Кстати, о толпе. Представьте себя на нашем месте – среди толпы на типичном рок-концерте 1969 – 1970 года в Лондоне, Нью-Йорке, Сан-Франциско, в Кэнзес-колледж-тауне, где угодно.
Во-первых, воняет. Помещение могли до недавних времен (возможно, вплоть до полудня в день концерта) использовать в качестве кинозала для показа порнухи класса три икс, шмонящего чем-то, больше напоминающим дохлую рыбу, чем свежий поп-корн, и более или менее зараженного блохами – маленькими кусачими тварями, ползущими по вашей длинной юбке в стиле “Мать-Земля”, какая прелесть! Промоутеры не испытывали ни малейшего желания почистить туалеты перед началом шоу, так что к аромату затхлой спермы добавлялся пикантный оттенок засохшей мочи. Последний крепчал, по мере того как шоу шло своим чередом, и обдолбанная до бесчувствия братия мигрировала по туалетам, справляя свои дела самыми невообразимыми способами – только не прямо вниз и не вперед. Заторможенный слив – и механический, и человеческий – приводил к закупорке унитазов, добавляя к картине богатство красок, очень напоминающее ужастик.
Но не будем забывать и о других запахах, сравнимых по мощи с этим зловонием. Возможно, запах ароматических палочек, но это ведь был уже 69-70-й, а не 67-68-й, так что это, скорее, небольшой анахронизм. Что в самой моде, так это доп – травка и хэш в джойнтах и трубках разнообразнейших размеров, форм и материалов. Само собой, почти все курят и обычные сигареты вместе с допом, и почти все (особенно в Британии) неотложно нуждаются в мытье: новый пот поверх старого, пропитавшего заношенные хиппи-шмотки – вот образец личной гигиены психоделической эры. В некоторых кругах в те годы шмон пота считался чуть ли не добродетелью.
Теперь, возможно, у вас появилось некоторое представление. Возможно, вы вернулись в те времена, ведомые собственным носом, и начинаете ерзать на своем сидении, что именно я и делала на многих рок-концертах того периода. Ах, да, и еще одно: липкий пол. Все эти подозрительные темно-коричневые кучки чего-то клейкого и змеевидно разбегающиеся грядки чего-то хрустящего под вашими драгоценными ножками в темноте, и вам приходится справляться со всем этим дерьмом, будучи под кайфом...
То есть, я хочу сказать, было, конечно, весело, но и очень грязно.
И потом, дело не только в самих местах. Сами концерты были... Как бы это сказать... “Расхлябанные” – вот подходящее слово. Люди толклись толпами на сцене, роуди натыкались на барабанщиков, басисты запинались за протянутые провода, никто не мог сообразить, какой именно микрофон что воспроизводит, свет то мигал и погасал, то самопроизвольно зажигался, звукосистемы то низко и злобно жужжали и рычали, как алигаторы на пуделя, то апокалиптически взвывали, когда какой-нибудь обдолбанный гитарный бог притыкал свой “фендер” не в тот угол...
Такие штуки были обычной рутиной, и толпе приходилось выносить все это в течение получаса еще до того, как группа начинала настраиваться. А уж ЭТО могло превратиться в настоящий марафон, особенно если учесть, что каждый музыкант приходит на сцену сам по себе, в соответствии со своим собственным чисто индивидуальным планом. Ну, вы же знаете: 1. Обед из коричневого риса с порцией кислотки, потом парочка “людсов” и глоток текилы; профессиональный отсос. 2. Интервью альтернативной прессе. 3. Прием привилегированных фэнов и любительский отсос. 4. Сбор “кухни” – всего, что потребуется на сцене. 5. Ну, что, готов? Карма в порядке? Тогда понюшка кока (но только, если вы очень-очень хиповый американец: в 1970-м кокаин еще не слишком распространился в Америке или, тем более, в Британии), и ДА! ТЕПЕРЬ на сцену! Подключаешься и настраиваешься, пока остальные парни снуют вокруг, потом наддаешь еще какой-нибудь дури, ерошишь волосы, ускользаешь за усилок – за последним отсосом или за парой кусков этого вкуснячего сэндвича из семизернового хлеба с пшеничными проростками, намазанного непастеризованным, абсолютно органическим арахисовым маслом и самодельными консервами из мескалина с черной смородиной “Сьюзи-Монинг-Глори”, привезенными из Мэрина или Манчестера или чем-нибудь еще ПО-НАСТОЯЩЕМУ триповым для башки...
К тому времени, как раздавалась первая нота, после такого бесконечного ожидания вы были уже в полной отключке – в ПОЛНОЙ отключке – в какое бы путешествие группа не собиралась вас взять с собой. Ну почему все должно было происходить именно таким образом? Где это написано, в какой рок-н-ролльной библии, что группа должна быть так неслаженна во всем, за исключением конкретного исполнения своей музыки? Почему им обязательно нужно было стоять спиной к зрителям, одеваться так, словно они только что вернулись с работы на сломанном насосе по откачке канализации, представлять свои песни перлами, типа: “Мы....э-э-э...написали эту песню в...э-э-э...ах, да!... м-м-м-м... в Нью-Мексико”? И почему им никогда не приходило в голову, что перебои в освещении (по крайней мере один раз за шоу, но обычно гораздо чаще) – это вовсе не естественное природное явление?
Ну да, знаю, знаю. Шоу – это для Элвиса, а слаженность – для стрейтов: бизнесменов, солдат, копов, домохозяек. А у нас тут случается естественное дерьмо, когда хочет случиться: музыканты – люди, как ты, да я (только богаче); во всем свой ритм, время – это круг, и все ужасно круто.
Ну а я – Мисс Пансион Благородных Девиц, Мисс Маркетинг, Мисс Энджи-театралка – я, конечно, тоже любила макробиотическую жрачку и личное просветление, да и прочие атрибуты времени, но вот ЭТОГО абсурда я не выносила. Так же как и Дэвид. Мы сидели вдвоем, глядя на этих парней (блестящих музыкантов, просто замечательных!), спотыкающихся в темноте, высвечиваемых прожектором только к тому времени, как они уже заканчивали свое соло, а потом нюхали и вытирали с голубых джинсов остатки кокаина, ярко освещенные, на виду у тысяч своих фэнов, и мы почти умирали от смущения и разочарования.
Этим парням, похоже, было тотально наплевать, но мы хотели, чтобы НАШ акт был хотя бы отчасти слажен. По крайней мере, думали мы, вы можете настраивать инструменты за кулисами, до того как выйдете на сцену. Вы можете устанавливать оборудование за опущенным занавесом, в затемненном зале, а уж потом поднять занавес, врубить освещение, и – бум! – ваше ПОЯВЛЕНИЕ! Вот когда должна раздаться первая нота, черт-дери!
Не бог весть что, но это были основы современной рок-сцены, современного рок-шоу и семена Дэвидовского великого отличия от других, и начало глиттера.
В смысле имиджа или, точнее, самопрезентации, нам надо было начать с самого основного – с Дэвидовского тела. У моего роскошного мальчика, конечно, не было ПРОБЛЕМ с личной гигиеной – он не был таким уж ярым приверженцем хиппического стиля жизни – но его не в коем случае нельзя было назвать чистеньким и свежим. У него была привычка мыться только раз дня в три-четыре, так что он частенько казался слегка зачуханным, “заплесневелым” – вот подходящее слово.
Ну уж нет, я этого не могла допустить. Я ему не проедала плешь за это, даже не намекала дипломатично, я просто каждое утро наполняла ванну, а потом брала его за руку и затаскивала туда. С ним это прекрасно срабатывало: Дэвид обожал, когда о нем заботились. Так что – никаких проблем – с чистым телом в новый мир.
Новый прикид требовал более хитроумной операции, и эволюция Дэвида в этом аспекте была более постепенным процессом. Как я уже говорила, в те наши ранние с ним дни его стилем была комбинация нищего студента с хиппи – скучные цвета, дешевые ткани, мешковатый покрой. Такой стиль, я полагаю, подходил, если вы хотели только изучать буддизм и поглощать экологически чистые овощи, но для поп-успеха, по моим понятиям, он не годился. Вы могли, черт возьми, выглядеть хипово в самом хиппическом смысле, не будучи при этом неряшливым, и нигде такого не написано было, чтобы врубчивый молодой человек в 1970-м должен был презирать смелые, яркие, прекрасные цвета.
Дэвид не то, чтобы не интересовался модой – он интересовался. Просто он тащился в привычной хиппической колее, а его предшествовавший хиппи модовский прикид не подходил к нашему новому миру. Можно было, конечно, добиться стильности, запихав себя все в ту же темную, прилизанную мачо-общепринятую акулью шкуру в виде пиджака с галстуком, какую таскали все вокруг, но совсем другое дело – позволить себе двигаться в радикальном, свободном, сексуально амбивалентном направлении, которое (по моему мнению, по крайней мере) совершенно очевидно было уготовано диктаторам моды образца 1970 года. Смело пойти туда, где еще не ступала ничья нога.