выводы вы сделали из того, о чем сейчас вам сообщено.

     Виктор поднял голову и равнодушно глянул на всю четверку. Сказал:

     - Не рыпайся, парень, если хочешь жить. - И попытался улыбнуться.

     - Несмотря на опьянение, вы  правильно  поняли  нас,  Кузьминский,  -

удовлетворился ответом Семен Афанасьевич.

     - В общих чертах, - добавил Дима.

     - Достаточно, - решил  неизвестный,  выйдя  из-за  стола,  подошел  к

Виктору, рывком за шиворот поднял его и заглянул в глаза. - Теперь частное

определение по малым искам.

     Только  теперь  пришел  пронзительный   страх.   На   него   смотрели

затуманенные, задумчивые глаза убийцы, и Виктор вдруг понял, что он  умрет

тогда, когда захочет человек, смотрящий на него.

     Семен Афанасьевич открыл дверь и распорядился:

     - Старлей, давайте ваших людей.

     Вошли двое штатских, и, твердо понимая,  что  им  делать,  подошли  к

Виктору и неизвестному. Неизвестный выронил из  правой  своей  богатырской

руки Виктора, которого тут же подхватили штатские и отволокли к стене.

     - Твои дела, - обратился неизвестный к Диме.

     Дима приблизился к стене, с удовольствием заглянул в испуганное  лицо

известного литератора, и, не спеша, высказался:

     - Совсем недавно ты, как  я  понимаю,  с  удовольствием  наблюдал  со

стороны за тем, как грязные молодчики избивали  меня.  Мне  наблюдения  за

экзекуцией недостаточно. Ты мне очень  несимпатичен,  Витя,  и  поэтому  я

приму участие в экзекуции непосредственно.

     Сказав это, Дима двумя пальцами - указательным и  средним  -  ухватил

Виктора за нос. Моталась голова, хрустел  нос,  слезы  катились  из  глаз.

Наконец, Дима выпустил его  и  брезгливо  вытер  пальцы  носовым  платком.

Подошел молчаливый горец Удоев и в первый раз подал голос:

     - Какой джигит, а плачет.

     И без замаха с левой ударил Виктора в печень. Виктора скрутило.

     - Отпустите его, - приказал неизвестный штатским,  державшим  Виктора

за руки. Они отпустили. К всеобщему удивлению, Виктор продолжал стоять.

     Неизвестный, ощерившись, приступил к делу. Он орудовал ребром ладони,

как мясник при разделке туши, но  орудовал  совсем  недолго:  не  выдержав

профессиональной обработки, Виктор рухнул. Четверка стояла в  бездействии,

пока Виктор не открыл глаза. Тогда Семен Афанасьевич носком ботинка  ткнул

его в ребра. Постепенно распаляясь, они вошли в азарт,  топча,  размазывая

ногами несопротивляющееся безвольное тело.

     Последнее, что, увидев, запомнил Виктор, - три портрета  на  стене  и

склонившегося над ним Диму, харкнувшего ему в лицо.

     Опомнились.  Отошли  к  столу  и  уселись.  Семен  Афанасьевич  отдал

распоряжение:

     - Можете отвезти.

     Двое штатских ухватили Виктора за ноги и поволокли по полу к  дверям,

через приемную, к фургону. У фургона остановились. Вышедший следом старший

лейтенант  отворил  дверцу,  и  двое  штатских,   сильно   поднатужившись,

забросили  Виктора  внутрь  и  влезли  в  кузов  сами.  Старший  лейтенант

захлопнул за ними дверцу, прошел к кабине, и фургон тронулся.

     Штатские  не  без  интереса  наблюдали  за   тем,   как   малозаметно

подпрыгивало Викторово тело на рифленом полу. Вскорости приехали.

     - А он живой? - спросил старший лейтенант, открыв дверцу и  глядя  на

неподвижное тело.

     - Черт его знает, - в сомнении ответил один из штатских  и  за  плечи

приподнял Виктора. Тот тихо застонал. - Живой! Мастер ведь обрабатывал.

     Фургон стоял у дома Виктора впритирку к подъезду. Виктора извлекли из

фургона и подтащили к подъезду, затем - к лифту. Открылись дверцы,  и  все

четверо оказались в кабине. Здесь висевший на руках штатских Виктор  робко

попытался напрячь ноги.

     - Ишь ты, рыпается, - заметил старший лейтенант, и, выйдя  из  лифта,

своим ключом открыл дверь Викторовой квартиры.

     Штатские втащили Виктора в комнату  и  кинули  на  тахту,  а  старший

лейтенант заглянул на кухню. Когда штатские зашли  за  ним,  он  задумчиво

изучал накрытый Виктором для приема Алексея стол.