— Ах да, вот! — Из картонной коробки, которая, по всей вероятности, заменяла ему бумажник, итальянец достал истертый конверт. — Вот здесь: «Пеола Эдди», 17 ист, 89-я стрит.
«Значит, в самых что ни на есть трущобах», — подумал Камерун Реглан, но виду не подал.
— О’кей, — только и сказал он, распахивая дверцу своего желтого «доджа». — Садитесь.
— А багаж? — спросила женщина.
Камерун Реглан взглянул на изодранный плетеный чемодан, который она и имела в виду, говоря о багаже. Не иначе макаронники с этим чемоданом годков сто назад ездили в свадебное путешествие.
— И все? — спросил Камерун Реглан.
— Si, — ответил пассажир.
— Сейчас я эту… этот чемодан поставлю в багажник. Одну минуточку.
Спрятав плетенку, шофер торопливо протиснулся на свое место. Он изо всей силы выжал сцепление, и машина так рванула вперед, что господа итальянцы за его спиной попадали друг на друга. Но им это даже понравилось: все засмеялись, замахали весело руками.
Камерун Реглан вырвался из потока машин, забивших подступы к нью-йоркскому порту, и смог прибавить скорость. «В два счета домчу макаронников в ихнюю «Пеолу Эдди», — думал он. — Надо же и мне отдохнуть, хотя бы под рождество».
И проговорил в микрофон:
— Следую с пассажирами, иммигранты. От мола до восемьдесят девятой.
— Так и запишем, — донеслось в ответ.
Итальянцы удивились, что Камерун Реглан отметил не без удовлетворения, после чего еще небрежнее положил руки на баранку. Черт побери, чем, в конце концов, виноваты бедные макаронники, что у них нет денег? Да он сам всего двадцать лет назад перебрался из Пуэрто-Рико в этот город, который так много обещает и так редко держит слово. «Не могу я надуть ни этих стариков, ни их малышей, а уж сегодня вечером — и подавно не могу. Вот у того чванного британца в пальто верблюжьей шерсти я, прямо скажу, выманил монеты, я сразу понял, что он отродясь не бывал в Нью-Йорке. Он хотел в театр «Сэлли-Бокс». От порта три квартала, а я этого пижона провез через весь Манхэттен и Хобокен. Через полчаса мы были у театра. А могли бы добраться за три минуты. Настучало — будь здоров. А чаевых он мне, между прочим, не дал ни цента. Так что меня потом и совесть не мучила».
Камерун совершил чрезвычайно искусный маневр, который едва ли восхитил бы нью-йоркскую полицию в той же мере, в какой нравился самому Камеруну. В зеркале заднего вида он наблюдал лица своих пассажиров. Удивление медленно угасало. Теперь они ехали по Третьей авеню. Тут все было совсем уж неприглядно.
«Верно, напоминает их сицилийское захолустье или откуда они там приехали. — Камерун Реглан сдвинул на затылок форменную фуражку своей «Йеллоу кэб». — А жалко, что в них умирает детская радость. У Нью-Йорка, в сущности, две стороны. Макаронники небось посмотрели какой-нибудь фильм, который разыгрывается в роскошных отелях да во дворце у кинозвезды. Ава Гарднер в ванне, вся окутанная пеной, — и все задаром. Да, старикан, на билете, который прислал тебе сын, об этих подробностях ничего не говорилось».
А вот и зеленая неоновая надпись, две буквы в ней не горят. От нее осталось только «…ола Эдди».
— Приехали, синьор, — сказал Камерун и плавно притормозил, как делал только перед лучшими отелями, у которых навесы над подъездом простираются до края тротуара. Но ради макаронников в сочельник он решил проявить великодушие. И когда последний бамбино, тот, что в соплях, выкарабкался с заднего сиденья и, оживленный быстрой ездой, оглянулся на шофера, Камерун Реглан улыбнулся ответно. Сухо так и наскоро — но все-таки улыбнулся.
— С вас один доллар сорок, — сказал он потом. И верно: тощему синьору пришлось долго шарить в карманах, пока он наскреб всю сумму. «Небось всю дорогу учился, переводил лиры в центы», — подумал шофер.
— Вам чего?
В дверях «Пеолы Эдди» появился хозяин, маленький, морщинистый, с ядовито-желтым галстуком.
— Я Карло Франтинетти, — заявил тощий. — Нас вызвал сюда мой старший сын Джованни. Для нас заказана комната и уплачено за месяц, и он должен был сам нас здесь ожидать.
Хозяин расхохотался.
— Ожидать — это вы здорово! Ха-ха-ха! Ожидать — это классно! Комнату он, верно, оплатил за целый месяц. Да только самого Джованни и след простыл. Он позже вернется. Где-нибудь после рождества, он так сказал! Дела у него в Айдахо, он так сказал.
«Небось сидит в тамошней тюрьме», — подумал Камерун Реглан.
— Но в комнате, — продолжал хозяин, — в комнате хоть шаром покати, может, Джованни думал, вы привезете свою мебель.
— Свою? — У старика даже дух захватило. — У нас… у нас только и было что два… два шкафа от бабушки… и… и козлы для постелей, только они с жучком были. И Джованни это знал… Да за перевоз багажа с нас бы взяли больше… Ну да, больше, чем сам багаж того стоил.
Он говорил все тише и тише. Он стыдился. Хозяин хлопнул его по плечу.
— Не беда, поспите и на полу, пока не вернется Джованни. Он сейчас на отдыхе, — тут хозяин подмигнул шоферу.
«Так я и знал», — подумал Камерун Реглан.
— А разве он не по делам уехал? — спросил старик удивленно.
— Ну, может, он все зараз успевает, в Айдахо-то, — успокоил его хозяин. — У меня найдется парочка старых матрасов, они, конечное дело, не очень мягкие, но…
— Эй, шеф, вы свободны?
Камерун отвел глаза от картины вселения. Молодая девушка, нет, теперь он разглядел, не молодая, а среднего возраста. Но умело подкрашена. Наверно, совладелица какого-нибудь бара здесь поблизости.
— Да, свободен.
— Пожалуйста, на Центральный вокзал. Мне надо на поезд Балтимор — Огайо. К завтрашнему утру я должна поспеть в Литл-Мемфис. Чтобы по традиции пойти в церковь с моими стариками.
Не переставая трещать, приувядшая дама уселась в «додж».
— Поскорей, пожалуйста, — попросила она. — Поезд отходит в 11.23, а мне надо еще в привокзальных магазинах купить подарки, духи какие-нибудь и несколько шоколадных наборов с бантиками для мамы, а для малышки Валентина чего-нибудь сладенького. Итак, мчитесь, будто реактивный истребитель! Хи-хи-хи!
Смеялась она по-дурацки. Камерун Реглан поехал. «Вот корова, — думал он. — На ходу покупать рождественские подарки. Впрочем, ее дело».
— Ой! Красный свет! Как назло, когда спешишь, непременно… — Пуховка, которой она обрабатывала свой нос, заглушила поток слов.
Камерун Реглан ждал. Мысли его неуклонно возвращались к итальянцам. «Лично я бобыль, — думал он, — но могу себе представить, каково сегодня на душе у этого старика: первый раз уехал из дому, на что прокормить своих бамбино — неизвестно, пустая комната, Джованни не встретил… Верно, торчит, бедняга, в тюрьме, такой же одинокий… И ко всему сегодня сочельник. Бр-р, мрачновато получается».
Камерун Реглан передернулся. На светофоре вспыхнул зеленый. Путь свободен.
— Быстрей, быстрей, — заладила свое сидящая позади дама.
Она начала действовать Камеруну Реглану на нервы, и он обрадовался, завидев по правую руку Центральный вокзал.
— Вот здесь. Вы и впрямь летели, как истребитель. Такое усердие не должно остаться без награды. Вот, держите!
«Десять долларов! Господи Иисусе!»
Камерун Реглан поспешно распахнул дверцу и помог щедрой даме вылупиться из машины вместе со шляпной картонкой.
— Этого добра у меня хватает! — хихикнула перезрелая девица на прощанье. — Недурно зарабатывала в последнее время. — С этими словами она исчезла в здании вокзала.
Захлопывая дверцу, Камерун Реглан вздрогнул: в багажнике остался драный чемодан итальянцев. «А я и не вспомнил про него, покуда разыгрывалась вся сцена на 89-й. Да еще эта мамзель приперлась, мчитесь, мол, на вокзал. Если они в пустой комнатенке останутся еще и без последних шмоток, они ж с ума сойдут от горя. Надо ехать назад, немедленно».
Немедленно. А почему, собственно, немедленно?
«Даже эта полушелковая мамзель собиралась чего-то покупать, чтобы ее старики почувствовали, что на дворе рождество». Камерун Реглан ухмыльнулся. Как тогда сопливому бамбино. Но потом ухмылка переросла в настоящую улыбку. Шофер прямо взлетел на свое место, круто вырулил из вереницы машин, стоящих перед вокзалом, и помчался на Третью авеню. Теперь, в праздничный вечер, движение на улицах Нью-Йорка поредело, и Камерун Реглан ухитрился за три минуты добраться до магазина итальянских деликатесов. Продавщица даже испугалась, когда Камерун Реглан ворвался в магазин.