— Первым в третью батарею пришел лейтенант Величко, за ним... я... но недолго мы были вдвоем... В середине мая явился командир взвода управления младший лейтенант Поздняков.

Когда 3-я батарея начала свое существование? ^[5]

— Два месяца назад. К боевой подготовке мы приступили с конца апреля, нет, с начала мая... Десять суток со станции возили снаряды... Вот то здание загружено от подвала до чердака,— Гаранин указал в сторону водяной мельницы.— Наш дивизион может вести огонь двое суток... и не оглядываться на артснабженцев.

В каком состоянии огневые взводы?

— Орудия перед вами... там... тягачи...— Гаранин считал, что личный состав — младшие командиры, орудийные номера, химики, артмастера — в целом справляется со своими обязанностями, но подготовка водителей на тягачах еще не закончена.

Когда я представлялся, командир батареи говорил об указаниях командующего артиллерией Красной Армии по боевой подготовке. Как выполняются они на практике?

— Стрельба прямой наводкой по танкам? Гм... сложное дело. Орудийные номера все на огневых позициях до последнего человека, теорию усвоили,— улыбнулся Гаранин,— но... нужна дисциплина и еще кое-что. На политзанятиях все сознательные, а у орудий? Словами не сделаешь... поворочай гаубицу, цель-то движется, только успевай за нею. Силенок у человека маловато... гоняю-гоняю огневиков в течение недели по десять часов в сутки... полгода нужно, если не больше.

Чем вызваны требования командующего артиллерией? Изменениями в тактике войск или положением здесь, на границе?

— Не берусь судить... должно, и тем и другим.

Сосредоточение немецких войск по ту сторону Западного Буга продолжается... вы слышали? — Да, говорят... в поезде, среди толпы в городе. Я спросил об этом командира батареи, но он не стал отвечать.

— Гарнизон монастыря Зимно — два дивизиона, девяносто второй и восемьдесят пятый — уже вторую неделю после объявления тревоги находится в состоянии боевой готовности.

— А другие части?

— Не знаю, как во Владимире-Волынском. Уровские батальоны, как и мы, на казарменном положении.

Младший лейтенант здесь с начала года. Что он думает о войне?

— Талдычат все тут...— помолчав, Гаранин обвел взглядом безлюдную позицию, гаубицы с поднятыми стволами, задержался на здании водяной мельницы.— Пахнет порохом... Когда гром грянет?.. Трудно сказать...

Я не чувствовал «пороха». Но стоит ли возражать сослуживцу, который с первого дня существования дивизиона нес службу на расстоянии орудийного выстрела от границы? — За пределы района расквартирования,— младший лейтенант продолжал, его не интересовало мое мнение,— отлучки запрещены. Да вот, у каждого своя забота... Тот хотел бы на танцы, другой — наведаться в город, к семье... Жизнь, она у каждого своя.

Младший лейтенант отошел в сторону и принялся оправлять гимнастерку. Под ремнями снаряжения широкими полосами темнела непросохшая от пота ткань.

В моем курсантском блокноте содержались разнообразные сведения и рекомендации: правила ввода поправок на склонение магнитной стрелки и сближение меридианов, расшифровка бюллетеня АМП ^[6], выписки из таблиц стрельбы, номенклатура топографических карт ^[7]. Упоминался там и порядок принятия должности. Непосредственным начальникам я доложил о своем прибытии, состоялось представление личному составу, знакомство с командиром 2-го огневого взвода. Нужно продолжать дальше.

Гаранин вызвал командиров орудий «по местам». Часть людей из укрытий выдвинулась и стала наблюдать, что происходит. Гаранин вернул их всех обратно. Командиры орудий, как требовал уставный порядок, заняли свои места. Первым представлялся старший сержант Проценко — крепкий рослый парень, блондин с правильными чертами лица, будто сошедший с плаката.

— Третий год службы. На должности полтора месяца,— отвечал старший сержант.— Орудие со складов Наркомата обороны... произвело сорок восемь выстрелов, потери начальной скорости не имеет.— Командир орудия сообщал данные, содержащиеся в орудийном формуляре.

Следовало проверить практические знания командира орудия. Гаранин передавал мои команды, Проценко действовал с быстротой и сноровкой опытного артиллериста, сознающего мощь вверенного ему орудия.

Замечания расчет имеет? Какие?

— Так точно. Первый номер допускал ошибки при установке отсчетов на панораме,— старший сержант едва заметно повел глазами в сторону Гаранина.— Третий номер...

Не менее внушительно выглядел и командир 2-го орудия сержант Дорошенко. Выше среднего роста, плечист, крепок, рыжие волосы под пилоткой взмокли от пота. Круглое лицо усеяли яркие веснушки. По своей личной подготовке, кажется, он не уступит Проценко.

152-мм гаубицы — тяжелые, с низким силуэтом орудия — стояли уступом на расстоянии пятидесяти шагов одно от другого. Слева от лафета — орудийный передок, рядом — ящики со снарядами, чехлы. Справа — шанцевый инструмент, досыльник, вехи — небольшие шесты, окрашенные в два цвета — белый и черный, которыми пользуются в особых случаях для наведения орудия.

Я подошел к 2-му огневому взводу. Уровень подготовки командиров орудий, а также воинский порядок на позиции ничем не отличались от того, что я видел в 1-м огневом взводе. Это было естественно — младшие командиры обучались в полковой школе по одной программе.

Занятия продолжались.

— Внимание... огневые взводы, отбой!.. Тягачи на батарею! — подал Гаранин сигнал флажками. Расчеты бросились приводить орудия в походное положение. Из укрытий развернутым фронтом шли в тучах пыли тягачи.

Отделение тяги вопреки моему ожиданию довольно дружно перестроилось один раз, другой. Тягачи, оказывается, действовали точно так же, как конные упряжки. Соблюдаются те же интервалы и дистанции. Маневрирование закончилось, когда тягачи задним ходом вышли на уровень орудийных передков.

— Стой! — подал команду Гаранин.— За орудия... водители, глуши моторы... слезай!

К буссоли явился командир отделения тяги сержант Белый. Он и впрямь белый — светлые брови, ресницы, волосы.

— Машины новые, закончена обкатка... В отделении тяги десять водителей, подготовлены удовлетворительно... Налицо шесть, четыре на конюшне. Замечаний в последний день не имею,— бойко отвечал Белый.

— Внимание всем! — отрывистым движением флажков младший лейтенант красиво вычертил в воздухе сигнал.—Справа, поорудийно... за мной... марш! Орудия одно за другим вытянулись в колонну. В руках Гаранина снова мелькали флажки: «Огневые взводы... развернутым фронтом... стройся влево... марш!» И затем: «Стой! К бою! Тягачи в укрытия!».

Орудийные номера на ходу спешивались, снимали с крюков тяжелые гаубичные лафеты. Сброшены через борт ящики со снарядами. Орудия приведены в положение «к бою». Командиры сначала один, потом два других и, наконец, последний подняли сигнал о готовности к открытию огня.

— Пехота с тыла! По пехоте... Осколочно-фугасной гранатой... взрыватель РГМ осколочный,— Гаранин указал угломер, уровень, прицел. Командиры орудий в части, которая касалась каждого отдельно, повторяли команды. Орудия разворачиваются все вдруг, и массивные их стволы принимают горизонтальное положение.

— Огонь! Проходят мгновения.

— Стой! Танки справа... Первому огневому взводу... по головной группе... второму... по группе слева... бетонобойным...

Командиры орудий доложили о готовности, младший лейтенант объявляет новую вводную: «Танки слева!»

Сектор стрельбы открыт только у четвертого орудия. Остальные стоят к нему в затылок. Необходимо перестроить в фронт огневых взводов. Команды поданы, и орудия снова готовы к ведению огня.

Меня захватило зрелище, происходившее на огневых позициях. Командиры орудий уверенно управляли людьми. Ни суеты, ни разговоров. Орудийные номера старательно и умело делали свое дело. Правда, перестраивать фронт батареи следовало быстрее. Танки — цель движущаяся.

Гаранин по моей просьбе повторил последние вводные. Люди работают с полным напряжением сил. Да, 76-мм пушки — я привык в училище к этому — легче и маневренней на позиции, чем слоноподобные 152-мм гаубицы.