- Да, Анна Ивановна, удивила ты меня. А вот Рахиль Лейбовна могла знать?
- А это мне неизвестно. Рахиль сирота, говорят, ее у дверей приюта нашли в корзине, с запиской, мол, зовут девочку Рахиль, отец ее Лейб Рабинович, хотя фамилия, верно, придумана. С адвокатами, сама понимаешь, Рахиль знакома не была. Сколько помню, она все в помощниках управляющей ходит. Могла и не знать, зачем ей это нужно было? А Ева Адамовна, дверью, вроде и не пользовалась.
- Ты хорошо ее знала?
- Кого?
- Еву Адамовну.
- Неплохо. Вернувшись, сюда обнаружила, что делать мне нечего, Мария тогда тут хозяйничала, в моей помощи не очень нуждалась. Вот я и занялась благотворительностью. Чем еще нам, женщинам заниматься? Работать нужды не было, а бездельничать не хотелось. Ева Адамовна прислала письмо с просьбой о помощи, она всем такие письма посылала, я и откликнулась. – Тетя помолчала, задумавшись, потом додала: – когда Мария умерла, пришлось взять на себя хозяйство, дела благотворительные у меня свелись к тому, что иногда деньгами помогала.
- Тетушка, я вот все вспоминаю, как мы того человека нашли, ты долго на него смотрела, мне даже показалось, узнала его…
Тетя встала, подошла к окну, зачем-то поправила портьеру, обернулась ко мне, подошла, села на кровать, и принялась разглаживать одеяло.
- Анна Ивановна, ну, не молчи.
- Не знаю, Настенька, не знаю, но боюсь, этот человек, все-таки родственник нам…
- Ты думаешь это сын Дарии Любомировны?
- Тебе тоже пришла в голову такая мысль?
- Пришла, я вот все думала, почему именно в нашем флигеле его нашли, что он тут искал. И Семен Михайлович сказал, что убийца, а может убитый, были знакомы с тем, где найти лестницу и лом. И еще про тайники спрашивал. Нет конечно, это мог убийца привести сюда того человека, но почему-то мне кажется, что все было наоборот. Я тут наговорила такую кашу, но ты меня понимаешь?
- Понимаю. Я пристально его разглядывала. Знаешь, он ведь сильно похож на маменьку, с тем портретом семнадцатилетней Дарии не сравнить, конечно, но я же ее видела примерно в тех же годах, что и он сейчас, постаревшую и подурневшую, так вот он очень похож.
- Если это так почему он не пришел к нам? Не чужой ведь, родственник, все же, мы бы не прогнали.
- Бог его знает, может, собирался, да не успел.
- А тот толстый человек, о котором дворник упоминал, кто он?
- Откуда мне знать? Я и брата своего, двоюродного, ребенком только помню, избалованный был страшно, все пакости какие норовил сделать. Он от меня на четыре года моложе был, да недобрый такой ребенок, то жабу в туфлю засунет, то ужа в постель принесет, знал негодяй как я этих тварей боюсь и брезгую. А с кем он стал водиться потом, а уж тем более теперь, даже не представляю, но ничего путного из него, видно, не вышло.
- Знаешь, Семен Михайлович обещал нам что-то показать, про отпечатки я уже говорила, поэтому пошла я собираться, до обеда недолго осталось.
- Одевайся, я пришлю тебе Даринку.
Тетушка ушла, я еще несколько минут поседела в постели и отправилась умываться.
Завтрак прошел мирно, только Андрюша жаловался, что все интересное без него происходит потому, как никуда его не берут, бедняжку, замуровали в четырех стенах. Надо поговорить с месье Бомоном пусть возобновит занятия, хотя бы по основным предметам, а то пока в гимназии закончатся зимние каникулы, Андрюшка совсем разленится.
После завтрака мы с тетушкой провели воспитательную беседу с нашими шустрыми девицами. Я скрупулезно проверила все покупки сделанные красавицами, пересчитала все счета и, поговорив с воспитателем, назначила им дополнительные занятия французским, а также в виде наказания приказала заняться вышиванием новых рушников, подарок местной церкви к Пасхе, так как они любят вышивать, до Светлого Воскресенья как раз управятся. Лиза с Ирочкой скривились, пороптали, но обещали впредь такого не делать, а если я отменю вышивание, то и вообще заделаться ангелами. Но я решила быть стойкой, вышивание не отменила, сама ненавижу это занятие, а подарок церкви священнику обещала.
До обеда еще оставалось время. Решила разобрать почту, ее за последние дни собралось достаточно. Счета, счета, счета.… Так приглашение на музыкальный вечер, еще одно, похоже приглашений собралось достаточно, ну да охота знать свежие новости, некоторые придется все-таки принять. Письмо маклера о целесообразности вложений, опять сомневается, ладно надо написать, дать указания и настоять на точном их исполнении.
Уже давно, убедившись, что землевладение в наше время не так доходно, и будучи дочерью банкира, я вступила в так называемую биржевую игру, надо сказать, что в наше время подобными играми занимаются все кому не лень, в последнее время довели стоимость акций до минимума, многие опасались повторения краха 1869 года. Я в то время еще сидела на ручках у мамы и ела кашу с помощью няни, но мой отец хорошо помнил «Демутовскую биржу» и торговлю воздухом, когда акции были лишь бумагой, ибо покупатели не платили денег за покупаемую бумагу, а продавцы не продавали покупателю бумаг. Они сидели в Демутовом отеле и за бокалом шампанского, устанавливали цены, а после этого члены сего странного сообщества отправлялись на биржу и поднимали или опускали там бумаги, согласно их сделкам, совершенным без всякого залога.
Я вела свою игру очень осторожно, предварительно изучала все, что только можно об интересующей меня компании или предприятии, сама для себя составляла графики роста и падения цен акций, активно переписывалась со своим маклером и пока всегда была в выигрыше. Двадцать пять процентов заработанных денег по уговору с отцом отдавала ему, он вкладывал их преимущественно в иностранные банки, твердо придерживаясь мнения, что яйца надо держать в разных корзинах.
Пока разбирала почту, все косилась на пухлый конверт, надписанный изящным почерком моей мачехи, Софи. Она обожала эпистолярный жанр, ее послания занимали не менее четырех страниц, исписанных мелким красивым почерком, как полагается выпускнице Смольного, на французском языке. Ее письмо я решила оставить на вечер.
За написанием писем, ответов на приглашения и разбором счетов время пролетело незаметно. Появление наших гостей застало меня врасплох. Нет, конечно, я знала, что они будут ровно в двенадцать, подготовилась заранее, с утра упаковавшись в корсет, надела элегантное платье темно-зеленого бархата, с неглубоким, но соблазнительным декольте, за что получила ироничный комментарий тетушки:
- Ты, я вижу, времени даром не теряешь, то воротник, разве уши не царапает, а то грудь нараспашку, не холодно?
- Не замерзну, и декольте неглубокое.
- С твоими дарами что глубокое, что неглубокое, разницы мало.
Когда пришел Петр с докладом: гости прибыли, ожидают в библиотеке, я вдруг почувствовала себя неловко, может бежать переодеться, во что-нибудь более скромное? Нет, переодевание займет уйму времени, как говорит тетя: что будет, то будет. Я отложила перо и отправилась в библиотеку, заглядывая по пути во все зеркала.
- Петр, ты тетю предупредил?
- Анна Ивановна, уже ожидают вас в библиотеке.
Перед дверью библиотеки я задержалась, но вечно оттягивать время встречи не будешь, поэтому кивнула Петру:
- Открывай.
Дворецкий наш распахнул дверь на всю ширь и своим громким, по-старчески пронзительным голосом провозгласил:
- Госпожа Анастасия Павловна! – отойдя в сторону, отвесил элегантный поклон, насколько позволял ревматизм, я вошла в комнату, Петр аккуратно закрыл дверь.
Все уже заняли свои места: Анна Ивановна все в том же кресле, напротив Семен Михайлович, на диване Георгий Федорович. Мужчины вытянулись в струнку, я, стараясь не смотреть на Георгия, аккуратно обошла диван к своему месту, за письменным столом. Все уселись, все так же старательно пряча глаза, чтобы не встретится с Георгием взглядом, обратилась к Семену Михайловичу:
- Ну, Семен Михайлович мы Вас слушаем.
Привычным жестом, растрепав галстук, похлопал себя по карманам и вытащил на свет Божий, дешевый конверт, из тех которыми обычно пользуются судебные приставы, рассылая свои требования. Мы с тетей наблюдали за ним, затаив дыхание, неужто опять какой-нибудь нож нам покажут или еще что-то не менее зловещее, но на стол легла обыкновенная фотография.