До возможности облегченно вздохнуть, однако, оставалось еще больше двух недель — даже с учетом более-менее пустой недели перед выборами, когда все уже придумано и написано, остается только «освещение» кандидатских встреч с электоратом. А пока день освобождения не наступил, хочешь — не хочешь, а приходится плавать в вареве липких и удивительно однообразных материалов. Погрузившись в эти печальные размышления, я сидела в «блиндаже» и делала вид, что вычитываю текст очередного интервью с господином Шамановым. Сам кандидат уже изволил его прочесть, внеся какие-то гениальные поправки. Так что, дилемма, меня занимавшая, была свойства скорее этического, нежели практического: поискать еще «блох» или отдать на верстку как есть. Ну ей-богу, пусть корректура остатки вылавливает, нет сил этот бред читать! К тому моменту, как второй вариант почти победил, в дверях блиндажа появились двое:
— Маргарита Львовна? Это к вам, — за мощным плечом охранника Витеньки сияли своей фантастической не то синью, не то зеленью ясные, хотя и несколько нежданные очи ненаглядного Ильина. Чего это его к нам занесло? Но тем не менее — ура! Можно с чистой совестью плюнуть на все это безобразие, именуемое предвыборным материалом, и испариться. В сторону дома, дивана, тарелки какой-нибудь еды… и вообще, мой любимый майор куда как интереснее и приятнее всех, что ни на есть, кандидатов в депутаты. Вместе взятых.
— Ты домой не собираешься? Я бы подбросил.
Ильин ездит на порядком потертой ржаво-коричневой «Ниве. Это вам не Майя Александровна на своем золотом «Лексусе». Хотя, если вдуматься, в «Ниву» она, должно быть, и не влезла бы — ноги бы не поместились. Классные ноги, кстати. Можно сказать, профессиональные.
Моя попытка выяснить, чем вызван столь неожиданный визит, скукожилась, как пластиковая бутылка в кипятке. Никита всю дорогу хранил молчание, и вообще был как-то необыкновенно мрачен. Сколько я ни пыталась вызвать его на разговор — безуспешно. Все мои рассказы — о выборах, о Майе Александровне, которая доводит до истерики весь званцевский штаб своим «парижским образованием» и непонятно от чего лечится в «Тонусе», о беседе с директором упомянутого «Тонуса» глубокоуважаемым господином Котовым, о неожиданном решении Кешкиных проблем — все оставляло любимого майора безучастным. Слегка заинтересовала его лишь информация о несвоевременной вакцинации и спасительной роли Глебова. Не отрывая глаз от совершенно пустой — вот еще странность в такое время! — дороги, Ильин довольно холодно заметил:
— Маргарита Львовна, в качестве личного одолжения — можно попросить не открывать двери незнакомым людям? Иннокентий, конечно, сообразительный мальчик, но и он не всеведущ.
Совершенно ошарашенная этим заявлением, я пообещала, практически поклялась на ближайшей подвернувшейся книжке — волею судьбы это оказался карманный справочник телефонов областной, городской и районных администраций — не открывать, не быть, не участвовать.
Естественно, к тому моменту, как мы добрались до дома — до моего, между прочим, дома, куда я Ильина вовсе не звала, хотя он, признаться, и не спрашивал разрешения — душа моя кипела до самых глубин и стремилась высказать все, что бурлит. Но… что называется, не сложилось. Никита мягко подтолкнул меня к дивану, сам поставил чайник, достал стаканы, расплескал по ним остатки коньяка — напоминание об очередном «романтическом эксперименте» полуторамесячной давности…
— Вчера жена Куприянова разбилась на трассе, — он помолчал с полминуты, как бы давая мне возможность отреагировать, но, заметив, что я не то что онемела, а просто окаменела, продолжал. — Врубилась в ограждение так, что хоронить придется в закрытом гробу, хорошо еще, бак почти пустой был, а то бы факелом вспыхнула… — Никита еще немного помолчал, потом, вздохнув, добавил. — Барбитуратами под завязку напичкана. То есть, не то чтобы под завязку, доза практически неопасная для жизни, но совершенно несовместимая с управлением транспортными средствами. Грубо говоря, она просто заснула за рулем… эй, ты чего?
В мгновение ока он оказался возле меня. Однако это я отметила уже чисто механически, как отмечают в блоке новостей сообщение о визите очередного высокого гостя — наверное, важно, но меня не касается. Сознание горело одной-единственной мыслью: это я виновата! Какого черта меня понесло в «Тонус», зачем мне надо было называть там фамилию Куприянова?!! Котов, который с первого взгляда показался мне дрянью, и все, все, все остальное… а еще плюсик против фамилии Куприянова, появившийся — только что? Не было его, когда мы — Глебов то есть — в первый раз эту таблицу смотрели!
Я тряслась не хуже перфоратора, которым орудуют дорожные работнички в оранжевых жилетках, зуб не попадал на зуб, ногти оставляли на ладонях багровые полумесяцы… Это я ее убила!!!
Никита не то моментально просчитал все мои резоны и мотивы, не то просто, как положено сильному мужчине, среагировал на перекошенную а ля парижская химера физиономию — сгреб меня в охапку, прижал к сильному (о господи!) плечу и стал приговаривать что-то, столь же ласковое, сколь и бессмысленное:
— Тс-с-с… Ну, тихо, тихо, ничего, поплачь, ничего, ничего…
Еще чуть-чуть — и я поддалась бы этим рукам, этому голосу, этой силе, этой доброте… Сейчас точно разревусь, и пусть меня утешают, утешают, утешают! Пусть гладят по голове и рассказывают, какая я хорошая… нет уж, господа, в другой раз. Честность — лучшая политика.
Я попыталась выскочить из… как бы это поточнее… из крепких дружеских объятий?.. естественно, мне это не удалось, Ильин таки посильнее меня будет. Однако после моего холодного «пусти!» — я постаралась вложить в это слово все льды Арктики и Антарктики вместе взятых — руки мгновенно разжались. Я рванулась в ванную. Я включила одну лишь холодную воду. Я не помню, как разделась и влезла под этот ледяной кошмар… Я знала одно — так надо. Я сама назвала Котову фамилию Куприянова — явная проблема, угрожающая его безбедному существованию. А сейчас проблемы нет — потому что нет человека. И это сделала я.
Мысли постепенно приобретали температуру окружающей среды. Впрочем, не совсем.
В сумбуре я даже как-то выпустила из виду, что погиб не Куприянов, а его жена. Так что, далеко не факт, что происшедшее имеет отношение к «Тонусу» вообще и моему туда визиту в частности.
Должно быть, влетая в ванную, я автоматически закрыла задвижку — потому что окончательно меня заставил опомниться остервенелый стук в дверь.
Нет, пожалуй, не окончательно. Я сидела под жесткими ледяными струями так расслабленно, словно душ был нежнее парного молока, и отстраненно глядела на вздрагивавшую под ударами дверь ванной комнаты. Не то через мгновение, не то через полчаса шурупы задвижки не выдержав напора, выскочили из гнезд…
Никита влетел внутрь с бешеными глазами — хотя, быть может, мне и это лишь показалось — в одну секунду ухитрился выключить озверевший душ, выдернуть мое безразличное ко всему тело из ванны, закутать его в махровый купальный халат, набросить сверху валявшуюся на стиральной машине лохматую кофту и довести — или, наверное, дотащить? — до кухонного дивана.
— Дура!!! Пневмонию заработать решила?
Я пожала плечами. Говорить не хотелось. Мне мешал халат, в который непрошеный спаситель меня закутал, мне мешало само присутствие Никиты. Хотелось лечь в уголок и никого не видеть, не слышать, не помнить, никого и ничего…
— Вот уж удовольствие среди ночи истеричных баб в чувство приводить!
— Я не истеричка, — почему-то обиделась я.
— Зато идиотка полная! — сообщил Ильин. — Может, ты наконец мозги включишь?!! Или мне с тобой до утра нянчиться? Что ваша милость следующим номером придумает?
Я начала всерьез злиться. Что он себе, в конце концов, позволяет? Приперся, когда не звали, делает, чего не просили…
Ильин тем временем устроил на кухне натуральный шмон, разыскал в верхнем шкафу бутылку зверобойной настойки, которую я держала на случай сезонных простуд, налил в стакан основательную дозу и сунул мне едва не в нос: