– Эй! Куда? – крикнул сзади южанин, но Николай, обернувшись, только махнул ему рукой, недалеко, мол. Усам, видимо, решил, что он идёт за тем самым, за чем вышел из автобуса, и замолчал.

Это, впрочем, оказался не указатель. Да и откуда ему было здесь взяться? Просто четырёхгранная пирамидка из жести, увенчанная заострённым штырём; на обращённых к дороге боках нанесены белой краской какие-то обозначения.

– Усам! – теперь пришлось орать самому. – Усам, позови Семёна! Здесь знак какой-то!

Усам подошёл быстрым шагом, нахмуренный.

–Вот.

Николай показал. Буквы «БВ» на одной грани и дробный номер на другой, видимо, ничего не сказали и Усаму, тот отрицательно покачал головой.

– Ничего не значит. Геологи, может быть. Или землемеры…

Николаю ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Бегая по лесам и перелескам Карелии с картой и компасом, он тоже встречал самые разные метки и знаки, про которые часто нельзя было сказать даже, к какому ведомству они относятся. В их положении, во всяком случае, никакой пользы от найденного репера получить было нельзя.

Сделав свои дела, они снова расселись по местам, и автобус, включив фары, полез дальше по подъёмам и спускам. Где-то через полчаса Усам, стоявший рядом с шофёром и напряжённо всматривающийся в дорогу, вдруг радостно вскрикнул и указал вперёд рукой. Бетонка, по которой они ехали, пересекала железнодорожную колею. Никаких указателей, тем не менее, рядом не обнаружилось, и переезд никем не охранялся – не было даже шлагбаума. Однако оба местных жителя заметно повеселели, начиная, видимо, понимать, где находятся. В течение следующих десяти минут Николай несколько раз видел открывающиеся в просветах между холмами некрупные гроздья электрических огоньков. Люди были уже где-то рядом.

– Вон он, справа! – вдруг сказал Семён, от которого они до сих пор не слышали почти ни одного слова. Автобус затормозил и, несколько раз чиркнув крупными камушками по днищу, остановился, не выключая мотора. Вытянув голову, Николай разглядел в свете фар автомобиль, неподвижно стоящий далеко впереди, почти на границе света. Что-то квадратное – то ли «Нива», то ли «газик». Семён, щёлкнув тумблером, открыл переднюю дверь, и Усам, сказав: «Сейчас узнаю там…», спрыгнул вниз. Николай сунулся было в проход за ним, но шофёр закрыл дверь почти перед самым его носом. Развернувшись к водительскому месту, он увидел, что Семён отрицательно качает головой.

– Не надо… Мало ли что. Усам сам всё выяснит.

– Так вот именно – мало ли что… Семён опять покачал головой.

– Он не сказал – значит, сидите здесь.

– А ты что, делаешь только то, что он говорит? – поинтересовался Шалва, тоже уже подошедший к водителю и ухватившийся за вертикальную штангу, отделявшую переднюю площадку от салона автобуса. Семён смолчал и показал рукой вперёд, через стекло. Поглядев туда, Николай ничего не увидел кроме стоящей около машины фигуры Усама, но Семён показал ещё раз, и через полминуты стало видно, как они с каким-то человеком идут к автобусу.

Николай невольно улыбнулся, стараясь отвернуться так, чтобы его не увидели молодой стоматолог и все остальные. Ему показалось, что он сразу всё понял – целиком, за секунду, всю задумку с самого начала. В девяносто-каком-то раннем году, когда Армения ещё официально считалась частью Союза Советских Социалистических Республик, интеротряд Первого Меда «Россия» что-то им такое возводил в сельских районах. Время было уже достаточно напряжённое, Карабах и Тбилиси уже случились, поэтому когда штабисты посреди ночи с перекошенными лицами ворвались в спальные бараки и подняли людей, много лишних вопросов никто не задавал. В ужасе озираясь, командир и остальные старые бойцы поведали молодёжи душераздирающую историю о том, что местные предупредили их о готовящемся каким-то народно-освободительным движением захвате заложников, в которые их и прочат. Таким образом, следует срочно эвакуировать людей, бросив лагерь и вещи, которые некогда собирать. Машины уже ждут. Похватав какую попало одёжку, отряд погрузился в подошедшие грузовики и, трясясь от холода и страха, двинулся куда-то по ночной горной дороге. Сидящие с бойцами штабисты мужественно пытались скрыть панику и рассказывали чудовищные подробности готовящегося злодеяния. В общем, когда через сорок минут грузовики были остановлены группой одетых в чёрное вооруженных людей, разговаривавших по-русски, но с жутким кавказским акцентом, большинство молодых уже были готовы почти к чему угодно и без сопротивления дали себя связать. К чему они всё же не были готовы, так это к тому, что все действо оказалось «крещением» – тщательно спланированной и виртуозно осуществлённой операцией по посвящению салаг в настоящие бойцы ССО. В каждом новом выезде любого отряда молодых бойцов всегда было раза в три больше, чем старых, уже «крещёных», и попытки решить дело грубой физической силой были обречены на провал. Из-за этого и приходилось каждый раз придумывать что-то новое. В этот раз штаб, видимо, не стал выпендриваться и решил повторить успех «России», пользуясь сходством антуража. Другое дело, почему не предупредили его…

Посторонившись, Николай и Шалва сели вдвоём на второе сиденье, давая возможность войти в автобус Усаму и русскому мужику в военной форме и кепи. Форма у мужика была полевая, две защитного цвета звёздочки на погончиках обозначали его как подполковника.

– Ребята, нас подполковник проводит, мы здорово заблудились, оказывается!

Усам снова улыбался, разрешив ситуацию. Вахтовики радостно загомонили, езда в раздолбанном автобусе по раздолбанным дорогам здорово всех утомила, не говоря о том, что наконец-то рассосалось висевшее в воздухе напряжение.

Они тронулись, и даже ещё не севший подполковник, согнувшись, помахал рукой паре человек в форме, стоящих у приткнувшегося к обочине военного «газика», мимо которого они проезжали. Потом они с Усамом тоже сели и о чём-то тихо начали говорить между собой. Николай, расслабившись и закрыв глаза, чтобы стоматологу не пришло в голову начинать трепаться, попытался додумать показавшуюся сначала такой чёткой мысль. Почему не предупредили его – не только бригадира, но и старого, дважды крещённого бойца? Может быть, в этом что-то и есть… Даже первое крещение не считалось, если оно проводилось в «ближнем выезде», в том же Сестрорецке – как у нескольких ребят из бригады, или ещё в Глинках, как у него. Тогда помнится его, как и многих других, сделали просто как котят. Ранним утром, часов в пять, в койку к «Колюньке», как его там называли, залезла горячая женщина, лет на шесть старше его. Понятно, что студент второго курса медучилища, уже знающий, что попал в коллектив, превосходящий раскованностью всё, что он видел до того, был скоро услаждён, расслаблен, и на последовавшее предложение сходить в баню ответил утвердительным мяуканьем. В бане его ждаляркий свет, полукруг ржущих «стариков» и занесённая наволочка, которая была последним, что Николай увидел на ближайшие полтора часа.

Тем не менее, когда он поехал в «строяк» уже четвёртый раз, на Байкале его покрестили снова. Возникает вопрос: если считается, что в дальних выездах пригородные крещения «не считаются», то есть ли разделение на «дальние восточные» и, скажем, «южные» выезды? Если да, то надо быть готовым к тому, что сейчас ему снова наденут на голову наволочку, водрузят поверх неё каску, засунут голову в бетономешалку и будут бить по её стенке лопатой. Нет, это хамство. И потом, этот подполковник…

Прислонившись плечом к Шалве, Николай взглянул на подполковника. Тот молча сидел, спокойно глядя перед собой и покачивая головой в такт движению автобуса. Почувствовав взгляд, подполковник повернулся к нему, скользнул глазами по его лицу, ряду значков на обшлаге и равнодушно отвернулся, даже не кивнув. Николай только плечами пожал. Подполковник мог быть и случайным лицом во всей этой комедии. Скорее всего, они просто ездили вокруг Горькой Балки – или, поскольку рядом горы, то, скажем, до того же Доксукино и обратно, и могли действительно заблудиться. Тогда логичным становилось и нежелание Семёна дать им с Шалвой услышать разговор Усама и военных. Я, мол, подвожу вас от сломавшейся машины, а вы показываете дорогу и не портите людям развлечение.