Ей хотелось еще рассказать о своих странных видениях — дядя Ванечка вызывал в ней доверие, но — хлопнула дверь, пришла Людмила, а потом...
Пришел Дима. Она почувствовала его появление, даже не оборачиваясь. Он вошел тихо, остановился за ее спиной.
— О, ты делаешь успехи, — сказал насмешливо. — Взгляд получился вполне живым... Даже немного страшновато — будто он смотрит прямо на тебя.
— Боишься взгляда ангела? — усмехнулась Лика.
— Боюсь проникновения в мою душу...
— Там так темно?
— Темные пятна в душе у каждого есть...
— Не у всех в таком количестве и качестве.
— Лик, я не понимаю твоей агрессии...
Она смерила его взглядом — он стоял, немного наклонив голову, вид у него был какой-то жалкий и в то же время — высокомерный. «Как он умудряется сочетать это?» — подумала она. Как будто — горделиво выпрашивает подаяние, заранее презирая того, кто ему поможет.
Она достала сверток.
— Вот то, что просила передать тебе Марина, — сказала, протягивая ему.
— Спасибо, — кивнул он.
— Только прости, пришлось поменять бумагу, в которой это было завернуто, — все-таки не удержалась Лика.
— Да ладно, не важно... Порвалась?
— Нет. Тебе интересно, что произошло?
— Нет, мне не очень интересно.
— И все-таки давай выйдем, поговорим, — решилась она.
Он удивленно приподнял брови.
— Я... не совсем тебя понимаю. Но — давай поговорим, пожалуй, это будет правильно.
Они вышли на улицу.
Дима достал сигареты — протянул Лике, она отказалась. Почему-то не хотелось ничего у него брать.
Он пожал плечами, закурил.
— Так что тебя взволновало? Что за история с оберточной бумагой?
— Дима, — начала она, — откуда эта икона?
— Господи, откуда мне знать? — вытаращился он на нее. — Меня просили передать ее реставратору. Перед тем как отправить в антикварный магазин... Я это сделал — я не знаю, откуда она. Скорее всего, бабуля какая-то принесла из запасов. Или — ханыга какой-то... Лик, что за допрос-то? Я вообще — не знаю, откуда эти иконы.
Она почему-то ему не верила. Может быть, потому, что он сейчас не смотрел ей в глаза. Может быть, потому, что, когда он отвечал ей, старался говорить тихо, как будто опасался, что их услышат.
— Ладно, — согласилась Лика. — Ты не знаешь... Тогда скажи, кто попросил тебя найти реставратора для этой иконы? И почему ты сам не стал реставрировать?
— Я работаю хуже, чем Маринка, и ты это знаешь! А там нужен был первоклассный специалист!
— Для антикварного магазина? — усмехнулась Лика. — Был нужен непременно специалист, который может сохранить ощущение старины, но с улучшенным качеством... Я была в антикварных магазинах, Дима. Обычно такие специалисты, как Маринка, становятся нужны, когда речь идет о больших деньгах, крупных аукционах или — просто богатых покупателях... Так кто сделал этот заказ?
Он достал новую сигарету. Руки подрагивали. Он по-прежнему смотрел то в сторону, то в небо, то себе под ноги — только не в глаза Лике, только не в глаза!
— А почему я должен тебе отвечать? — наконец спросил с неприятной усмешкой. — С какой стати?
— С такой, — сказала она. — Потому что бумага, в которую была завернута эта икона, вдруг запалилась. Не то чтобы она горела, она — тлела... Как угли на пожарище. Знаешь, как бывает — когда от дома остается только остов, и — такой странный, тяжелый запах... Запах пожара. А утром я узнала, что сгорел дом священника. Вместе с семьей. Вот такие странности, Дима...
— Так я тут при чем? Во-первых, икону эту я еще неделю назад Маринке отдал! И — какое отношение вся эта твоя дурацкая парапсихология имеет к тому, что вчера где-то сгорел дом? Лика, если тебя какие-то видения мучают, надо к психиатру идти, а не устраивать мне тут аутодафе!
— Я не устраиваю, я просто пытаюсь узнать!
— А тебе не кажется, что это не твое дело? — вдруг как-то грубо спросил он. — Тебя просили передать мне сверток? Ты передала. А что там у тебя тлело и что ты себе вообразила — это твои проблемы. Еще я все-таки дам тебе совет, ага? Не лезь в чужие дела, Лика, хорошо? Так всем нам будет спокойнее.
Он резко повернулся и пошел от нее прочь. От разговора остался на душе гадкий осадок, — было обидно. Она даже почувствовала себя виноватой — ну с какой стати, в самом деле, она сует свой нос в чужие дела? По сути ведь Димка прав...
Или...
Она закрыла глаза.
Девочка по имени Лика, девочка, сгорающая в огне, и — загоревшаяся бумага, и слова: «Они убивают даже во сне». Все это говорит о том, что она права.
— Я права? — прошептала она едва слышно, сама не зная, у кого ищет ответа.
«Они убивают во сне... они убивают...» Голос продолжал звучать до тех пор, пока она не открыла глаза.
Лика вздохнула. «Как же мне узнать, что происходит? Надо ли мне узнавать? И кто может мне помочь?»
Она ощущала себя одинокой, маленькой и — совершенно беззащитной. Ей казалось, что она ничего изменить не может. Ничего.
«Какого черта, — думал он, пока шел к этому дому, — все суются в мои дела... Вчера — мать, сегодня — эта девица. В конце концов, каждый вправе жить так, как ему удобно».
Он был зол и в то же время — испытывал острую жалость к самому себе. И — странное ощущение стыда. Конечно, так, как он вчера орал на мать — орать было стыдно и неправильно. Он должен был сдержаться.
Но — она натворила столько глупостей за один день, сколько он за всю жизнь не натворил! Если ты не знаешь настоящей ЦЕНЫ ИЗДЕЛИЯ, то — какого черта продавать это изделие?
Да еще — в тот момент, когда он нашел более выгодного покупателя...
Он снова разозлился — и даже не заметил, как поднялся на нужный ему этаж. Дима постарался привести себя в порядок — он предпочитал приходить к таким людям в маске. Втайне он побаивался их. Да что там — побаивался... Он их боялся. Ему иногда казалось, что он имеет дело с самыми настоящими бандитами-головорезами. И не важно, что с виду они утонченны и интеллигентны. На самом деле — Дима был в этом уверен, — они черные изнутри. Иногда ему начинало казаться, что и он чернеет изнутри, в душе у него каждый раз после общения с ними что-то сгорает.
Как бумага, про которую ему рассказывала Лика.
Душа становится — обгорелой бумагой, ломкой такой, и — мертвеет.
Может быть, он потому так и разозлился на Лику. Как будто она это почувствовала. Запах его тлеющей души...
Наконец перестали дрожать руки. Дима смог улыбнуться с той нахальной беспечностью, с какой улыбался каждый раз, когда входил в эту квартиру.
Он нажал кнопку звонка.
Дверь ему открыли не сразу — некоторое время за дверью было тихо, потом кто-то крикнул: «Сейчас, минуточку!» Наконец он услышал приближающиеся шаги. Дверь приоткрылась, он увидел лицо хозяина — осторожный взгляд, как будто хозяин кого-то смертельно боялся, потом — облегчение и следом — непременная, обязательная надменность.
— А, это ты, — протянул хозяин. — Проходи... Принес?
— Да, — кивнул Дима.
Он отдал сверток.
— Проходи, — сказал хозяин. — Сейчас. Придется немного подождать...
Он был еще в халате — вид имел заспанный, Диме показалось, что он его разбудил. «Как неловко».
Дмитрий сел в предложенное ему кресло.
Хозяин исчез в другой комнате — вместе со свертком. Чтобы не скучать, Дима взял в руки книгу, которая лежала на столике. Хозяин читал Достоевского. «Бесы», — прочитал Дима и усмехнулся. Как странно... Впрочем, он странный и противоречивый человек.
Как сказал в свое время Сашка: «Раздираемый изнутри стальными когтями собственной алчности и безумия». Перевернул книгу — прочитал:
«Долой нож, спрячь, спрячь сейчас!» — приказал с нетерпеливым жестом Николай Всеволодович, и нож исчез так же мгновенно, как появился.
Николай Всеволодович опять молча и не оборачиваясь пошел своею дорогой; но упрямый негодяй все-таки не отстал от него, правда теперь уже не растабарывая и даже почтительно наблюдая дистанцию на целый шаг позади. Оба прошли таким образом мост и вышли на берег, на этот раз повернув налево, тоже в длинный и глухой переулок, но которым короче было пройти в центр города, чем давешним путем по Богоявленской улице».