- Анхен, Анхен, - безумно шепчу, когда его губы отпускают мои, чтоб скользнуть по моему телу ниже. Мои пальцы тонут в его волосах, таких густых и шелковистых. Ан-хен! Я не знала, что его имя - вдох и выдох в сладострастной молитве. - Ан... - дыханье перехватывает от восторга, - ...хен, - короткий выдох, и снова со всхлипом вдох.

   - Лекарства...- возникшая на пороге сестра при виде нас краснеет, бормочет "извините", и захлопывает за собой дверь.

   Я вздрагиваю и отстраняюсь. И мир возвращается. Я осознаю, что сижу на подоконнике, раздвинув ноги, прижимаясь к нему бедрами, рубаха на мне разорвана до пупа... Щеки мои немедленно становятся свекольными, горят даже уши. А он...смеется. Смотрит на меня, и весело смеется.

   - С днем рождения, Лариса, - говорит мне Анхен и аккуратно спускает на пол.

   - Но у меня...не сегодня, - растерянно отвечаю, пытаясь запахнуть на груди рубашку.

   - С этого года - сегодня, - не соглашается он. - Как ты себя чувствуешь?

   - Хорошо, - когда я смотрю на него, я не могу не чувствовать себя хорошо. Как он красив! Как он непередаваемо, божественно красив! Мой вампир, мой бог! И я смеюсь от счастья, видя свет его глаз, ощущая тепло от его улыбки, - просто чудесно!

   - Как я люблю тебя такой, - смеется он в ответ, - веселой, беззаботной, любящей!

   - Анхен! - у меня аж дыханье от восторга перехватывает, - Это правда ты? Откуда ты здесь взялся?

   - Мимо проходил, - беззаботно пожимает он плечами. Фраза кажется знакомой, но когда я слышала ее прежде - не знаю, не важно. Он здесь, со мной!

   - Я смотрю, ты не выкинула мой подарок, - он кивает на свою заколку, прицепленную к одной из моих косичек. Смотрю на нее с недоумением. Я же точно снимала ее на ночь. Ну там, на турбазе, перед тем, как заболеть.

   - Ты в руке ее сжимала, - видя мое недоумение, объясняет он. - Пальцы судорогой свело, их видно разжать не смогли, чтоб у тебя ее забрать. Так с ней в больницу и привезли. А мне отдала. Так что это я ее тебе на волосы повесил. Просто, чтоб не потерялась, пока ты без сознания, со всеми этими переездами.

   - Так это ты меня в палату перевел?

   - Я здесь не работаю, - пожимает он плечами. - Просто попросил. Моя девочка не должна лежать в коридоре.

   Я снова смеюсь от счастья, глядя в его прекрасное лицо. "Моя девочка", он назвал меня "моя девочка"!

   - Я рад, что все хорошо, - солнце светит ему прямо в глаза, отчего его и без того узкие зрачки кажутся просто щелками. - Ты помнишь, что произошло?

   - Помню: ты порвал мне рубашку. А мне даже переодеться не во что! И вообще, список испорченной по твоей вине одежды...

   - Ну, по-моему, ты мне отомстила, - весело перебивает он меня, сдувая с лица свои спутанные пряди. Смотрю на него внимательней. Ох, да! Распущенные волосы растрепаны, рубаха выдрана из штанов, расстегнута, и пуговиц на ней - ой! - явно не хватает. Видя мое замешательство, он легко целует меня в губы, затем нагибается и подбирает с пола свою завязку для волос, и убирает ее в карман брюк. - Пуговицы, полагаю, собирать не будем... Но вообще-то я не об этом, - он смотрит на меня серьезно. - Ты заболела, помнишь?

   Я киваю. Что-то смутно помнится.

   - Плохо тебе было, Ларка, здорово плохо. Я дал тебе своей крови.

   Сладковатая жидкость, текущая по горлу. Значит, было. Не приснилось. Он смотрит на меня, чего-то ожидая. Не знаю, что нужно сказать.

   - А почему твоя кровь сладкая?

   - Сладкая? - он смеется. - Мне трудно судить, я конфеты не ем. Но если ты о том, что она отличается от человеческой, то да, вкус другой. Другой состав - другой вкус. Но раз сладкая, значит, понравилась, верно? - он хитро улыбается. - У людей же сладость - это всегда со знаком плюс.

   - Понравилось, - счастливо соглашаюсь. - Мне все в тебе нравится.

   Нет, не могу так стоять, хочу прижаться к нему, чувствовать его кожей. Вновь запускаю руки ему под рубашку, скольжу ладонями по спине, прижимаясь к нему всем телом. Он в ответ крепко обнимает меня, прижимает мою голову к своему плечу, гладит по волосам.

   - Это эйфория, Ларис. Моя кровь пьянит твой разум, заставляя любить и желать. Моя кровь, отданная тебе, чувствует во мне свое продолжение, и жаждет слиться, вновь обрести целостность...

   - Я тоже...жажду слиться, - я понимала его через слово, с трудом. Его кожа была такой нежной под моими пальцами. - Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. В тебе. Тобой.

   - Я тоже люблю тебя, милая, - он опять целует меня. Снова легко, едва касаясь, а мне хочется глубже, много глубже. - Я ведь тоже чувствую в тебе мою кровь. Так что - процесс обоюден. Всегда - процесс обоюден. Но ты послушай меня, хорошая моя, пожалуйста, попробуй послушать!

   - Только за поцелуй! - я выгибаю шею и тянусь к нему губами. Он улыбается мне, а потом целует. Так, как я и хочу: глубоко, страстно, долго. И я вновь задыхаюсь от восторга, забыв обо всем. А потом он отстраняется, и я чувствую себя рыбой, выброшенной на берег: никак не могу отдышаться.

   - Тише, Лара, я же сейчас...говорить уже не смогу. Послушай. Ты сейчас не поймешь, просто запомни: это пройдет. Еще дня три-четыре, моя кровь в тебе раствориться - и все пройдет. Схлынет, как наваждение. Снова будешь меня ненавидеть. Даже сильней, чем прежде. Вот за все эти поцелуи, и за слово "люблю" проклянешь ведь, беспутная ты девчонка.

   Я смотрю на него широко распахнутыми глазами. Ненавидеть? Его? За что? Что значит снова? Разве я когда-то его ненавидела? Никогда! Он всегда был моим богом, моим кумиром! Всегда помогал мне, любил меня! Он же сам мне сказал, что любит. Как он может думать, что я могу ненавидеть его, проклинать?

   - Не говори так, - молю его. - Пожалуйста, не говори, ты делаешь мне больно! Я люблю тебя! Всегда любила, и всегда буду! Возьми меня! Мою кровь, мою плоть, мою жизнь, Анхен! Я хочу быть с тобой! Всегда!

   Он гладит меня по спине. Не как любовник. Как добрый дядюшка дитя неразумное.

   - А знаешь, что самое печальное, Лара? - произносит со вздохом. - Наяву ты мне никогда такого не скажешь. Только гадостей наговоришь с три короба, обольешь вселенским презрением и удерешь, задравши хвост.

   Наяву? А мы разве спим? И когда это я говорила ему гадости? Я ему жизнь свою на ладонях протягиваю, а он?

   - Так что извини, Ларка, не могу воспользоваться твоим интересным предложением. Ибо сделано оно не в здравом уме и в нетрезвой памяти. Да и не для того я тебя кровью поил, шокируя окружающих. Ты уж поживи, девочка моя. Пока поживи.

   Я смотрю на него и не верю. Он отказывается? Он от меня отказывается?

   Он берет мое лицо в ладони и целует мои глаза, сначала один, потом другой. Отстраняется и смотрит долгим взглядом. Но видит только любовь, только мольбу.

   - Любить? - спрашивает почти шепотом. Я киваю. - Хорошо, но потом я уйду. Возможно, резко и не говоря ни слова. Не обижайся, с вампирами такое случается. Я приду завтра. Слышишь? Я обязательно вернусь к тебе завтра.

   А потом он вновь целует меня так, что мир сворачивается до размеров наших тел, и имя этому миру - блаженство. Ноги не держат меня, и он подхватывает меня на руки, и уносит на кровать, и сам ложится рядом, целуя, лаская, нежа. Его руки, его губы скользят везде, даже там, где я никогда не позволяла Петьке, да никому еще не позволяла. Задыхаясь в сладострастной истоме, я все шепчу его имя, вдох-выдох, Ан-хен. Он моя жизнь, моя смерть, мое дыхание. Ощущаю, как его пальцы скользнули внутрь, сначала один, а затем и второй. И это настолько невероятно, настолько непередаваемо! Голова моя мечется по подушке, тело выгибается, умоляя о чем-то большем. А он - уже не целует. Просто смотрит на меня, приподнявшись на локте, не прекращая своей интимнейшей ласки, лицо напряженное, губы сжаты в тонкую линию, сжаты крепко, нижняя челюсть чуть подрагивает от усилий. И когда, вздрогнув последний раз, я обессиленно замираю, обрушившись вниз с острых скал наслаждения, он слегка проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, встает и уходит. Как и предупреждал, молча.