– Морпехи? – спросил Николай быстро проползающего мимо парня помоложе других, и когда тот на ходу сделал утвердительный жест бровями (оказывается, такое тоже бывает), пополз за ним, выталкивая перед собой автомат.

Добравшись за минуту или полторы до какой-то понятной ему точки в пределах проборождённой водой десятисантиметровой канавки у противоположного края грунтовой дороги, по которой они прибежали, морской пехотинец, облизывая губы и не переставая тяжело дышать, начал расчищать перед собой пространство, короткими движениями кистей отбрасывая в стороны мелкие камешки и веточки. Ползущий Николай отстал от него всё же не намного и начал делать то же самое, устроившись рядом. Судя по всему, моряк принял его, грязного и вонючего, в насквозь пропотевшем камуфляже, за одного из спецназовцев. Устроив свой автомат поудобнее, он сунул Николаю руку:

– Ларик.

– Колян.

Тот кивнул, имя его устроило, а ругаться на слишком близко, вопреки правилам, расположившегося бойца он не стал – по возрасту Николай вполне тянул как минимум на лейтенанта. На самом морпехе знаков различия не было, но он Николаю показался всё же не офицером. «Ларик». Странное имя или даже прозвище для парня, обычно так зовут девушек лет до двадцати. Впрочем, в австралийских диалектизмах встречается слово «ларрикин», то есть молодой хулиган. Физиономически это подходило, так что надо будет потом спросить.

– На двести метров! – передали сбоку не слишком громкими, но отчётливыми словами, отправленными по изломанной цепи лежащих.

– На двести метров! – так же приглушённо и разборчиво передал влево Ларик. Оказывается, слева от них еще кто-то был.

Николай вытянул голову вперёд и чуть не застонал. С той стороны, где оставалось село, к ним такой же цепью, по самой дороге, а также слева и справа от неё в несколько рядов бежали люди. Человек по крайней мере сорок – и бежали умело, явно в хорошем темпе. Сжав зубы, Николай попробовал выставить прицельную планку на те же указанные двести метров – но она, как оказалось, заросла грязью. Ладно, плевать.

Ларик обернулся и подмигнул. Лицо у него неожиданно оказалось наполненным эмоциями, и по крайней мере внешне главенствовала среди них чуть ли не радость.

– Сейчас мы их, а?

Он отвернулся к своему автомату, даже не дожидаясь ответа, и Николай вжался в землю и закрыл глаза, чтобы не давить на собственные нервы открывшейся картиной. Что

будет дальше, он просто не представлял. Но с закрытыми глазами неожиданно оказалось ещё хуже, и после нескольких попыток выбрать то, что меньше всего действовало на психику, он просто перестал фокусировать взгляд на бегущих, тупо дожидаясь команды. Двести метров – слишком много для того, чтобы уложить всех бегущих к ним сразу – да это, наверное, было невозможно в любом случае. Думать, почему «Гиви» и командир морских пехотинцев выбрали именно эту дистанцию, он не смог – просто потому, что ни одна формулировка не задерживалась в голове дольше, чем на секунду, и поэтому просто ждал.

Дальнейшее неожиданно оказалось простым. В тот момент, когда бегущие казались Николаю уже не в двухстах метрах, а максимум в шестидесяти, последовала короткая и резкая команда, вслед за которой все одновременно открыли огонь. Пулемёты рявкнули, выпустив из себя отрыжку длинных очередей, стук автоматов на мгновение заглушил всё и тут же смолк, а к бегущим пронеслось полу дюжины гранат из подствольников, блеснув перед цепью хлопками разрывов, и тут же стало значительно тише. По сторонам было слышно звучное, возбуждённое дыхание – и как минимум половина его принадлежала самому Николаю, прижавшемуся к земле в попытках подставить минимум себя, родного, на «приёмный» конец суматошной стрельбы впереди. То, как быстро расходуются боеприпасы, он теперь знал, поэтому даже когда было можно, добавил в огневую производительность коллектива лишь две или три самых микроскопических очереди. Попал ли он в кого-нибудь, Николай очень сильно сомневался, но на душе стало чуточку легче. Каких-то последних остатков юмора хватило ему, чтобы сказать самому себе, что здоровый коллективизм – это основа психологии человека, успевшего застать расцвет пионерской организации.

Рухнув на землю и постреляв несколько минут вверх и в их сторону, прибежавшие от села люди начали потихоньку отползать назад, достаточно умело пользуясь естественными укрытиями и имеющимися в наличии складками местности. По ним непрерывно долбили негустыми, по два-четыре выстрела, залпами подствольников – и небрежно, как Николаю почему-то показалось, постреливали одиночными. Поднимавшиеся среди изредка мелькающих тёмных тел пылевые столбики и вспухающие то тут, то там разрывы были неожиданно хорошо заметны даже на таком расстоянии.

Через какие-то минуты залёгшие не выдержали и группами по нескольку человек начали сначала пятиться на четвереньках, а потом поднялись и бросились бежать почти в полный рост, и тогда поперёк толпы бегущих снова начали справа-налево и обратно ходить пулемётные очереди, подкреплённые одиночными выстрелами «Калашниковых» и отчётливыми сухими щелчками снайперских винтовок. Николай не знал, сколько всё это длилось, и, не стреляя уже сам, наблюдал, как короткими рывками, непрерывно теряя людей, какая-то часть бегущих сумела выдернуть себя из-под огня и пропала из виду. Вслед тем, кому удалось уйти, прозвучала ещё пара сравнительно длинных пулемётных и автоматных очередей – но это кто-то, скорее всего, просто достреливал магазины.

Выждав ещё с полминуты, «Гиви» и командир группы морских пехотинцев поднялись на ноги, и вскоре все уже снова бежали.

Сложно сказать, сколько всё это заняло времени, – скорее всего, минут около десяти. Давно отнятые в пользу какого-то местного пацана, часы на руке недавнего раба взяться сами по себе ниоткуда не могли, и Николаю оставалось полагаться только на собственные ощущения. Теперь бежать стало немного легче – но это, к сожалению, длилось очень недолго. Проскочив по той же дороге ещё около пары километров, «Гиви» дождался, пока растянувшийся строй соберётся плотнее, и повёл их вверх.

Метров через пятьсот непрерывного пологого подъёма жёлтая клокастая трава под ногами начала сменяться на кусты, располагавшиеся всё плотнее, потом из них полезли и деревья. Хотя холм, вершину которого уже не было видно за тёмными кронами, они в этот раз брали не в лоб, подъём постепенно замедлился, и Николаю показалось, что «Гиви» занервничал. Два с лишним километра быстро съели всё, что успело накопиться в мышцах за время короткого отдыха, и непрерывное, подстёгиваемое всё более резкими командами ускорение за какие-то минуты снова вымотало его самого и большинство спасенных пленников. Страшно представить, какой темп движения предложили бы моряки, не беги они сами по этим чёртовым холмам целые часы до того, но и имеющегося хватало на всех.

Склон впереди чуть очистился – то ли от сдувающего деревья ветра, даже сейчас стегавшего задубелую и стянутую обезвоживанием кожу, то ли от того, что сосны здесь сменились ободранными лиственницами, и на мгновение в просвете меж деревьями мелькнул гребень холма. Когда бегущие широкой цепью моряки и спецназовцы, оторвавшиеся от основной массы рвущих на подъёме жилы студентов уже метров на двадцать, чуть изменили направление движения на более пологое, это ещё успело принести секундную радость от срезанных из-за отставания метров. Последующее, как это обычно и случалось в последние дни, оказалось для Николая страшным и неожиданным. Мчась среди своих, он увидел, как скользящие среди стволов фигуры начали исчезать из виду, падая на землю – и, сообразив, что происходит, сбил с ног двух бегущих рядом ребят, повалившись вместе с ними за какой-то валун, выставив перед собой ствол автомата и накрыв предохранитель подрагивающими пальцами. Повернув голову, он успел ещё увидеть, как отставшие от него на подъёме ребята падают и расползаются в стороны, повинуясь отчаянным жестам нескольких видных со спины моряков, и через несколько секунд нарушаемая до этого только собственным топотом и хрипом тишина схлопнулась, сменившись на одновременный крик десятков людей и стрельбу, жутким, барабанным щёлканьем раздирающую ветки вокруг.