Лицо Фокке приобрело хищное выражение.

— Я тогда совсем с катушек съехал. Выл, бесился, хотел вцепиться в глотку первому же немцу, но хорошо, друзья удержали. Потом немного поотпустило. И тогда я вспомнил о нашем семейном корабле.

— О семейном корабле?

— Ну, — он снова ухмыльнулся, — это я его так называю. Водил его тогда мой дальний родственник, дедушка Берни, как мы его дома прозвали. Жил-то он в Англии, но родился в Гааге. А в семье только и пересудов было, что о дедушке Берни и его посудине. Они на пару были куда как знамениты!

— Чем?

— Да неужто ты не слышал про «Libera Nos»? — удивился Фокке. — Черт, сик транзит долбаная глория мунди. На этой посудине я потопил больше немецких кораблей, чем весь британский флот! Ну, они-то потом небось все брали на себя, да только мне слава не нужна была. — Лицо капитана приобрело отрешенное и немного сумасшедшее выражение.

Я бы сказал, кэрролловский Шляпник по сравнению с Яном Фокке был воплощенной рассудочностью.

— Видишь ли, мой корабль — это жуткая ответственность, — неожиданно спокойно заявил капитан. — Я долго думал, прежде чем впутаться в эту затею. Но шанс у меня был только один. Лишь я знал, когда дедушка Берни и его команда зайдут в Эймейден, а если бы меня в это время там не оказалось — всё, плакала моя личная война. Ну так в сорок первом я и был в Эймейдене. Тут как тут, крутился на пристани да ждал. Эти уроды, когда увидели, как Бернард заходит в гавань, натурально взбесились, открыли было огонь, да только старушке «Либера» это все как горох…

Он улыбался почти с нежностью, произнося эти слова. Затем, спохватившись, отправил в рот очередной кусок мяса и опустошил свою кружку пива. Тут же подвинув к себе вторую, он продолжил:

— Поначалу дедушка Берни упирался. Но, по правде-то, ему до смерти надоело капитанствовать, а я — я был полон огня и злости на немцев. Поругались мы с ним, да он и уступил. Команда на меня смотрела косо, но, когда я им разъяснил что к чему, ребята согласились. Мы потом еще людей в море подбирали…

Тут он тихо рыгнул, прикрыв рот ладонью, и достал из кармана куртки мягкую пачку сигарет. Я решил ему не говорить, что в ресторане курить запрещено. Он бы меня и не послушал, теперь-то это было очевидно.

Фокке зажег сигарету, выпустил струю дыма и заговорил дальше:

— Топили мы засранцев — любо-дорого было смотреть. Адмирал Дениц, говорят, знал, что это наша работа, но опасался даже рот раскрывать.

— Это был какой-то экспериментальный корабль? — предположил я.

Капитан Фокке хохотнул:

— В точку попал! Я много бы дал, чтобы увидеть их рожи, когда они пытались нас торпедировать! На пушки нам вообще было начхать. Нет, парень, кораблик у меня простой, но очень, очень надежный. Одно из его достоинств — радары его не видят. И никто не видит, если нам заблагорассудится.

— «Стелс», — кивнул я.

— Вроде того, — согласился Фокке. — Мы были неуловимы и неотвратимы. Стоило нам увидеть корабль Кригсмарине на горизонте — и мы перли на него, словно акула на кровь. Рейдеров мы ели на завтрак. У всех тогда была мания величия — они строили супердредноуты, суперлинкоры, и все эти груды металла были словно горы по сравнению со старушкой «Либера», но драпали как черти от ладана, стоило им нас завидеть. Жаль, мы не достали «Бисмарк», но точно тебе скажу, кому-то мы здорово помогли. А потом старпом предложил взять на абордаж одно корыто поменьше, и мы свинтили с него зенитку.

Я хмыкнул. Фокке не обратил на это внимания:

— На море-то мы хорошо справлялись, а с небом были проблемы… Н-да, с небом были большие проблемы… — повторил он задумчиво. Зенитка, по крайней мере, позволила нам угробить дюжину самолетов. Но они-то быстро просекли что к чему и держались от нас подальше. А потом, — внезапно сообщил он, — война закончилась.

— И? — спросил я.

— И тут я понял, что мне чертовски хочется прилично пожрать, — раздраженно ответил капитан. — Только и всего. Скука смертная.

Он потушил свою сигарету и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

— Но мы все еще в строю, парень. Так что мы ждем.

— Ждете, — повторил я. — Угу.

Я не понимал, о чем он, но промолчать как-то было некрасиво.

Брехня-то была сногсшибательной.

— Вот только с пополнением экипажа дело сейчас туго, — уныло сказал Фокке. — Нанял вот сегодня… одного.

Он невольно потянулся к карману куртки, но тут же положил руку на стол. У меня мелькнула мысль, что я теперь знаю, чья это у капитана карточка.

Новенький одолжил.

— Всего одного, — повторил Фокке. — Черт. Ты точно не моряк? Не отвечай, я вижу. Черт. Ладно, парень, бывай. Пора мне. Эх! Когда еще я попробую такое чудное мясо!

Он энергично тряхнул мне руку и вышел из забегаловки.

Я некоторое время еще сидел там и пил свой кофе. А потом вышел на пристань вслед за ним.

Наверное, не стоило мне этого делать.

Все-таки сейчас 2041 год.

Но если вычитать из этой даты столетия, то можно дойти, например, до 1641 года, минуя 1941-й. Как раз тогда Ян ожидал корабль своего деда.

Утром я нашел в сети историческую справку про Бернарда Фокке и его «Libera Nos», хотя заведомо знал, что найду.

О да.

Но тогда я просто стоял на пристани и смотрел на отплывающий по лунной дорожке призрачный парусный флейт, голландский корабль семнадцатого века, на корме которого нелепо и страшно смотрелась зенитка века двадцатого.

Марат Марцион

Контакт

Сказка спросонья

— Напали страшные, — задумчиво сообщил Гуу, приходя в кухню и забираясь с ногами на табуретку.

— Какой ужас, — сказала я.

Из коридора послышались топот и скрежетание. Страшные примчались следом и остановились в дверях, воинственно топорщась антеннами.

— Спасите-помогите, — меланхолично сказал Гуу, обхватывая себя за ноги. Табуретка покачнулась. Страшные медленно прошли в центр кухни, уселись на заднее антикрыло и подозрительно уставились на нас.

— По-моему, они пришли с миром, — сказала я, заходя к страшным за спину. — Надо попробовать вступить в контакт.

Страшные вывернули голову, пытаясь удерживать в поле зрения одновременно меня и Гуу. Когда это не получилось, они упали на спину и стали подавать сигналы манипуляторами.

— Они хотят нам что-то сообщить? — предположил Гуу.

— Слишком много информации, — сказала я. — Надо оторвать часть лапок, а то так ничего не разобрать.

Страшные замерли.

— Они могут разозлиться, — пессимистично сказал Гуу.

— Ты упаднически мыслишь, — обвинила я его. — Ладно, давай попробуем просто пересчитать лапки.

Манипуляторы пришли в движение.

— Много, — констатировал Гуу, слезая с табуретки. — Будем фиксировать по одной и помечать фломастером.

Страшные пали духом и передали жалобное ультразвуковое сообщение.

— Бедные вы страшные, — растроганно сказала я.

— Они притворяются, — предупредил Гуу. Страшные неожиданно изменили тактику и полезли к Гуу на плечи, тычась ему носом в ухо.

— Победа по очкам, — резюмировала я. Страшные усыпили бдительность Гуу, перешли в боевую модификацию и предательски вонзили в него мономолекулярные когти. Раздался вопль. В воздухе замелькало, и мы остались вдвоем. Стало тихо.

— Наверное, они улетели домой, — неуверенно сказал Гуу.

Я заглянула под стол. Из темноты мрачно и инопланетно таращились глаза цвета знака радиационной опасности.

— Страшные, не бойтесь, — сказала я.

Юкка Малека

Про кикимору

Утащила детеныша прямо из колыбельки, ожерельями завлекла, волосами завернула, умчалась босоногой и следов за собой не оставила. Бежит, бьет пятками землю, прижимает маленького к вислой груди. За тремя холмами смех ее слышен. Тревожатся женщины, псы скулят — а поздно, не доглядели. Вместо детеныша в люльке лежит травяная куколка, и вместо сердца у ней улитка водяная.