Платье — шелковым черным панцирем,

Голос с чуть хрипотцой цыганскою,

Все в тебе мне до боли нравится, —

Даже то, что ты не красавица!

Красота, не увянешь за лето!

Не цветок — стебелек из стали ты,

Злее злого, острее острого

Увезенный — с какого острова?

Опахалом чудишь, иль тросточкой, —

В каждой жилке и в каждой косточке,

В форме каждого злого пальчика, —

Нежность женщины, дерзость мальчика.

Все усмешки стихом парируя,

Открываю тебе и миру я

Все, что нам в тебе уготовано,

Незнакомка с челом Бетховена!

14 января 1915

10. «Могу ли не вспомнить я…»

Могу ли не вспомнить я

Тот запах White-Rose[21] и чая,

И севрские фигурки

Над пышащим камельком…

Мы были: я — в пышном платье

Из чуть золотого фая,

Вы — в вязаной черной куртке

С крылатым воротником.

Я помню, с каким вошли Вы

Лицом — без малейшей краски,

Как встали, кусая пальчик,

Чуть голову наклоня.

И лоб Ваш властолюбивый,

Под тяжестью рыжей каски,

Не женщина и не мальчик, —

Но что-то сильней меня!

Движением беспричинным

Я встала, нас окружили.

И кто-то в шутливом тоне:

«Знакомьтесь же, господа».

И руку движеньем длинным

Вы в руку мою вложили,

И нежно в моей ладони

Помедлил осколок льда.

С каким-то, глядевшим косо,

Уже предвкушая стычку, —

Я полулежала в кресле,

Вертя на руке кольцо.

Вы вынули папиросу,

И я поднесла Вам спичку,

Не зная, что делать, если

Вы взглянете мне в лицо.

Я помню — над синей вазой —

Как звякнули наши рюмки.

«О, будьте моим Орестом!»,

И я Вам дала цветок.

С зарницею сероглазой

Из замшевой черной сумки

Вы вынули длинным жестом

И выронили — платок.

28 января 1915

11. «Все глаза под солнцем — жгучи…»

Все глаза под солнцем — жгучи,

День не равен дню.

Говорю тебе на случай,

Если изменю:

Чьи б ни целовала губы

Я в любовный час,

Черной полночью кому бы

Страшно ни клялась, —

Жить, как мать велит ребенку,

Как цветочек цвесть,

Никогда ни в чью сторонку

Глазом не повесть…

Видишь крестик кипарисный?

— Он тебе знаком —

Все проснется — только свистни

Под моим окном.

22 февраля 1915

12. «Сини подмосковные холмы…»

Сини подмосковные холмы,

В воздухе чуть теплом — пыль и деготь.

Сплю весь день, весь день смеюсь, — должно быть,

Выздоравливаю от зимы.

Я иду домой возможно тише:

Ненаписанных стихов — не жаль!

Стук колес и жареный миндаль

Мне дороже всех четверостиший.

Голова до прелести пуста,

Оттого что сердце — слишком полно!

Дни мои, как маленькие волны,

На которые гляжу с моста.

Чьи-то взгляды слишком уж нежны

В нежном воздухе едва нагретом…

Я уже заболеваю летом,

Еле выздоровев от зимы,

13 марта 1915

13. «Повторю в канун разлуки…»

Повторю в канун разлуки,

Под конец любви,

Что любила эти руки

Властные твои

И глаза — кого-кого-то

Взглядом не дарят! —

Требующие отчета

За случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятой

Страстью — видит Бог! —

Требующую расплаты

За случайный вздох.

И еще скажу устало,

— Слушать не спеши! —

Что твоя душа мне встала

Поперек души.

И еще тебе скажу я:

— Все равно — канун! —

Этот рот до поцелуя

Твоего был юн.

Взгляд — до взгляда — смел и светел,

Сердце — лет пяти…

Счастлив, кто тебя не встретил

На своем пути.

28 апреля 1915

14. «Есть имена, как душные цветы…»

Есть имена, как душные цветы,

И взгляды есть, как пляшущее пламя…

Есть темные извилистые рты

С глубокими и влажными углами.

Есть женщины. — Их волосы, как шлем,

Их веер пахнет гибельно и тонко.

Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем

Моя душа спартанского ребенка?

Вознесение, 1915

15. «Хочу у зеркала, где муть…»

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать — куда Вам путь

И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,

И Вы — на палубе…

Вы — в дыме поезда… Поля

В вечерней жалобе…

Вечерние поля в росе,

Над ними — вороны…

— Благословляю Вас на все

Четыре стороны!

3 мая 1915

16. «В первой любила ты…»

В первой любила ты

Первенство красоты,

Кудри с налетом хны,

Жалобный зов зурны,

Звон — под конем — кремня,

Стройный прыжок с коня,

И — в самоцветных зернах —

Два челночка узорных.

А во второй — другой —

Тонкую бровь дугой,

Шелковые ковры

Розовой Бухары,

Перстни по всей руке,

Родинку на щеке,

Вечный загар сквозь блонды

И полунощный Лондон.

Третья тебе была

Чем-то еще мила…

— Что от меня останется

В сердце твоем, странница?

14 июля 1915

17. «Вспомяните: всех голов мне дороже…»

Вспомяните: всех голов мне дороже

Волосок один с моей головы.

И идите себе… — Вы тоже,

И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите!

Стерегите не меня поутру!

Чтоб могла я спокойно выйти

Постоять на ветру.

6 мая 1915

«Уж часы — который час…»

Уж часы — который час? —

Прозвенели.

Впадины огромных глаз,

Платья струйчатый атлас…

Еле-еле вижу Вас,

Еле-еле.

У соседнего крыльца

Свет погашен.

Где-то любят без конца…

Очерк Вашего лица

Очень страшен.

В комнате полутемно,

Ночь — едина.

Лунным светом пронзено,

Углубленное окно —

Словно льдина.

— Вы сдались? — звучит вопрос.

— Не боролась.

Голос от луны замерз.

Голос — словно за сто верст

Этот голос!

Лунный луч меж нами встал,

Миром движа.

Нестерпимо заблистал

Бешеных волос металл

Темно-рыжий.

Бег истории забыт

В лунном беге.

Зеркало луну дробит.

Отдаленный звон копыт,

Скрип телеги.

Уличный фонарь потух,

Бег — уменьшен.

Скоро пропоет петух

Расставание для двух

Юных женщин.

1 ноября 1914

«Собаки спущены с цепи…»

Собаки спущены с цепи,

И бродят злые силы.

Спи, милый маленький мой, спи,

Котенок милый!

Свернись в оранжевый клубок

Мурлыкающим телом,

Спи, мой кошачий голубок,

Мой рыжий с белым!

Ты пахнешь шерстью и зимой,

Ты — вся моя утеха,

Переливающийся мой

Комочек меха.

Я к мордочке прильнула вплоть,

О, бачки золотые! —

Да сохранит тебя Господь

И все святые!

19 ноября 1914

ГЕРМАНИИ

Ты миру отдана на травлю,

И счета нет твоим врагам,

Ну, как же я тебя оставлю?

Ну, как же я тебя предам?