Изменить стиль страницы

Мегрэ увидел перед собой не один, а несколько списков, напечатанных на машинке. Прежде всего — опись самых разнообразных предметов. Сотрудник судебно-медицинской экспертизы подвел их под рубрику «рухлядь», хотя вещи эти, некогда хранившиеся под мостом Мари, составляли все движимое и недвижимое имущество Тубиба! Фанерные ящики, детская коляска, рваные одеяла, старые газеты, жаровня, котелок, «Надгробные речи» Боссюэ и все остальное было свалено теперь наверху, в углу лаборатории Дворца Правосудия.

В следующем списке перечислялась одежда Келлера, доставленная Люка из больницы. И, наконец, на отдельном листе было выписано все содержимое его карманов.

Вместо того чтобы просмотреть этот последний список, Мегрэ отодвинул его в сторону и с любопытством вскрыл коричневый бумажный пакет, куда бригадир Люка сложил все мелочи. В эту минуту Мегрэ, освещенный лучами заходящего солнца, представлял собой занятное зрелище — ни дать ни взять, ребенок, который нетерпеливо развязывает мешочек под рождественской елкой, ожидая найти в нем бог весть какое сокровище!

Сначала комиссар извлек и положил на стол очень старый, помятый стетоскоп.

— Он находился в правом кармане пиджака, — пояснил инспектор. — Я попросил в больнице проверить его, и мне сказали, что он неисправен.

Почему же, в таком случае, Франсуа Келлер носил его при себе? Надеялся починить? Или же хранил его как реликвию, как последний своеобразный символ своей профессии?

Затем Мегрэ вынул перочинный нож с тремя лезвиями и пробочник с треснувшей роговой ручкой. Как и все остальное, он, скорее всего, откопал его в каком-нибудь мусорном ящике.

Еще вересковая трубка, мундштук которой был скреплен проволокой.

— В левом кармане… — пояснял Люка. — Она еще влажная.

Мегрэ невольно принюхался.

— Табака, наверно, нет? — спросил он.

— На дне мешка валялось несколько окурков. Но они так размокли, что превратились в сплошную кашу.

Перед мысленным взором комиссара мелькнул образ человека, который останавливается на тротуаре, нагибается за окурком, разворачивает гильзу и ссыпает табак в трубку… Мегрэ, разумеется, не подал вида, но в глубине души ему было приятно, что Тубиб курил трубку. Ни его дочь, ни жена не упоминали об этой детали.

Гвозди, винтики. Для чего? Бродяга, видимо, подбирал их во время раскопок мусорных ящиков и набивал ими карманы, не задумываясь, пригодятся ли они ему когда-нибудь. Очевидно, он считал их своеобразными талисманами. Недаром в его карманах нашли еще три предмета, совсем уж бесполезные для человека, который ночует под мостами и от холода завертывается в газеты.

Это были три шарика — три стеклянных шарика с желтыми, красными и зелеными волокнами внутри. Такой шарик дети обменивают на пять или шесть простых, а потом любуются его необыкновенными красками, переливающимися на солнце.

Вот и все содержимое мешка, кроме нескольких монет да кожаного кошелька с двумя пятидесятифранковыми билетами, слипшимися от воды.

Мегрэ взял один из шариков и принялся перекатывать его на ладони.

— Ты взял у него отпечатки пальцев?

— Да. Все больные смотрели на меня во все глаза… Потом я поднялся в архив и перебрал для сравнения карточки с дактилоскопическими данными.

— И что же?

— Ничего. Келлер никогда не имел дела ни с нами, ни с судом.

— Он еще не пришел в себя?

— Нет. Когда я стоял возле его койки, глаза его были полуоткрыты, но, скорее всего, он ничего не видел. Дышит он со свистом. Иногда тихонько стонет…

Прежде чем вернуться домой, комиссар подписал необходимые бумаги. Несмотря на сосредоточенное выражение лица, в Мегрэ угадывалась какая-то задорная легкость, что было под стать искрящемуся, солнечному парижскому дню. Уходя из комнат, Мегрэ — неужто по рассеянности? — опустил один из стеклянных шариков себе в карман.

Был вторник, и, следовательно, дома его ждала запеканка из макарон. Обычно в остальные дни блюда менялись, но по четвергам у Мегрэ всегда подавался мясной бульон, а по вторникам — макаронная запеканка, начиненная мелконарубленной ветчиной или тонко нарезанными трюфелями.

Госпожа Мегрэ тоже была в отличном настроении, к по лукавому блеску ее глаз комиссар понял, что у жены есть для него новости. Он не сразу сказал ей, что побывал у Жаклин Руслэ и мадам Келлер.

— Я здорово проголодался!

Госпожа Мегрэ думала, что он тотчас же засыплет ее вопросами, но он не торопился и принялся расспрашивать ее лишь тогда, когда они уселись за стол, стоявший перед открытым окном. Воздух казался синеватым, на небе еще алели полосы вечерней зари.

— Звонила тебе сестра?

— Кажется, Флоранс неплохо справилась. За день она успела обзвонить всех своих приятельниц.

На столе возле прибора госпожи Мегрэ лежал листок бумаги с записями.

— Пересказать тебе, что она мне передала? Уличный гул мелодично вплетался в их разговор; слышно было, как у соседей включили телевизор.

— Не хочешь послушать последние новости?

— Нет, я предпочитаю послушать тебя… Пока жена рассказывала, Мегрэ несколько раз опускал руку в карман и будто невзначай вертел стеклянный шарик.

— Чему ты улыбаешься?

— Просто так… Я тебя слушаю.

— Прежде всего я узнала, откуда взялось состояние, которое тетка оставила мадам Келлер. Это довольно длинная история. Рассказать тебе подробно?

Он кивнул, продолжая похрустывать макаронами.

— В свое время ее тетка работала сиделкой и в сорок лет еще не была замужем.

— Она жила в Мюлузе?

— Нет, в Страсбурге. Это была сестра матери мадам Келлер. Ты меня слушаешь?

— Да, да.

— Итак, она работала в больнице… Там каждый профессор ведет несколько палат для частных пациентов. Однажды, незадолго до войны, она ухаживала за больным, о котором потом нередко вспоминали в Эльзасе. Это был некий Лемке, торговец металлическим ломом, человек богатый, но с весьма скверной репутацией. Кое-кто утверждал, что он не чурался и ростовщичества.

— И он на ней женился?

— Откуда ты знаешь?

Мегрэ пожалел, что испортил ей конец рассказа.

— Я догадался по твоему лицу.

— Да, он на ней женился. Но слушай дальше… Во время войны Лемке продолжал торговать цветным ломом. Естественно, он сотрудничал с немцами и сколотил себе на этом неплохое состояние… Я слишком тяну? Тебе надоело?

— Ничего подобного! Что же было после освобождения?

— ФФИ14 искали Лемке, чтобы отобрать награбленное и расстрелять. Но найти его не удалось. Лемке с женой скрылись, и никто не знал куда. Позднее выяснилось, что они перебрались в Испанию, а оттуда отплыли в Аргентину. Один владелец ткацкой фабрики из Мюлуза встретил там Лемке на улице… Еще немного макарон?

— Охотно, только поподжаристей!

— Я не знаю, продолжал ли Лемке заниматься делами или просто путешествовал с женой для собственного удовольствия, но как-то раз они решили полететь в Бразилию. В горах их самолет разбился. Экипаж и все пассажиры погибли. И вот, поскольку Лемке и его жена тоже стали жертвами этой катастрофы, все их состояние нежданно-негаданно перешло к мадам Келлер. При обычных обстоятельствах все деньги должна была бы получить семья мужа… А ты знаешь, почему родным Лемке ничего не досталось и все перешло к племяннице его жены?

Мегрэ покривил душой: он ничего не сказал и только пожал плечами. На самом-то деле он уже давным-давно все понял.

— Оказывается, — продолжала госпожа Мегрэ, — если супруги пали жертвой несчастного случая и невозможно установить, кто из них умер первым, по закону считается, что жена пережила мужа, пусть даже на несколько секунд. Врачи утверждают, что мы, женщины, более живучи… Таким образом, сначала тетка стала наследницей своего мужа, а от нее все состояние перешло к племяннице… Уф!.. — Госпожа Мегрэ была явно довольна своим сообщением и даже немного гордилась собой. — Словом, в какой-то мере из-за того, что больничная сиделка в Страсбурге вышла за торговца металлическим ломом и некий самолет разбился в горах Южной Америки, доктор Келлер стал бродягой… Если бы его жена внезапно не разбогатела, если бы они продолжали жить на улице Соваж, если бы… Ты понимаешь, что я хочу сказать? Тебе не кажется, что он остался бы в Мюлузе?

вернуться

14

Французские силы внутреннего сопротивления во время второй мировой воины