Вечеслав с разворота метнул щит в соперника, и пока тот уворачивался, бросился ему под ноги. Размашистый удар перебил голень, и кметь повалился вперёд. Пришлось резко переворачиваться, чтобы не оказаться под тяжёлым, окольчуженным телом. Задетая рану в боку полоснула мозг острой бритвой. В глазах тут же замелькали чёрные звёздочки, но стиснув зубы, Вечеслав вскочил на одно колено и принялся наносить удары по спине рухнувшего на живот врага. Один за другим, ломая противнику позвоночник. Он бил, пока не нахлынула рвота от слабости, и только тогда бессильно повалился на землю, теряя сознание.

Потом он видел лицо ведьмака.

— Жаль, я хотел Миколку оживить… Можно ведь было… Но теперь придётся…

Ведьмак с испуганным лицом пытался помочь, но Вечеслав отталкивал его, ругался шёпотом, обещая убить, если тот первым делом не займётся мальчонкой.

— Ну, смотри, силы может не хватить, — наконец сдался Велес.

Потом сквозь пелену, похожую на утренний туман, Вечеслав видел, как ведьмак взял голову Миколки, присел рядом с хрупким телом, склонившись, шептал своё бесконечное, непонятное слово. Миколка пару раз пытался подняться, но ведьмак останавливал его криком:

— Рано! — и продолжал нашёптывать.

Кмети у хаты волхва, по каким-то свои соображениям, принялись активно отступать в сторону ворот. Справиться с Людотой и семнадцатилетним Нечаем они могли бы, но скорее всего, голова оказался прав. Решили вороги, что рязанцы спрятали женщин, детей и стариков на копище. А взяв их в полон, можно было рассчитывать на то, что защитники сами сложат оружие. Но волхв принял мудрое решение.

В самих воротах кмети неожиданно наткнулись на Кузьму Прокопыча, который благодаря внезапности, сумел ранить одного из них. Людота было рванул вперёд, но голова остановил.

— Пусть уходят. Там ихни тоже уходят.

— Вечеслав серьёзно ранен, по-моему, — выдохнул коваль, и через не могу, оставил уходящих к окружному тыну кметей.

Всего этого Вечеслав не знал. Его продолжало тошнить, он уже пару раз проваливался в полную темноту, а под свитером усиливался холод, несмотря на то, что яркое солнце в небе продолжало нагревать и без того жаркий воздух.

— Тебе повезло, — увидел он совсем близко нахмуренное лицо своего спутника. — Слышишь меня?

Он кивнул.

— Навь меня признала в новом обличии, и Миколку отдала почти без лишних хлопот. Почти, — ведьмах печально хмыкнул. — Но всё ж малость силы осталось. Так, куда там тебя?

Он почувствовал в районе левых рёбер жжение, переходящее в невыносимое. Словно ведьмак не излечивал, а приложил к ране раскалённый клинок.

— Ты чего? — спросил он без агрессии, потому что на неё уже не оставалось сил.

— Потерпи. Нужно потерпеть. Сил мало, поэтому самым простым способом лечу.

— Ладно, — выдохнул он…

— Ну что? — послышался совсем рядом голос Кузьмы Прокопыча, и Вечеслав открыл глаза.

— Живой, — радостно вскрикнул Миколка. — Ей-богу живой. Вона, глядит.

— Где я? — тяжело спросил Вечеслав.

— В хате Добряша, — коротко ответил голова. — А главное ж, что здесь, в мире Яви, — он улыбнулся.

— А кмети?

— Ушли этой ночью. Мы ж их порядок телегой-то разбили, как ты и выдумал, да разом накинулись. Кмети и не устояли. Стали к воротам продвигаться, да через них и утёкли. Десяток мы их там положили. Да ещё дюжину ране, итого двадцать два кметя выходит в навь отправили.

— А рязанцев сколько?

— Четыре десятка убитыми, ещё столько же ранеными, — голова тяжело вздохнул. — Прошка убит, полез вперёд, да посекли его, Игнат убит, Назар… это ж тоже получается дядька Настёны. Эх, бедная девчушка.

— Игнат? — переспросил Вечеслав, чувствуя, как невольно заходили желваки.

— Тогда ж ещё, когда мы за тын полезли. Да ты не видал, поди.

Вечеслав медленно обвёл глазами комнатку. Помимо головы и улыбающегося Миколки, в углу он заметил хозяина хаты.

— Здравствуй, Добряш. Вернулись значит уже?

Добряш только кивнул, а голова продолжил, вставая с маленькой скамейки.

— С утра вернулись. Те, что посуху. А к лодьям гонцов послали. Ну, лады. Пойду с делами управляться, — Кузьма Прокопыч снова вздохнул. — Краду* великую мастерить нужно, всё ж сорок мужей упокоить надобно.

Покачав головой, он развернулся и быстро вышел.

— Бабоньки-то Игнатовские не знают ещё, — задумчиво проговорил Добряш. — Они ж на лодьях уходили.

— Игната жаль, — Вечеслав бросил взгляд на Миколку, и несмотря на боль и тяжесть в груди, скупо улыбнулся. — Ну а ты, герой, как?

— Я ладно, дядька, — радостно откликнулся мальчонка. — Мне родич ваш, Велес, молвил, таперича я долго жить буду. Токмо он словом нас связал, абы мы никому боле рассказать не могли. Так и говорит — будете токмо вы вчетвером знать. Дюже добрый он ведьмак, истовый. Вот я и не знаю таперича уж, кем лучше быть-то, воем, али ведьмаком?

— Человеком, дружище, — Вечеслав улыбнулся шире, и подмигнул Миколке. — Лучше всего — человеком быть.

27

Кмети ушли вечером, забрав своих мёртвых товарищей. Рязанцы впустили в весь только четверых безоружных, и те долго переносили трупы на обозные телеги, подведённые к воротам. На следующее утро, как только солнце полностью вышло из-за горизонта, вернулись гонцы, посланные вслед уходящей дружине. Убедившись, что кмети ничего не замышляют, а действительно уходят, рязанцы взялись возводить высокий курган в четверти версты от веси, на широкой полосе меж лесом и дорогой.

На это дело вышли все оставшиеся мужи, кроме тяжело раненых. Возращающиеся посуху женщины с детьми и старики, ещё издали видя возводимую насыпь, менялись в лицах. Женщины щурили глаза, пытаясь среди работавших отыскать своих мужей, а дети испугано жались к матерям, словно предчувствуя сиротскую долю.

Ближе к полудню и Вечеслав взялся за дело, несмотря на протесты ведьмака и Кузьмы Прокопыча. Среди возводивших курган, он приметил и Василия.

— А этот чего? — спросил он у Людоты.

— Да ведь в цепи на левом краю стоял, вроде как защитник тоже. Говорят, утром в копище ходил, а крыж[*] свой деревянный, что поверх рубахи всё таскал, снял. Кто его знает? — коваль пожал плечами.

Когда насыпь поднялась метра на полтора, принялись тягать из леса хворост, а потом и толстые ветки, выкладывая рядом с насыпью высокую краду.

Едва не потерявшего сознание Вечеслава, ведьмак всё же силой услал в весь, отлёживаться, но тот первым делом направился к хатам Игнатова рода. От почти каждой полуземлянки или избы до слуха доносились женские причитания, переходящие в рыдания, а иногда и в подвывания, от которого мороз бежал по коже.

Игнат лежал на широкой скамье, одетый в новую рубаху с высоким воротом, который скрывал рану. Вечеслав долго смотрел на бледное, спокойное лицо, время от времени сглатывая подступавший к горлу ком. При жизни пышные волосы Игната, теперь казались жидкими, и словно прилипшими от пота к белоснежному лбу. Иногда он переводил взгляд на присутствующих здесь женщин. Одна из них, примерно одного возрастом с покойником, молчаливо раскачивалась из стороны в сторону, и бессмысленно смотрела перед собой, прикусив зубами кончик платка. Жена, догадался Вечеслав. Вид ушедшей в себя от горя женщины, стал медленно сводить его с ума, и он было собрался уходить, но заметил, что Кирь просит его жестом подождать.

— Ну, что там? — шёпотом спросил Игнатов брат, подойдя.

— Краду выложили, — так же тихо ответил Вечеслав. — Будимир говорит, надо бы уже покойников свозить.

— Лады, я скажу нашим, — кивнул Кирь. — Фух, тяжело. Больше всего не люблю вот прощания эти. Лучше б уж сразу боги в Сваргу нас забирали, без смерти. Вот был на земле, а вот уже и нету тебя. И пусть родичи тебя живым токмо помнят.

— Знаешь же, не будет так никогда, — выдохнул Вечеслав, мысленно соглашаясь с Кирем. Так бы лучше было… чтобы не видеть родного человека мёртвым, чтобы живым в памяти оставался.