— Это ты, ты во всем виноват! Ты ее довел до такого! Она же не признавала никакие успокоительные и снотворные. А ты… — она на мгновение задохнулась, но тут же справилась. — Даже сюда не постеснялся свою девку притащить! Бессовестный! И ты послушай и подумай, с кем связалась, — дамочка оттолкнула Куприянова, порывисто развернулась и скрылась в дверях кафе.

Это нападение нас как-то объединило и перевело меня из разряда досадных помех в категорию незаслуженно обиженных. Валерий Петрович слегка виновато посмотрел на меня:

— Вы плохого не думайте. Верунчик, в сущности, добрейшее создание. Просто взрывная очень. Прискачет, наговорит с три короба — что-то ей показалось, и ты уже ее злейший враг, а потом остынет и так же, как нападала, извиняться прибегает. Не стоит ее осуждать, она всегда переживает, как десять человек сразу, сейчас — тем более. И в одном она права: мне тоже трудно представить, чтобы Надежда стала пить транквилизаторы или снотворные. А уж сесть после этого за руль… Не понимаю. Неужели ее вся эта история задела сильнее, чем мне казалось… — он отвлекся от своих мыслей и взглянул на меня. — Так в чем срочность?

— Валерий Петрович, поверьте, есть срочность. Я не стала бы тревожить вас в такой момент… — я поперхнулась, потому что вдруг увидела объяснение случившемуся. Объяснение дикое, ничем не подтвержденное, но ведь опять несчастный случай! — Знаете, я полагаю, что ваша жена не собиралась принимать никаких транквилизаторов и тому подобное.

— Как это? — мое заявление его порядком ошарашило. — Ваше заявление требует объяснений.

— Разумеется, — согласилась я. — Вы сами будете судить, насколько это похоже на правду. Только вы сразу не посылайте меня далеко-далеко.

— А что, для этого есть какие-то причины?

— На самом деле нет, но вам может сперва показаться, что есть. Вы некоторое время назад общались с Валентином Борисовичем Марковым…

— Ну… Да, было. По поводу… Не хотелось бы вдаваться в подробности.

— Вы извините, так получилось, что мне известно, по какому поводу. Марк — Валя Марков — мой коллега, и несколько дней назад он погиб. Официальная версия та же: несчастный случай. Долго объяснять, но я точно знаю, что это не так, если хотите, потом расскажу. Вы, видимо, знаете, что он готовил материал об интим-клиниках, в частности, занимался клиникой «Тонус». Фактически, о вас я узнала от него, от Марка. Ну, не совсем от него, не напрямую… ладно, это тоже неважно, главное, узнала. У вас ведь была какая-то неприятная история с этой клиникой?

— Была, — вздохнул Куприянов. — Она, собственно, оказалась и последней каплей, ускорившей развод. Я ведь Надежду сильно тогда обидел. Извинялся, конечно… но такое не забудешь…

— Валерий Петрович, я уверена, что это напрямую связано со смертью вашей жены и вообще очень важно. Убедить мне вас нечем, но, пожалуйста, расскажите мне эту историю.

— Ну, ладно, вкратце. По какому поводу я обратился в «Тонус», значения не имеет. Анализы, само собой, и вдруг: вам бы полечиться надо, болезнь у вас, гм, нехорошая… Ну, я-то про себя знаю, что негде было подхватить, каюсь, покатил бочку на Надежду, что гульнула где-то.

— А разве вы… — удивилась я. Подготовка к разводу вроде бы не способствует тесным контактам, без которых, как известно, передача определенных инфекций… скажем, маловероятна. Ну да, в каждой избушке свои погремушки. Мой визави только пожал плечами и продолжил:

— Долго рассказывать, но, в общем, Надежда оскорбилась настолько, что я засомневался. Сходил в один из анонимных кабинетов, они ведь чуть не на каждом углу… Все чисто! Пришел к директору «Тонуса» — как такое может быть? Извиняется, оправдывается, готов компенсировать и все такое. Ну, в суд, как собирался, я обращаться не стал, договорились о компенсации, через неделю должен был заплатить и получить от меня расписку — отказ от претензий.

В этом был какой-то знакомый рисунок: котовский кабинет, посетитель с претензиями, договоренность о деньгах… Но почему не сам Куприянов, а его жена? И как?

— Вы с Надей виделись в последний день?

— Ну, во-первых, утром. И обедали вместе, в каком-то кафе.

— Банальный вопрос: ничего необычного в это время не заметили? Ну, к примеру, ела она, как всегда? Может быть, какой-то совершенный пустяк…

— Да нет. Еда была, честно говоря, так себе, Надя у меня капсулу попросила, она редко это делала.

— Какую капсулу?

— Да обычную, желудочную, от изжоги и прочих «животных» радостей. Я их постоянно пью. Активный бизнес не очень-то способствует хорошему пищеварению: и нервы, и питание не слишком размеренное. Ничего страшнее гастрита, но неприятно. А Надя старалась обычно дома поесть, поэтому у нее-то с желудком все в порядке было.

— А что за препарат?

— Да вот, — Куприянов открыл дипломат, достал флакон, показал мне. — Безрецептурный, в любой аптеке.

— Простите… А Виктор Андреевич не мог видеть, что вы их принимаете? — спрашивая, я уже знала ответ.

— Не помню. Возможно. В тот период я их чуть не горстями ел — нервы совсем разошлись.

— А сейчас?

— Как ни странно, в последние дни — нет. Может, два или три раза. Когда я убедился, что Надежда… что с ней все в порядке… наверное, для меня это было важнее, чем я думал. И как только все выяснилось… ну… брак наш и до того уже не спасти было, но я внутренне как-то успокоился.

— Эх, Валерий Петрович, вы в рубашке родились, — вырвалось у меня.

— То есть? — он нахмурился, начиная, видимо, о чем-то догадываться.

— Когда вы были в клинике… я правильно поняла, это был не первый раз? — Куприянов кивнул. — Вам в тот раз не приходилось покидать кабинет?

— Да, у него какие-то срочные вопросы возникли, он очень извинялся, но попросил в приемной подождать.

— А дипломат вы с собой брали или в кабинете оставили?

— Вы полагаете… — Куприянов надолго замолчал. Вытащил флакон, рассмотрел его, даже высыпал на ладонь несколько капсул… — А если… Впрочем, да. Несчастный случай, бесполезно.

Это уж точно — бесполезно. Вероятно, ему пришла в голову мысль сделать анализ тех капсул, что оставались во флаконе, но ведь что толку? Ну, откроют, посмотрят, обнаружат еще в нескольких барбитураты — и что? Никакой связи с «Тонусом».

33

Ильин, как и договаривались, ждал меня на соседней улице, во дворике с петухом, и даже успел достичь с птицей полного взаимопонимания. Огненный страж приканчивал большой пакет чипсов и недовольно зыркнул на меня: не собираюсь ли отнимать, не устроить ли мне показательный бой? Майор был предельно краток — должно быть, как и я, порядком замерз.

— Новости?

— Ничего неожиданного.

— К тебе?

— Угу.

Доехали мы в полном молчании. Так же молча вошли в подъезд, подошли к моей двери… Однако, когда я уже нацелилась ключом в замочную скважину, Никита меня остановил:

— Погоди-ка.

Посветил на дверь фонариком и присвистнул.

— Правую руку покажи, — коротко распорядился Ильин. Я, ничего не понимая и, пытаясь из-за его плеча разглядеть, что же там такого удивительного на моей двери, протянула ему руку с ключами. Никита внимательно осмотрел ее, забрал ключи и отпустил, сообщив непонятно:

— Свеженькие.

Наконец я смогла увидеть дверь целиком. С первого взгляда она выглядела, как обычно, а вот со второго… Чуть ниже замочной скважины торчали два гвоздя, замазанные краской в цвет двери. Причем вбиты они были не до конца, а шляпки «откушены», так что торчали, собственно, острые огрызки. Как нормальный человек открывает стандартный замок? Правильно, вставляет ключ и поворачивает его, при этом рука попадает точнехонько на эти самые острия. И, естественно, расцарапывается до крови.

Ну и что? Может, и ничего, только могу поклясться на чем угодно — еще вчера никаких гвоздей тут не было. Никитушка не зря осмотрел мою руку: открывать дверь и не поцарапаться невозможно.