Примите, многоуважаемая синьора, мою прочную благодарность. Желаю исполнения всех ваших желаний.
К. К.».
Джаннина первая узнала о том, что новая амнистия коснулась Кертнера. В тот же день она встретилась с Тамарой. Полноте их общей радости мешала неотвязная мысль о том, в каком бедственном положении находится сейчас Кертнер.
Рождественские посылки не вручают узникам заблаговременно. Если Кертнера выпустят из тюрьмы за две недели до праздника, рождественскую посылку для него уже не примут. Значит, вся надежда на уже посланную пасхальную посылку 1939 года. Лишь бы у Кертнера хватило сил противостоять всем бедам и дождаться спасительного 12 декабря 1939 года, несущего свободу.
Джаннина сказалась занятой делами и торопливо распрощалась с Тамарой. Но направилась она не в контору, а в Дуомо. Как же не поблагодарить святую Мадоннину, которая была так милосердна и великодушна к герру Кертнеру, что подарила ему четыре года жизни?!
85
Настал день, когда Кертнер, Бруно, рыжий мойщик окон и другие товарищи распрощались с Ренато. Он посидит в карантине, а вскоре его встретит в тюремной канцелярии истосковавшаяся и счастливая Орнелла. Она, как третий карабинер, будет сопровождать его до Турина.
На пороге свободы Ренато подвергнется тщательному обыску, и потому даже микроскопическую записку с ним не передашь. Что Этьену важнее всего передать на словах? Он напомнил своим, что адвокат Фаббрини, клятвенно обещавший приехать наконец на свидание, не вызывает в нем доверия.
Местные товарищи обещали ему в ближайшие дни все выяснить. Если Этьен ошибся, если его подозрения напрасны и антипатия к Фаббрини беспочвенна, Этьен обязательно передаст с адвокатом «сыновний привет Старику».
Если же опасения насчет Фаббрини подтвердятся, «сыновний привет Старику» передан не будет; значит с Фаббрини нужно рвать всякие отношения…
Через несколько дней их, как обычно, вывели на прогулку в тюремный двор. Кертнер шагал за дружеской спиной Бруно. А в затылок дышал неизвестный Кертнеру узник.
Вдруг донесся шепот незнакомца, шедшего след в след:
— Не оборачивайтесь… Вы интересовались своим адвокатом. Ну, тем, мордастым… Он связан с Брамбиллой и вообще с ОВРА… Не верьте ему. Тут сидят его «крестники»… За ним и кличка такая в Болонье ходила — «Рот нараспашку». Прошу не оборачиваться…
Это предупреждение не прозвучало для Этьена полной неожиданностью он уже был во власти тревожных догадок и предчувствий.
Теперь понятно, почему таким естественным был стиль и вся манера письма, которое Фаббрини адресовал директору тюрьмы. Видимо, Фаббрини написал на своем веку не один десяток доносов.
Там же, на прогулке, Этьен подумал, что должен скрыть свою осведомленность перед лицом тюремной администрации, должен продолжать игру в кошки–мышки, пока Фаббрини считает его глупым мышонком, по–прежнему притворяться недогадливым. И с помощью самого адвоката–чернорубашечника дать знать своим о том, кто это такой. После той памятной прогулки, после того доверчивого шепота в затылок Этьен все время опасался, как бы Тамара и Гри–Гри не доверились провокатору.
Может, появление таинственного швейцарского адвоката — тоже провокация Фаббрини? Ведь не начал же он сотрудничать с охранкой уже после суда! Совершенно очевидно, что, когда миланская коллегия адвокатов назначила его защитником, Фаббрини уже был коллегой того самого агента, который чуть–чуть косит левым глазом.
Оставалось непонятным, почему Фаббрини, уверенный в доверии Кертнера, так тянул с новым, третьим по счету свиданием. Или он делает вид, что не может избавиться от «третьего лишнего»?
В комнате свиданий Фаббрини появился с опозданием. Он никак не мог отдышаться, будто долго бежал, и жадно хватал воздух маленьким, женским ртом. Кругообразными движениями руки, с зажатым в ней платком, он вытирал лицо, лоснящееся от пота, и жирную шею.
Он снова был неумеренно словоохотлив. Начал пространно объяснять, почему свидание так долго откладывалось.
Месяц назад Фаббрини, по его словам, приезжал в Кастельфранко на свидание с Кертнером, как было наконец разрешено властями, — без свидетеля. Но какой–то чиновник заявил ему в тюремной конторе:
— Свидание без свидетеля состоится лишь в том случае, если вы дадите расписку. Вы обязаны, не утаивая ничего, рассказать нам, о чем будет говорить Кертнер.
Ему протянули расписку, заранее заготовленную в министерстве юстиции, но он с негодованием отказался:
— Я не могу нарушать профессиональную тайну! Это против моих принципов!
Чиновник заявил, что не имеет права менять текст подписки:
— Вы обязаны изложить все, что может послужить на пользу нации.
— Но для меня Кертнер по–прежнему подзащитный. Он хочет добиться пересмотра дела и ждет моего совета. Я должен выслушать все мотивы и по совести дать ему совет. Вот почему я обязан хранить профессиональную тайну!
— Вы забываете, что вина Кертнера уже доказана.
— Адвокат должен оставаться адвокатом, независимо от статьи кодекса, по которой привлечен подзащитный. Как патриот, я поддерживаю фашистское правосудие, но защищаю всех по закону, независимо от того, в чем их обвиняют.
По словам Фаббрини, на этом спор не кончился. Он подал заявление в коллегию адвокатов, просил защитить его профессиональное достоинство. Адвокат имеет право на свободное, без свидетелей, свидание с подзащитным! Если бы не помощь миланской коллегии защитников, Фаббрини не сидел бы сейчас в этой комнате свиданий.
Закончив рассказ, Фаббрини вытер одутловатое лицо и стал обмахиваться платком.
Этьен слушал Фаббрини и не слышал его. Слова скользили мимо сознания, а думал он только о том, чтобы Фаббрини, когда он на днях увидится с Джанниной, не навредил бы ей, Тамаре и даже Гри–Гри. Он ведь может устроить и какую–нибудь грязную провокацию, кто его знает.
Фаббрини, конечно, заметил, что Кертнер сегодня чем–то подавлен и молчит — плохо себя чувствует или апатия?
Кертнер не стал расспрашивать о швейцарском адвокате и терпеливо ждал, когда Фаббрини сам заговорит о нем. Так оно и случилось. Фаббрини принялся объяснять, почему он больше не может заниматься делом Кертнера. И поскольку в Италии никто ему не может дать доверенность на ведение этого дела, самое разумное в таком положении — получить письмо от какого–нибудь известного адвоката из другой страны, например из Швейцарии. Адвокат сошлется на то, что выполняет поручение родственников Кертнера.
Фаббрини заготовил образец письма, которое ему должно быть прислано.
«Уважаемый коллега Фаббрини! — читал Кертнер. — Ко мне зашел дядя (кузен) господина Конрада Кертнера, который заключен в итальянскую тюрьму, и просил заняться судьбой племянника (кузена), подыскав пути к его освобождению. Родственник узнал от одного из бывших заключенных, отбывавшего свое наказание одновременно с Кертнером, что племянник (кузен) болен и что Вы являетесь его защитником. Он сообщил мне, что Кертнер осужден на долгий срок по обвинению в шпионаже. Принимая во внимание характер обвинения, дядя (кузен) хочет увидеться с племянником (кузеном), но боится в то же время приехать в Италию, опасаясь ареста и полицейских допросов. Я понимаю, что опасения родственников имеют под собой некоторую почву, и поэтому вынужден просить Вас хранить профессиональную тайну о вмешательстве в это дело, чтобы не вызвать полицейских придирок ко мне здесь, в Швейцарии.
Прошу сообщить мне в общих чертах существо дела, по которому осужден Кертнер, а также окончательный ли приговор или есть возможность для пересмотра дела.
Одновременно прошу сообщить, можно ли возбудить ходатайство о переводе Кертнера в другую тюрьму. Дядя (кузен) утверждает, что никогда прежде его племянник (кузен) политикой не интересовался, а его конфликты с тюремной администрацией склонен объяснить плохим влиянием на племянника (кузена) политических преступников, сидящих с ним вместе в камере. Перевод племянника (кузена) в другую тюрьму оградит его от нежелательного, даже вредного соседства и влияния.