Гриша не ожидал такого оборота и удивленно уставился на коменданта. А тот, увидев, что уловка подействовала, продолжал еще напористее:

— Откуда он взялся в нашем селе? Ты знаешь? То-то… А я знаю! Немцы заслали к нам таких целую шайку. Бродят они везде, снимают планы городов и сел. А Гитлер потом по этим планам пошлет на нас свои войска.

Комендант позвонил. Вошел полицай.

— Ведите этого шалопая домой. Раскройте крышу хаты и сарая. Во-первых, ищите большевистские книги. А во-вторых, заставьте его семью сидеть под открытым небом, раз он немецкого шпиона жалеет больше, чем родных.

Земля под ногами Гриши повернулась сначала в одну, потом в другую сторону. В ушах зазвенело. В глазах запрыгали желтые огоньки.

— Может, по доброй воле все расскажешь? — еще раз спросил комендант.

— Я же все рассказал, бардзо проше пана коменданта, всю чистую правду.

— Ведите. И не жалеть! По пути пришлите ко мне Гирю.

Гришу увели. Комендант удобно устроился в мягком кожаном кресле, намереваясь отдохнуть, но позвонил телефон.

— Красовский слушает, — неохотно сняв трубку, сказал комендант.

И вдруг вскочил, вытянулся в струнку, оправляя китель, точно в кабинет вошел большой начальник. Лицо его побледнело. Он слушал, прижав трубку к уху, но не говорил ни слова. А повесив трубку, вдруг заторопился.

— Пан Гиря, — обратился он к вошедшему полицаю. — Берите пару самых хороших лошадей и во весь дух — в Пинскую гимназию за моей дочерью. Немедленно везите ее сюда.

— Что случилось, проше пана коменданта?

— Пинск переполнен беженцами. Начались убийства, грабежи…

Граф прислал жене телеграмму, что его самолет не был принят на варшавском аэродроме и он очутился в Бухаресте, куда бежало правительство Речи Посполитой. Туда же он звал и семью. Эта весть облетела всю Морочну. Да и без телеграммы народ знал, что армия Пилсудского расползлась, что гитлеровские полчища беспрепятственно захватывают города и расправляются с мирными жителями.

Поляки, украинцы, белорусы, побросав свои жилища, хлынули на восток, поближе к советской границе. В Морочну наехало столько беженцев, что в каждом доме стояли по три-четыре семьи. Богачи убегали на автомобилях. А бедные — на лошадях, на волах и даже сами впрягались в тележки. Одни приезжали, другие уезжали. Морочна стала узловой станцией, откуда расходились пути богатых и бедных. Трудовой народ подавался через Пинск на Гомель, Барановичи. А богачи — на юг, в Румынию.

Однако полиция продолжала свирепствовать. Учителя не поймали, зато составили список ходоков, тайно выбранных народом и ушедших к советской границе с просьбой защитить от нашествия немецких фашистов. Руководителем группы делегатов морочанского района оказался Конон Захарович Багно.

Узнав об этом, комендант решил держать в заключении внука старого бунтаря до тех пор, пока сам он остается у власти.

Солнце еще не зашло, а Рындин с женой уже заперлись на все замки.

Услышав стук в дверь коридора, Рындин взял браунинг и направился к двери.

— Не открывай! Не открывай! — истерично закричала хозяйка.

Рындин слышал, что во многих имениях мужики стали нападать на панов и убивать. Без оружия он теперь не выходил из дому да и спал с браунингом под подушкой. Но на этот раз страх был напрасным. Еще в окно увидев Крысолова, спокойно пыхтящего трубкой на ступеньках крыльца, Рындин быстро открыл дверь и за руку ввел гостя в свой кабинет.

— Прошу садиться, — Рындин улыбался сейчас без всякого притворства.

Крысолов сильно затянулся и, не вынимая трубки изо рта, проговорил не спеша.

— Сидеть больше некогда. Досиделись!

— Что-нибудь случилось на фронте?

Ничего не ответив, гость достал из кармана толстый кожаный кошелек и протянул его Рындину:

— Здесь паспорт и деньги, пока что польские. Потом получите и советские. — Опять затянувшись и пустив вверх клубы дыма, Крысолов посмотрел в окно, словно там было записано продолжение его мысли. — Утром поезжайте в Гродно. Будете жить под фамилией, указанной в паспорте. В гродненском лесничестве вас примут на работу, как только скажете пану Ясновскому, что вы любите охоту на диких кабанов. Задание пока очень простое: зарекомендовать себя перед большевиками надежным человеком, хорошим работником. Будут вербовать в актив организаторов колхоза — соглашайтесь. Всячески помогайте советской власти укрепляться на новом месте. Понятно?

— Простите, господин Волгин, ничего не понимаю! — затряс головой Рындин. — Выслуживаться перед большевиками? Да еще в Гродно! Откуда там большевики-то?

— Понимать особенно нечего. Красная Армия выступила на защиту западных областей Украины и Белоруссии.

— О-о-о! — Рындин обмяк, опустился на диван и начал вытирать платком голову. — Случилось то, чего я больше всего боялся!

— Не переживайте эту весть так трагически. Неужели вы думаете, что немецкая армия не смогла бы отбросить большевиков?.. Так же свободно, как и поляков. Но!.. — Крысолов высоко поднял палец. — Фюрер знает, что делает…

Рындин недоуменно пожал плечами. Крысолов опять взял трубку в зубы, самодовольно улыбнулся своей мысли: «Таких, как мы с вами, на территории Западной Украины и Западной Белоруссии не две и не три тысячи. Сюда сейчас переместилась огромная армия разведчиков. С приходом Красной Армии мы станем гражданами СССР и сможем свободно передвигаться по всей стране и беспрепятственно делать свое дело». А вслух сказал:

— Такие, как мы с вами, должны подготовить путь фюреру на восток.

Рындин с восхищением смотрел на своего шефа:

— Так вот почему вы так старались завоевать авторитет у этих лапотников?

— Мой девиз: смотри вперед! — Крысолов снова поднял палец. — Еще раз напоминаю, постарайтесь зарекомендовать себя. Хороший работник у большевиков, как жена Цезаря, вне подозрений.

— Теперь мне все ясно.

— Обо мне забудьте. Придет время, я сам вас найду.

Весть о том, что Красная Армия выступила на защиту западных украинцев и белорусов от фашистов, за полдня облетела не только села, но и самые глухие хутора Полесья.

На улице Морочны появилась новая, непривычно веселая и задорная песня. Вечерами, проходя мимо комендатуры, парни и девчата вызывающе громко, да еще по-русски, пели про девушку Катюшу. Комендант стоял на крыльце. Слышал, но ничего не предпринимал: теперь было не до того.

Только Гриша не знал, что происходит в мире. После первого допроса прошло много времени, а его больше не вызывали и не пускали к нему ни мать, ни деда. «Нет денег, чтобы дать полицаю», — думал он с горечью и, конечно, не подозревал, что дед его в этот день ел щи из красноармейского котелка и рассказывал, как он когда-то защищал Порт-Артур. Наконец комендант вызвал Гришу к себе и молча, глазами указал дежурному полицаю на кольцо, ввинченное в пол на середине кабинета. Это было толстое, как огромный бублик, железное кольцо, устроенное специально для того, чтобы привязывать арестованных для пытки. Дежурил Левка Гиря. Он одной рукой подтащил Гришу к месту пытки, положил на спину и прикрутил голову к кольцу так туго, как умел делать только он. Связал руки и ноги. Потом не спеша сходил за бутылкой с уксусом.

Гриша лежал молча: ослаб от страха так, что не владел ни руками, ни ногами, ни голосом.

— Пане коменданте, дозволите начинать? — спросил Левка.

— Бардзо проше, — кивнул Красовский. — Дайте ему и за деда…

«За деда? — мысленно повторил Гриша. — Что с дедушкой? Неужели и его забрали?»

Ловким, заученным движением Левка влил в ноздри арестанта половину бутылки крепкого уксуса. Гриша дико закричал. Начал извиваться всем телом, но встать не мог. Ноги были связаны, а голову держало кольцо.

— Уксуса не жалеть! — пробегая глазами бумаги, заметил комендант, полицейскому.

— Пшепроше, пане коменданте, уксус ему мало поможет, — браво козырнул и щелкнул каблуками Гиря.