До Франкфурта-на-Майне друзья доехали с обозом Вайскопфа. Самый удобный путь в Голландию по рекам: Майну и Рейну. Путешественники пошли по пивным у набережной, и в третьей, как и ожидали, услышали голландскую речь.
Шкипер согласился взять их до Амстердама.
—
Если будете помогать матросам и питаться с командой, то по сорок крейцеров с носа. Тащите вещи на барк «Анна Катарина». Через два часа отплываем.
Вечером друзья сидели на носу баржи, смотрели на плывущие по берегам виноградники, ладные кирпичные домики, чистые городки.
—
Чудно, Гриша, — задумчиво протянул Янко, — всего-то год с небольшим прошёл. А, кажется, жизнь пролетела. Помнишь корчму под Краковом? Сколько мы с тобой повидали за этот год!
—
И верно. Нынче ты уже Механикус с дипломом. Да и я не тот. Вот приедем в Голландию, что там будет?
—
А что? Работу найдём добрую. Научимся ещё кое-чему.
—
Работу-то найдём. А только славного Спинозы уже нет в живых. У кого учиться? Какую дорогу выбирать? Прошёл я полмира, а зачем? Смутно у меня на душе, Янко.
Коваль покопался в своём мешке, вытащил бутылку шнапса, полкруга колбасы:
— Брось,
друже!
Не журись. Давай лучше выпьем, глядишь, полегчает.
Долго ещё друзья сидели рядом, толковали.
— Ты ж сам говорил, идём за мастерством и мудростью, — утешал опечаленного Гришу Янко. — Разве мы малому научились? А сколько людей видели. Брось ты свои заумные мысли. Жить надо проще.
Голландия
Вот и конец пути! Амстердам поразил друзей: домики шириной в три окна под крутой черепичной крышей, крохотные садики, клумбы ярких тюльпанов. Мостовые из чёрного камня. Город разрезан на сотню островов каналами — грахтами и рукавами тихого Амстеля. А чистота! Парадиз, а не город!
Старшину кузнечного братства разыскали довольно скоро. Тот с уважением взял в руки диплом Янко:
—
Механикус! Редкая птица. Пойдём, провожу.
В окне небольшой лавочки были выставлены странные, сложные изделия из полированной латуни. Янко спросил:
—
Что это?
—
Мореходные инструменты. Вон то астролябия. Это квадрант. Без них капитан не найдёт верной дороги в океане.
Провожатый поздоровался с хозяином:
—
Мингер ван Схуде, вы искали хорошего мастера. Кажись, нашёлся такой. Покажи свою грамоту, парень.
Хозяин неспеша прочёл.
—
Я слышал о Георге фон Шлоре. Хороший механик. С такой рекомендацией вас возьмут где угодно. Марта!
Вошла полногрудая девушка в белоснежном переднике, сделала книксен.
—
Это Ян. Он будет у нас жить и работать. Покажи ему его комнату.
—
Ну вот, Янко, ты и нашёл себе работу, — сказал Григорий.
Грише повезло не сразу. Лишь на третий день он наткнулся на
маленькую друкарню Брандта, где печатались лоции. Хозяин положил вполне приличную плату. Да и комнату порекомендовал неподалёку.
Работа Грише понравилась. К тому же он хотел научиться гравировать карты.
В первый же день он купил «Посмертные сочинения» Спинозы. Начал, конечно, с «Этики». Прочёл первую страницу — и ничего не понял: все слова знакомые, а смысл ускользает. Прочёл ещё раз:
«Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т.е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которой оно должно было бы образоваться...».
Хоть голову сломай, ничего понять невозможно! А дальше теоремы, леммы, схолии.
Упрямый Григорий две недели бился вечерами, но мало продвинулся в понимании трудного философа.
«Неужто я так туп, что страницу разобрать не могу! — в отчаянии думал Гриша. — Ведь и Паскаля, и Монтеня понимал сразу. Где бы найти знающего человека, философа, чтоб помог».
Выручил случай. Как-то в дождливый день Гриша гравировал на медной доске карту Датского королевства.
—
Хозяин идёт! — шепнул Франц, немолодой гравёр, работавший за соседним столом.
Вместе с мингером Брандтом в друкарню вошёл высокий господин в чёрном плаще дорогого, тонкого сукна и модном кафтане с серебряными позументами. Поддерживая гостя под локоток, Брандт провёл его в свой кабинет.
—
Что за франт? — спросил Гриша. — Клиент?
—
Ты что! Сие мингер Якоп Дельгадо, наш лучший картограф! В прошлом году мы выпустили его лоцию Балтийского моря, так за два месяца всё раскупили, пришлось дополнительный тираж тиснуть.
Скоро хозяин вышел из кабинета и подвёл гостя к Гришиному
столу.
—
Грегор — наш новый наборщик, — сказал Брандт. — Знает множество языков, в том числе и турецкий.
Дельгадо внимательно разглядывал юношу тёмно-карими, большими глазами, тронул рукой подвитые усы, достал из сумки пожелтевший листок древнего пергамена:
—
Сможешь прочесть?
Гриша вгляделся в расплывшиеся строчки.
—
Буквы арабские. А писано по-турецки.
«После мыса Гвадар, если Аллах пошлёт попутный ветер, до устья великой реки Инд пять дней пути», — медленно прочёл он.
—
Великолепно! — взмахнул руками Дельгадо. — Замечательно! Любезный мингер Брандт, буду Вам вечно благодарен, ежели Вы отпустите ко мне сего юношу на недельку. Я по случаю купил старинный портулан8 и не могу разобраться в легенде8. Естественно, я ему щедро заплачу.
***
Небольшой, уютный дом Дельгадо рядом с портом. В кабинете мингера все стены уставлены шкафами тёмного дерева, а в них плотными рядами стоят большие тома «ин фолио»8, переплетённые в бурую кожу.
«Лоции и атласы», — догадался Гриша. На полочке над рабочим столом он вдруг увидел старых друзей — томики «Эссе» Монтеня, Декарта, Паскаля и даже Спинозу. До чего ж загорелось спросить Дельгадо об этих книгах! Но сдержался. Ещё на смех подымет скромного наборщика.
Часа три мингер Якоп сидел с Гришей рядом и помогал разбирать старинную рукопись. Арабский Дельгадо не знал совсем, зато прекрасно знал язык карт и лоций и часто подсказывал Грише нужное слово.
За вкусным обедом хозяин расспрашивал Гришу о Салониках: много ли кораблей приходят в гавань, чем торгуют. Разговаривал как с равным, не строил из себя важную шишку. Гриша расхрабрился и спросил о Спинозе.
—
В юности я имел честь дважды видеть великого философа, — улыбнулся хозяин. — Мой отец был с ним дружен. Поразительный человек. Умел привлекать сердца.
—
Бога ради, расскажите о нём! — жадно попросил Гриша.
Мингер Якоп набил табаком глиняную трубку, посмотрел в молящие глаза юноши.
—
Дед Спинозы приехал сюда из Португалии, спасаясь от инквизиции. Они были мараны, крещёные евреи, втайне сохранившие свою веру. Отец философа, Михаэль д'Эспиноза, заработал торговлей большое состояние. К концу жизни он стал одним из богатейших людей Амстердама.
Уже в хедере Барух отличался исключительными способностями. Все считали, что он станет знаменитым раввином, светочем еврейской учености.
Мальчик обратил внимание на множество разногласий и несообразностей, коих в Святой книге хватает.
Он принялся жадно читать древних мудрецов, и в книге Ибн Эзры нашёл подтверждение своих мыслей. Не решаясь написать открыто, тот спрятал свои сомнения в хитрых иносказаниях, в тайнописи. Но юный Барух сумел расшифровать эти загадки.
В пятнадцать лет отец стал приучать его к торговле. Юноша оказался дельным помощником, но его тянуло к науке. Надо было освоить латынь. Тогда Барух поступил в школу ван
ден
Эндена, лучшую в Голландии. Сей иезуит был поклонником вольнодумца Ванини, сожжённого на костре за атеизм, и втайне проповедовал его учение самым талантливым из своих воспитанников.