Когда Олег, закутавшись в теплый шарф, переступил порог квартиры, в кухне воцарилась полная тишина. Отсутствие «лишних ушей» должно было лишь сильнее развязать языки давно не видевшимся подругам, но мы молчали. Потому что пришло время главных вопросов. Катя залпом осушила бокал с красным сухим, подавилась и несколько секунд кашляла, растягивая время. Маша с энтузиазмом поглощала креветки, а я делала вид, будто считала, что в терпком напитке растворен смысл бытия, и если я еще немного напрягу зрение, докопаюсь до истины. Ну, хоть до какой-нибудь.

— Как у тебя на работе? — наконец, спросила Катя. Вопрос мог бы показаться обычной попыткой поддержать разговор, но я сразу поняла, что Катя имеет в виду именно события пятимесячной давности.

— Сейчас уже все в норме.

— А отношения с начальством?

— Сергей не смог меня уволить, потому что я единственная, кто был в курсе всех деталей договора с москвичами, — усмехнулась я, вспоминая метания шефа. — Сейчас, кажется, он стал относиться спокойнее. Страховка покрыла убытки, мы практически ничего не потеряли, — моя способность прятать ложь за улыбкой была врожденной. Кроме того, лгать о работе я умела восхитительно, слишком часто данное умение помогало нам остаться на плаву, особенно когда компания только зарождалась.

— Мы очень боялись, что тебе придется уйти следом за Олегом.

— Первое время было непросто находиться в офисе, но нам с Олегом нужны были деньги, я не могла просто развернуться и уйти.

— Отец предлагал помощь. Олегу следовало взять деньги хотя бы на лекарства.

— Катя, я же сказала, что мы справимся сами, — стало совершенно ясно, что Катя выступала сейчас в роли разведчика, засланного ее родителями на территорию «противника», чтобы выведать беспокоившую их информацию.

— Аля, нет ничего плохого, чтобы принять помощь от близких людей, — произнесла она наставительным тоном Николая Николаевича, который всегда говорил так, словно его слова являются истиной в последней инстанции. Вероятно, Катя долго тренировалась перед зеркалом. Представляя себе ее репетиции, я начинала злиться, не отдавая себе отчета, что перегибаю палку.

— Катя, ты и твои родители можете сколько угодно мне навязывать свою «медицинскую» точку зрения, я не сдам Олега в психушку. Последние недели он чувствует себя много лучше, чем раньше. Мы справимся сами.

— Да ты посмотри на себя!

— То есть?

— На кого ты стала похожа. Ты похудела килограмм на пять, не меньше. Постарела, — видимо, на моем лице отразилась некоторая гамма эмоций, заставившая Катю быстро добавить: — Ты никогда не выглядела старше двадцати семи, — и продолжила дружелюбнее: — Аля, мы прекрасно знаем, насколько тяжело жить с больным человеком. Пойми, что ты не одна, мы можем помочь. Скажу большее, мы обязаны помочь, потому что он наш родственник, а ты ему ничего не должна.

— Зато он вам должен, да? — мой наполненный на одну треть вином бокал спикировал сначала мне на колени, а потом на плитку, после чего звонко треснул, расщепившись на три части. — Несчастные родители, у сына которых поехала крыша! Проглотив позор, они вынужденные тащить на себе безнадежного шизофреника, откупаясь от своей совести самыми дорогими таблетками, которые, вероятно, должны помочь ему. Так, да? Ты тоже считаешь, что Олег тебе должен что-то? — взорвалась я.

— Аля… — Катя соскочила следом со мной со стула и взмахнула руками.

— Хочешь знать, что я на самом деле думаю? Это только вы виноваты в том, что он заболел. Когда из-за своей ошибки Олег потерял единственного по-настоящему близкого человека, вы все отвернулись от него. Переложили ответственность за его жизнь на плечи врачей, заменили любовь и поддержку нейролептиками.

— Все, я ухожу, — Катя направилась к двери, но меня было не остановить:

— Послушай меня и запомни раз и навсегда. Олег вам более ничего не должен. Он мой, слышишь? Мы справимся сами со всеми рецидивами, которые нам уготованы, мы накопим на лекарства и решим, что для него лучше, а что нет. И ты, и твои родители могут перестать, наконец, мучиться угрызениями совести, я о нем позабочусь.

— Ты одна не справишься, — Катя резко обернулась, — Аля, он уже подставил тебя на работе, ваше самолечение приведет к тому, что он забудет выключить утюг или газ, спрыгнет с балкона или порежет себе вены, как это случалось в прошлые разы. Ты понятия не имеешь, с какой проблемой столкнулась. И отказываешься слушать что-либо. Мы заботились об Олеге так, как было нужно. Заметь, каким он был, когда вы познакомились, и каким стал сейчас.

— Он не ляжет в психушку, — отрезала я.

— Ты один раз уже взяла на себя ответственность, и ваша фирма потеряла бешеные деньги. Хотя мы тебе говорили. И я говорила, и папа. Да все! Виновата только ты.

— Я знаю. Да поймите уже, наконец, что это была случайность. Он все лишь забыл поставить офис на сигнализацию, что могло произойти с кем угодно. Нам просто не повезло. Если бы он не болел, то никто бы и не подумал раздувать из этой ситуации скандал. Знаешь, я сама часто уже в машине пытаюсь вспомнить, выключила ли плиту, и возвращаюсь в квартиру проверить. Так давай и меня положим на пару недель в больницу?

— Аля, он обречен. Раскрой глаза уже. Он убил человека и никогда себе этого не простит. Это истина, которая существует независимо от того принимаешь ты ее или нет.

— Катя, абсолютно все врачи ненамеренно убивают. И я могу поставить свою душу в споре на то, что от ошибок твоего отца не раз отбывали на тот свет пациенты на операционном столе, просто об этом никто так и не узнал. Олег ошибся, в результате чего он лишился Алины, потерю которой так и не смог до конца пережить. Но ему обязательно станет лучше. Он сам так говорит, и я буду верить ему, а не вам.

— И ты думаешь, что у тебя получится что-то такое, что не получилось у лучших врачей?

Далее одновременно случились сразу три вещи. Щелкнул замок входной двери, пронзительно зазвонил сотовый Маши, а мой взгляд упал на осколки разбитого бокала. Осколки моей жизни, которая крошилась при соприкосновении с титановой проблемой бесконечно любимого мной мужчины. Олег появился в дверях.

— Что здесь происходит?

— Я уронила бокал, — сказала я, поджимая нижнюю губу, с трудом сдерживая слезы.

— Аля, только не плачь, — Олег подошел и крепко меня обнял. В последнее время, когда у меня уже не было сил сдерживать слезы, я била посуду и рыдала над осколками. Он верил, что причина в разбитых чашках.

Его свитер был холодным, как и руки, которыми он меня прижал к себе. Как всегда большой, прохладный, чокнутый, но самый настоящий из всех окружающих меня людей. Крепче вцепилась в воображаемый мной канат, я спросила:

— Ты купил вино?

— Вино? — удивленно переспросил он.

И я разрыдалась.

Олег

Свет от настольной лампы создавал причудливые тени на стене. Вернее, благодаря искусственному свету я, погруженный в темноту спальни и лепящий фигурки из бумаги, вырванной из моих бывших дневников, созидал театр, одновременно являясь режиссером и кукловодом. Лучше всего мне удавался костер. Для этого я сминал несколько листов вместе. Некоторое время катал их между пальцев, чуть вытягивая вдоль и — вуаля — костер, призванный согревать бумажных человечков и животных, готов.

Обрывки воспоминаний о моем глубоком детстве сводятся к тому, как отец обучал нас с Катей основам оригами. Много времени было потрачено на это занятие, особенно, когда выключали свет в квартире, и делать было совершенно нечего. Папа, по традиции игнорируя диван, садился прямо на пол, приглашая нас с Катей устроиться рядом, и мы втроем мастерили розы, кораблики, драконов, собачек и прочих участников задуманных событий, а потом с помощью фонарика инсценировали собственные представления. Какими бы ни были сюжеты наших историй, рано или поздно главные его герои попадали в беду, и были тяжело ранены, например, в результате сражения с динозавром. И каждый раз, в самый последний момент, когда надежды на спасение не оставалось, появлялся я, то есть, мой бумажный человечек. Он был врачом, как отец, в смысле мой отец. Отважный доктор, преодолевая мыслимые и немыслимые препятствия на своем пути добирался до места схватки, быстро расправлялся с врагами (если враги не хотели, чтобы мой герой с ними «быстро» расправлялся, я начинал громко жаловаться, после чего мама приказывала, чтобы папа с Катей сделали по-моему), и вылечивал остальных героев. У меня всегда была цель — помочь, спасти, именно ради нее совершались подвиги. Я бредил врачеванием лет с трех, как говорит мама. Мечтая стать похожим на отца, я бинтовал Катиных кукол и прикладывал к их пластмассовым телам стетоскоп, заметьте, настоящий.

— Олег, ужинать будешь? — магию момента развеял свет из коридора, когда Аля распахнула дверь спальни.

— Не сейчас. Я занят, — ответил не грубо.

— Чем же? — она плотно прикрыла за собой дверь и подошла.

— Смотри, что у меня получается. Перед тобой поляна, видишь? В центре нее горит костер, — указал на темную стену, освященную неровным овалом.

— А это ящерица?

— Нет, собака.

— Совершенно не похоже на собаку.

— Вообще-то я более двадцати лет не занимался ничем подобным. Не придирайся.

— Хорошо, — Аля обнимает меня и прижимается к моей спине, — ты подумал над моим предложением?

— Каким? — делаю вид, то не понимаю о чем она, сам же внимательно рассматриваю собаку-ящерицу, пытаясь понять, что не так, почему у поделки получились такие короткие передние лапки.

— Насчет бизнеса. Ты уже полгода ничем не занимаешься, а у нас свободная квартира простаивает. Помнишь, я показывала тебя приблизительный подсчет прибыли, если мы начнем ее сдавать посуточно? Местоположение удобное — хоть и не центр города, но рядом с остановкой.

— Сначала нужно сделать ремонт, обставить ее, дать объявление, — прикинул.