— Фу, черт! — сквозь зубы выругался Виктор. Карманным электрическим фонарем он осветил стоявшую перед ним женщину и с трудом узнал в ней мать Таси Лукиной.

«Испугался, как нервная барынька. И кого? Стыд!» — раздраженно подумал он.

— Что вам от меня нужно? — спросил он Лукину.

Та, всхлипывая, повторяла:

— Помогите, Витенька! Спасите! Не оставьте нас, сирот!

«Нас, наверное, подслушивают», — мелькнуло в голове Виктора, и он резко прикрикнул на старуху:

— Сейчас же говорите, в чем дело, или не путайтесь под ногами!

Прерывая свой рассказ слезами и вздохами, Дарья Петровна сообщила Виктору то, что ему уже было известно:

— Тасю арестовали вчера вечером вместе с Наташей Глинской. Наташу выпустили, а Тася и сейчас сидит арестованная. Говорят, ее угонят в лагерь как преступницу. Это моя-то Тасенька — преступница? Она и воды не замутит, такая тихая, покорная. Сестрица ваша ее смутьянила, сама-то, небось, выкарабкалась, а Тасеньку погубила, — зло добавила старуха.

Виктор грозно прикрикнул:

— А ну, потише! Не забывайтесь, вы разговариваете с офицером, а не с бабами на базаре.

Дарья Петровна вся съежилась и снова, низко кланяясь, угодливо заговорила:

— Простите меня за сердце материнское. Не сдержала я горя своего. Ни за что сидит моя красавица.

— То есть как это ни за что? — Виктор старался казаться возмущенным. — Вашу дочь подозревают в связи с партизанами. Выяснят, что она невиновна, — отпустят. Окажется виновной — повесят.

Лукина рухнула в ноги Виктору и дрожащими руками старалась обнять его колени.

— Встать! — приказал он.

— Красавица ведь моя Тасенька, — плачущим голосом бормотала старуха, с трудом поднимаясь и отряхивая с колен грязь. — Ей бы жить да других радовать. Вон Светлана Кузьмина — не чета она Тасе, а на каких машинах разъезжает…

Подавляя гнев, Виктор презрительно оборвал Лукину:

— Кому нужна красота вашей дочери, если она дни и ночи торчит в больничном бараке, а при встрече с немецкими офицерами фыркает, как дикая кошка. Не сумели воспитать дочь, — пеняйте на себя.

Дарья Петровна снова громко заплакала. Виктор подождал, пока она затихла, и сказал ей, чеканя каждое слово:

— Перестаньте терять время на бабьи слезы. Немедленно идите к Глинским. Наташа попросит своих квартирантов. Я, конечно, не сомневаюсь, что Тася ничего общего с партизанами не имеет, и скажу свое мнение начальству. Но дочке вашей придется перестроиться, с уважением относиться к завоевателям, иначе она попадет в лагеря. Все! — он повернулся к старухе спиной и пошел к подъезду.

Та продолжала стоять, низко кланяясь вслед офицеру.

Виктор отказался от ужина, приготовленного денщиком, лег на диван и задумался. Трудные дни наступили для него. Правда, как будто он пользуется доверием оккупантов, но кто знает? Весьма вероятно, что за ним все-таки следят и сейчас, только более осторожно и незаметно, чем в первое время. Распускаться нельзя, надо все время быть начеку. А это не всегда легко. Вот даже сегодня пришлось излишне грубо вести себя с матерью Таси. Фашистские шпионы знают русский язык. Об этом его давно уже предупредил через Нину Алексей Кириллович Доронин. Много полезных указаний получает Виктор от Доронина. Иногда ему кажется, что руководитель подпольной организации похож на требовательного и доброжелательного учителя, готового в любую минуту поддержать своего ученика. Хорошо было бы встретиться с ним, поговорить по душам, получить зарядку, но это невозможно.

А именно сейчас надо срочно решать важные вопросы. Вчера к партизанам, помимо тридцати почти здоровых людей, привезли семнадцать тяжело больных. Их надо лечить, за ними нужен уход. Одному доктору Шумилину трудно справиться. У него своих больных более чем достаточно. Наташа неплохой врач. С такой помощницей, как Тася, она могла бы больных на ноги поставить и Шумилину помочь. Партизанскому отряду Елены Цветаевой очень нужны и врач и сестра. План бегства Наташи и Таси к партизанам — надежный, выработан с участием Доронина. Но для его исполнения нужно время. Спешка может привести к провалу.

Как же быть с Тасей? Тася, его чистая Тася, во власти гитлеровских скотов. Но даже ради нее он не имеет права рисковать. Малейшее подозрение коменданта или офицеров, и Елена Цветаева навсегда потеряет свою силу. А впереди важная операция, успех которой зависит от полного доверия к нему оккупантов…

Ночь Виктор провел на диване, не сомкнув глаз. Пепельница была полна окурков.

* * *

На другой день Виктор при встрече с Бринкеном в ярких юмористических красках описал ему разговор с ночной посетительницей.

— Все-таки я прошу вас, помогите освободить девушку, она очень красива и, конечно, ни с какими партизанами не связана, — подчеркнуто небрежно добавил он.

— Красива? — заинтересовался Бринкен. — Тогда ее, пожалуй, действительно следует выпустить. Скоро состоится вечеринка для офицеров — красотка там будет нелишней. Господин Роттермель любит разнообразие, — с отвратительным смешком добавил обер-лейтенант.

Виктор сдержался и спокойно сказал:

— Она, наверное, не прочь повеселиться, но обязательно будет капризничать, отказываться. Я беру на себя уговорить ее.

Бринкен снова гаденько засмеялся:

— К чему офицеру долго возиться с девчонкой, даже очень красивой. Еще уговаривать ее. Приказать — и все. Припугнуть: иначе сгноим в тюрьме, в лагерях. Кстати, вспомнил: эта Лукина действительно не виновата. Мне утром говорил следователь, а вот ваша сестра, господин Киреев, хотя и на свободе, но осталась под подозрением.

— У меня нет сестры, — резко оборвал его Виктор.

Расставшись с Бринкеном, Виктор зашел к следователю, допрашивавшему Тасю, а от него к самому господину Роттермелю. Вскользь брошенные фразы сделали свое дело. Через несколько часов, мучительно тревожных для Виктора, судьба Та си была решена.

Виктор распорядился вызвать в комендатуру старуху Лукину и предупредил ее:

— Вот что, Дарья Петровна, сейчас только от вас зависят жизнь и будущее вашей дочери. Идите к ней в камеру и упросите ее дать согласие прийти на вечеринку к Светлане Кузьминой. Этим она докажет, что не относится враждебно к завоевателям. Если же Тася станет упрямиться, ее не выпустят и немедленно снова арестуют Наташу. Немецкое командование прекрасно осведомлено об их дружбе. Так и скажите своей дочери.

Дарья Петровна испуганно посмотрела на Виктора. При дневном свете, одетый в военный мундир, он показался ей очень важным.

«А в Таську мою влюблен без оглядки», — с тайным злорадством подумала она. Эта мысль принесла ей какое-то облегчение.

Тася встретила мать недоуменно и холодно. Под влиянием Наташи Тася уже научилась отстаивать свое «я», и за последнее время ее отношение к матери изменилось.

Но когда мать искренне расплакалась и Тася увидела ее жалкую морщинистую шею, сползший на плечи заштопанный серый платок, жалость растопила все обиды.

Плача, Дарья Петровна рассказывала, как она ходила к Виктору, потом к Наташе и снова попала к Виктору.

— Вот только согласись на эту их вечеринку пойти, и все, — сказала она дочери. — Непременно согласись, Тасенька, иначе не выпустят.

Девушка гневно крикнула:

— Никогда! И не проси меня об этом, мама!

— Тасенька! — слезы хлынули с такой силой, что Дарья Петровна не сразу смогла заговорить. — Лучше, если в тюрьме сгноят? — с трудом произнесла она.

— Лучше, в тысячу раз лучше! — страстно зазвенел Тасин голос.

Дарья Петровна продолжала дрожать, как в лихорадке. Веки ее покраснели от слез. Она совсем растерялась, перезабыла все, что хотела сказать дочери. Ей уже казалось, что «сумасшедшая» Таська так и останется гнить в тюрьме.

— Наташенька велела тебе соглашаться, — жалобно выкрикнула Дарья Петровна.

— Наташа? Ты неправду говоришь, мама.

— Правду, Тасенька, ей-богу, правду! — старуха истово перекрестилась.