(Сварливо кричит). Марта! Марта!.. (Бормочет.) Проклятая старуха… Надеюсь, она не забыла, что мы ждем сегодня господина тайного советника в гости… Приготовила ли ты достаточное количество свечей и мое муаровое платье, в котором я была на нашей первой с ним встрече?.. Я так волнуюсь, Марта… Боюсь, мои ноги… я уже не смогу танцевать менуэт… Впрочем, настоящая женщина, будь она прикована цепями даже к столбу, сумеет быть обворожительной для обожаемого ею мужчины… Есть тысячи способов обольстить… Да, да, я знаю их все! Только на этот раз мне не придется ими воспользоваться. Господин Вольфган, как это говорится, уже давно на крючке! Ах, он покорил меня сразу! С тех пор, как я приобрела этот ящик и пригласила его в свой литературный салон почтенной дамы, живущей в две тысячи не помню каком году… Но в мире счастья нет! Какая-то, представьте себе, Шарлота претендует… Ах, этой даме без малого, четыреста лет, я моложе ее в четыре раза!.. (Смеется, кричит.) Марта! Я проголодалась. Марта! (Обиженно.) Вот и верь после этого ихним рекомендациям! Пользуются тем, что я не могу встать с кресла. Поймите, сударыня, я вас рассчитаю!

(Бормочет). Кроме того, господин тайный советник, сломался мой ящик и никто не идет мне его чинить. Может быть, они все обо мне забыли?.. Впрочем, кто это, милочка, все?.. Общество литераторов российской словесности… Да, там был выделен один старичок, который осуществлял надзор, то бишь, присмотр над выжившими из ума писателями, которых пол века уже никто не читал!.. Возможно, он тоже умер?..

(Задумывается). Все умерли. Все. И даже мой ребенок… мой сын… если бы я его тогда родила… все равно погиб на войне. Как герой. И я бы получила, как это называется? — орден. (Твердо.) Да, погиб как герой. Потому что была война. Не помню, какая. Но какая-то была точно, Вольфганг. Потому что они всегда были!

Кроме того, мои занятия литературой… Боже, Боже, мы-то с вами теперь понимаем, как это все смешно!.. отнимали массу времени, и я старалась, чтобы они все оставили меня в покое… Потому что мне нужно было сочинять жизнь. Не имея своей…

Однажды она ушла гулять…

Благодарение Богу, я кончила свои дни, как и подобает всякому порядочному человеку на моей родине, в нищете… И это большое благодеяние, Вольфганг, хотя вы со мной и не согласитесь. Но это уже разница, как сказали бы в прошлом веке, менталитетов. Во всем мире мы одни по-прежнему спасаемся сумой да тюрьмой. И тайна креста по-прежнему нам одним сияет во мраке нашей судьбы…

Что же касается моих мужей… если вам это интересно, Вольфганг… Никто из них так и не построил мне дом!

О, судьбу не обманешь, Вольфганг! Не перехитришь! И не сойдешь с креста! И сколько ни начинай сначала, меняются персонажи, но все, что назначено, исхлебаешь до дна!

Да, дорогой друг, в наше темное время ни у кого не было ни жен, ни мужей в том глубоком и полном мистическом смысле, который вкладываем в эти понятия мы… Женщины в то трудное время предпочитали обходится без слабых, инфантильных, переставших быть опорой, мужчин и воспитывали детей одни. Многие же убивали своих детей в утробе. Выжившие дети платили им ненавистью или безразличием и убивали в ответ. Преступление сделалось нормой и никого более не ужасало. Писатели и театры занялись игрой в бисер, и звание учителей жизни с легкостью меняли на сытые должности лакеев. Вечные вопросы бытия, как и души не родившихся младенцев, были с презрением отвергнуты и брошены в жертву старым как мир и вечно юным идолам — похоти и маммоне! И не стало ни греха, ни искупления, ни покаяния, ни надежды. И брак, и зачатие, и рождество, и сама жизнь перестали быть для людей священны и даже вечная тайна смерти уже не волновала их, ибо все поверили, что смерть — это только гниение и ничто. Или НЕЧТО, к которому они были так же равнодушны, как и к НИЧТО.

Когда же пришло первое поколение молодых людей начисто лишенное идеалов… Когда впервые за всю историю «русские мальчики», наплевав на «проклятые» святые вопросы поголовно пошли грабить и торговать!.. Когда два века оплевываемое русскими писателями западное мещанское благополучие внезапно осозналось русской мечтой!.. Когда половина России вышла на паперть!.. И когда впервые одной половине сделалось наплевать на вторую, вставшую с протянутой рукой!..

(Бормочет). Показалось, что наша убогая матушка-Русь и впрямь слетела с катушек Божьего о ней замысла… Ибо никогда, никогда! похоть и маммона не правили бал в этой стране! И никогда звон металла не захватывал дух этого народа! И фантасмагорическая пляска властей никогда не была столь омерзительной и постыдной!..

Душа моей родины умерла. И это была последняя, оплаканная мною смерть на земле, Вольфганг. И вот — что сказать? — последняя надежда, заповеданная нам по вере нашей — «аще не умрет, не воскреснет». Проданная и преданная, погребенная под сникерсами прокладок и памперсами туалетных вод, пропившая свою писанную красоту и проматерившая Бога Живаго… воскреснет ли?.. Воскреснет?..

А правда ли, господин тайный советник, ТАМ не так уж и дурно, а?.. Ну, не буду, не буду, не хмурьте брови, дорогой друг. Я ведь помню вашу невольно слетевшую с губ фразу: «я был удивлен!..» Вы были удивлены, Вольфганг, но чем?!.. Впрочем, к чему гадать. Немного терпения и последняя тайна падет. Немного терпения… (Не выдержав.) Боже, Боже, оно на исходе, когда?!.. (Исступленно шепчет.) Ты думаешь, Боже, за сто лет одиночества у меня не было времени догадаться, за что ты наказываешь меня, Боже, сжалься! Боже, у меня больше нет сил… (Всхлипывает.) Жить!.. Смерть! Косматая старуха с окровавленным ртом, обезумевшая от страшной косьбы, ты забыла обо мне, смерть! Вот она я! Вот! Возьми меня! Как берут пьяные от крови и вина солдаты женщину под обозом! Убей!

Что же ты не берешь меня, смерть?.. Зачем отвернулся от меня, Бог?.. Сколько времени мне вымаливать у тебя пощады?.. Ты хочешь моего покаяния? Но разве я… Разве я недостаточно… Господи?! Прости!.. «Достойное по делам моим приемлю, помяни мя, Господи, во царствии твоем». Прости мне мою нетерпеливость, Боже… Я больше не хочу отвергать твой дар…

Ну что же… будем жить… будем жить… Пока желудок мой не сморщится и не почернеет от пустоты… Пока не пересохнет от жажды родниковый ручей моего горла… Пока шевелится нитка иссохших губ… Пока бьется в груди сердце… так и не нашедшее любви… Будем жить… в вере и надежде воскресения и жизни вечной… Будем жить, будем говорить, Вольфганг…

(С трудом). В последний раз мы говорили с вами о Монтене…

Андрей Зинчук

«ИГРА В DOOM[1]»

Приключение в трех действиях

Василиса Тихоновна

Афанасий Павлович

Димка

Маринка

Володарский

Солдат-предатель (он же Водитель грузовика)

1 действие

Картина первая