МУЖ. Волосы, говорю, оставь, плебейка! Были плебеями и остались! Несмотря на свои миллионы! Хамка! Купчиха! Дочь хамки и мать хамки тоже!
ДОЧЬ. Вон! Вон из моего дома! Немедленно! Вон!
МУЖ. Да уйду я, уйду! Думаешь, мне некуда уйти? Да у меня… сыну уже скоро год! Во такой парень! Классный!.. Нужны вы мне обе сто лет! Останешься одна, как мечтала!
Раздается телефонный звонок.
Алло! Какая к черту милиция, это квартира!.. Ах, вы из милиции? Очень приятно, а то тут жена, понимаешь, чуть не придушила. Ничего не валяю… Он самый… Да, наша… Да… (Потрясенно.) Что?.. Да-да… Где это?.. Сейчас… Едем… (Кладет трубку.)
ДОЧЬ. Что там еще?
МУЖ. Там… Только ты спокойно… О, Боже…
ДОЧЬ. Что случилось?
МУЖ. Там Наташа… Наташу… Спокойно, милая, спокойно…
Затемнение.
МАТЬ (выходя из тьмы). Я успокоилась, успокоилась, я совсем успокоилась, я спокойна. Волна набегает на берег — я спокойна. Дождь шумит за окном — я спокойна. Дрова потрескивают в печи — я спокойна. Нет звонков, нет писем, нет телеграмм — я спокойна. В моем маленьком домике герань на окне — я спокойна. Чистая клееночка на столе, иконочка Богородицы в уголке — я спокойна. В моем маленьком домике, где я, наконец, успокоилась — я спокойна.
БАБКА (вдали. Тихо поет, пританцовывая как в замедленной киносъемке).
ОТЕЦ (вдали).
БАБКА.
ОТЕЦ.
ДОЧЬ (плачь по убитой дочери).
ОТЕЦ (вдали).
ДОЧЬ.
Часть четвертая
СМЕРТЬ
В глубоком кожаном «вольтеровском» кресле сидит Старуха. Она в буклях и длинном черном платье на кринолине. Голова опущена на грудь, кажется, что она спит.
ДОЧЬ (открывает глаза, сейчас ей сто лет). Блаженней не иметь!..
Пауза.
(Безразлично). Все они умерли, умерли, и голоса моих родных и близких я уже давно перестала слышать, ибо время, из которого я выпала, залепило мне уши глиной, и я устала сдирать ее безнадежную твердь. Я все еще живу… в городе, который некогда назывался столь изящно и просто… впрочем, он, кажется, и теперь… Боже, Боже, я, пережившая два века, потерявшаяся во времени и потерявшая время в себе, я оказалась в НИГДЕ и мне кажется, — распахни ставни — на дворе сейчас век Екатерины — зацокают копыта и скоро родится Пушкин… Смуглый мальчик, мой Арлекин с хрустальным, как это я говорила, телом, он тоже умер… вдали, на чужбине… давно отпустил его Бог… Много лет я не открываю ставен и я не хочу знать, какое время года омывает дождями мой город, и какие платья носят их женщины, и какая архитектура вытесняет мои дворцы, и какое искусство чтут в нынешнем веке, мне все равно.
Пауза.
(Со смешком). Разные ученые люди говорили мне, когда я стала известной литературной дамой, впрочем, до известных пределов, разумеется, до известных пределов… — Покупай недвижимость, — говорили мне ученые люди, и я покупала! (С воодушевлением.) Боже мой! Сколько у меня было недвижимости!..
Пауза.
(Сникла). Правда, это не помешало мне потом умереть в богадельне… Большинство состоятельных старух просят родственников вместо отправки их в это заведение купить им такую штуку… у меня она тоже есть. Такой, знаете ли, «телевизор»… Не тот допотопный ящик времен моей юности, но чудесный «телевизор» ихнего века, такой, знаете ли, «иллюзион»… (Тихонько смеется.) И тогда они вызывают из памяти своих давно уже умерших родителей и родственников, мужа и маленьких детей и начинают заново пережевывать свою жизнь. Какая глупость! Охота им перемалывать фальшивыми зубами вчерашнюю изжеванную пищу. Нет, я общаюсь с иными лицами драм!..