—

Не робей, бабоньки! Авось вместе выберемся! — ободрил их Ванька, торопливо напяливая халат и грязный треух и привязывая Лёху к сыромятному ремню.

Сёмка поднялся сам, с большим трудом сделал несколько шагов.

— Что с ним? Ранен? — встревожено спросила вдова. — Дуня, по­держи-ка девочку. - Она ловко просунула плечо под правую руку Оста­пенко: — Держись, милок!

Лёха встал слева. Сёмка осторожно повернул голову и спросил:

—              

Як

тоби

кличуть,

красавица?

—             

Натальей.

—             

Спаси тя Господь, добрая душа.

Так и пошли: впереди Дуня с младенцем и хлопчиком, за нею поддерживаемый с двух сторон Остапенко. Понемногу Семён разо­шёлся. Иван важно держал толстый сыромятный ремень и плёткой подгонял ясырь.

Бекбулатов пошёл дальней дорогой, через турецкий лагерь. Так спокойнее. И действительно, в неразберихе на них никто не обратил внимания. Раза три окликали встречные, но Ванька спокойно отвечал по-татарски, шутил и шёл дальше.

Выйдя за город, беглецы свернули к Чёрному лесу. Тут было темно и пустынно, но Иван долго не развязывал своих, а уж татарский халат и малахай скинул, только увидев возы русской армии.

Дошли. Живые!

Патрик Гордон всякого повидал. Но эту ночь вспоминал, как страшный сон.

Он снова собрал полковников, распределил пушки: что вывезти, что зарыть. Офицеры слушали молча, только Вестхоф рыкнул:

—             

Кто зарывать будет? Солдаты уже разбежались.

Гордон собрал солдат с пониженных валов, с контрэскарпов. В городе стрельба и дикие крики. Солдаты без оружия бежали в старую крепость.

«Знамёна!» — вспомнил Патрик и вернулся свой дом. Двенадцать знамен полковник поручил прапорщику Орлову с двумя драгунами⁵.

Четверть века он знал закон: приказ должен быть выполнен. Но здесь, в эту ночь, привычный порядок перестал действовать.

Гордон спустился в новую крепость. Ворота заперты и пусты. В мушкетных бойницах тлелют брошенные фитили. Остановил двух стрельцов и приказал поджечь башню.

В верхней крепости пьяные солдаты грабили обоз. Полковому писарю поручил запереть ворота и поджечь изнутри деревянный ба­стион.

Московские ворота не заперты! Гордон послал солдат их запе­реть, но те разбежались. Полковник вернулся в нижнюю крепость, к своим солдатам. Ворота также были пусты, вокруг валялись головни. Что делать? На приказы плюют! Значит, сам!

Зажёг магазин с припасами. Убедившись, что горит хорошо, пошёл к складу с амуницией. К сожалению, его потушили. Гордон со­рвал печати, набросал досок и соломы, зажёг. На площади верхнего замка повозки с его имуществом уже пустые. Их разграбили. И слуги разбежались.

— К дьяволу! — Патрик спустился в пороховой погреб. В темноте с трудом нашёл зажигательный шнур и наугад отрезал кусок. — Бог знает, сколько будет гореть. — заправил шнур в ближнюю бочку, под­жёг конец, и ощупью выбрался наружу.

Поручик Волков доложил, что полк, поставленный для охраны Московских ворот до выхода гарнизона, бросил всё и ушел. Турки уже заняли пустые ворота. Гордон спешно собрал полсотни солдат и поспе­шил туда.

Но не все защитники крепости бежали, бросив оружие. Полков­ник Корсаков с остатками своего полка стремительным ударом вышиб янычар. Из бойницы Гордон видел, как плотная колонна стрельцов, разгоняя мелкие отряды турок, двинулась к мосту. Там началась стрельба и свалка, но защитники крепости пробились!

«Ай да увалень! — подумал Патрик. — Жаль, что не успел к ним присоединиться».

Времени не было. Турки вновь шли к Московским воротам, и Гордон повёл своё небольшое войско навстречу. Видя решимость дра­гун, турки начали отступать. Гордон шел в сорока шагах, надеясь про­биться, — не повезло. На помощь врагу спешил большой отряд янычар.

Надо было искать другой путь! По склону холма полковник спу­стился к каменной церкви, а оттуда к задней стене крепости. Впереди шла группа солдат.

«Мародёры, — подумал Патрик. — Они, небось, знают проходы».

Но мародеры пустились вплавь, через реку. Патрик плавать не умел. Он пошёл к мельничной плотине между рекой и валом.

На освещённом факелами пятачке перед плотиной расхаживали несколько турок с обнажёнными саблями. Хвастались отрубленными головами выловленных из реки московитов. Одну из голов Гордон узнал — Корнелий фон Бокхофен!

Помолившись, полковник взял в правую руку саблю, в левую пи­столет и решительно вышел из темноты. Турки оторопело смотрели на Гордона. Он выстрелил в ближнего и, отмахиваясь от остальных, побежал на плотину. Там было уже темно. Гордона или не видели, или не догнали.

За плотиной он споткнулся о мёртвого, упал, снова поднялся, до­брался до рва. Несколько полуголых солдат помогали друг другу вы­браться по скользкой глине на русскую сторону. Помогли и полковнику. Мокрый и грязный Гордон, наконец, вылез на твёрдый берег.

Вдруг небо вспыхнуло. Раздался оглушительный грохот. Над ста­рой крепостью поднялся высокий столб огня и дыма — взорвался по­роховой погреб.

После

Чигирина

Патрик

шёл

по степи один, ориентируясь по Полярной звезде.

В голове стучали страшные мысли: «Живой идёшь. Комендант! Где твоя крепость? Где твои солдаты? Старался. Сделал всё, что мог... А толку?».

Он гнал эти вредные мысли и, чтоб не думать, считал шаги, сби­вался и начинал считать снова. Спотыкался, падал, шёл дальше. Вре­менами Гордон засыпал на ходу. Восток начинал светлеть. Скоро и рассвет. Полковник задремал в очередной раз и сквозь сон услышал мерный перестук копыт: верховой.

Гордон протёр глаза. От невысокого кургана к нему скакал всад­ник.

«Свой или татарин?» — И прежде, чем разглядел седока, узнал чалого жеребца из второго эскадрона. И понял, что всадник свой.

Лёха на ходу спрыгнул с коня.

—             

Господин полковник! Не ранен? Воевода приказал разыскать вас. Ждёт!

Лёха помог Гордону забраться в седло и побежал рядом, придер­живаясь за стремя.

—

Как там наши? — спросил полковник. — Много ли вышло живых?

—

Поболе сотни. Там их Фишер собирает. Лекарь удачно выпу­стил гной Гансу, да примотал к ране капустный лист. Теперь он коман­дует уцелевшими.

В лагере Гордон умылся, как мог почистил мундир и пошёл в шатёр воеводы. Отец и сын Ромодановские обсуждали с гетманом по­рядок отступления.

Князь Григорий Григорьевич обрадовался Гордону, даже обнял, спросил о здоровье и попросил рассказать, как там всё кончилось.

Полковник начал рассказывать. И весь ужас этой ночи — страх, усталость, отчаяние нахлынули снова. Гордон не мог говорить спо­койно.

—

Слишком поздно пришли подкрепления! Внезапный приказ об уходе смешал все карты! Знай я хоть за сутки, мы бы отступили в по­рядке. Скольких потерь можно было избежать!

—

Постой, Петр Иваныч! Охолони, — прервал его воевода. — Сила солому ломит. Сдали мы крепость. На всё воля Божия. Тебя ж никто не винит. Дрался достойно, то все знают. Да и государю твоя вер­ность ведома. Так что опалы государевой не страшись. Ступай-ка, от­дохни! Отоспись. Утро вечера мудренее.

Гордон вышел из шатра, пошатываясь от усталости, и попал в объятия Лефорта. Франц, как всегда, свежее выбрит, благоухает французским парфюмом... Офицерский мундир на нём сидит как вли­той.

—

Патрик! Жив! — обрадовался Лефорт. — Слава Господу! Мы боялись за тебя. Теперь всё будет отлично. Пошли ко мне, я такую маль­вазию привез!

За бокалом мальвазии Гордон понемногу пришёл в себя. Даже улыбнулся, глядя на хлопоты друга.