После старушек доктору подвернулись по дороге только трое слепых инвалидов, коих он удостоил виртуозной подножки, одной на всех, (не надо ходить строем и держаться за руки, идиоты!) а потом нарочно запутал поводок их собаки-поводыря. Несколько маленьких детей, которым он добросовестно помог советами заблудиться от пап и мам, в счет не шли. Развлечения на этом, к его разочарованию, кончились. Да еще гнусный электронный диктор опять объявил из динамиков о посадке:

— Доктор Самты-Джонатан-Клифт-Манчестер-Неюнайтед Клаус! Черт! Доктор Самты…,тьфу, Клаус! В восемнадцатый раз прошу вас пройти в самолет на посадку! Охрана аэропорта устала усмирять на борту бунтующих пассажиров! Доктор Клаус! Я на колени стану! — из динамика послышался трагичный стук. — Мамой заклинаю!

Делать было нечего! Пришлось доктору подобру и пока еще поздорову пожаловать на борт.

Растерянная стюардесса, тоже кстати сказать, молодая и хорошенькая, как наливная груша, растерявшись от растерянности, усадила доктора по недоразумению в первом классе по билету третьего, то есть туристически-экономного. Но всем было уже на все наплевать, лишь бы, наконец, взлететь.

Старт в целом прошел нормально. Доктор Клаус и не заметил бы отрыва от земли, если бы в этот знаменательный момент его сосед справа не пукнул оглушительно от возникшей перегрузки. Это был толстенный, молодой индеец с дредами на голове, занимавший сразу два первоклассных кресла посредине салона. Пукнув, молодой индеец нисколько не смутился, лишь тяжело вздохнул, и с души его упал камень. Самолет вздрогнул. Самты не знал, что индейцу и впрямь было от чего тяжко вздыхать и ронять камни, хотя пукать вроде было не с чего.

Звали печального молодого индейца Пит Херши, и происходил он из племени чероки с горы Гранд, поэтому раньше его полувымерший народ называли для простоты «Гранд-чероки». Отец Пита Херши был вождем племени и одновременно большим молодцом. Ибо в один прекрасный день, озаренный идеей и алкоголем, он продал автомобильному концерну за огромные деньги родовое имя «гранд-чероки», да и все племя заодно. В рекламных, разумеется, целях. С той поры вождь зажил счастливо в гордом одиночестве со всей семьей на территории опустевшей резервации. Которую потихоньку и по частям стал сдавать в аренду подпольным самогонщикам «огненной воды». Время от времени и по строгой очереди вождь поколачивал своих жен. А ненаглядного единственного сына Пита, постоянно и усердно, из великой отцовской любви откармливал пончиками.

Но пончики не пошли впрок Питу Херши, а «огненная вода» пошла, да еще как. Однажды начав пить «воду» с приятелем-арендатором из Сухой Лощины Дохлого Быка, бедный Пит и его друг так «заПИТились», что очнулись они лишь неделю спустя в Лас-Вегасе. К этому времени Пит успел проиграть не только все карманные деньги, но и отцовский патент вместе с резервацией на сумму в сто пятьдесят миллионов долларов. А все приятель из Сухой Лощины Дохлого Быка! Он и был виноват. На клочке бумажки несчастный самогонщик записал как-то ряд непонятных цифр, которые услышал в свой день рождения из своего же упорно не работавшего радио. И стал уверять Пита, будто эти цифры непременно принесут удачу. Цифры ее и принесли. Но не Питу Херши и его собутыльнику, а правлению казино «Клеопатра». И еще владельцу похоронного бюро «Кир и сыновья», которое удостоилось чести погребать холодный, самозастрелившийся труп перепугавшегося до смерти приятеля-самогонщика.

Пит Херши перепугался тоже, но не так, чтобы совсем до смерти. Он заложил в ближайшем ломбарде последнюю свою драгоценность — золотой нательный амулет Маниту с двадцатикаратным бриллиантом, и смылся в австралийскую пустыню Виктория. Подальше от папаши и кредиторов. В пустыне Питу Херши не понравилось. Во-первых, нечего пить, а во-вторых, не с кем, да и отсутствие в пустыне приличного казино удручало. Тогда, храбро зажав в толстенном кулаке заветную бумажку с коварными цифрами, Пит решил попытать счастья еще раз. Он купил билет первого класса (никаким другим классом он летать не умел) и отправился обратно, в Америку, штат Невада, город Лас-Вегас, транзитом через Калифорнию. Авось повезет. Да и по папаше он соскучился. Как там поживает старик в своей резервации, которая больше не его? От этих невеселых мыслей Пит Херши теперь вздыхал и пукал в самолетном кресле.

Доктор Самты Клаус покосился на своего музыкального соседа, но ничего не сказал. Вовсе не по доброте душевной, которой не имел, а просто грушевидная стюардесса начала разносить напитки. Отвлекаться на пустяки стало некогда. Доктору пришлось решать нелегкую задачу: сперва выпить шампанского, а после залакировать коньяком, или пропустить коньяк вперед, а шампанское оставить для полировки. Исцарапанная поверхность его суковатой железной палки очень нуждалась в последней. Все же Самты решил, что палка подождет, главное — это повидать мир, или иные миры во множестве. Поэтому он положил в рот марку с надписью «Летайте вместе с ЛСД», прожевал и запил бутылкой шампанского. Шампанское тут же взбунтовалось в докторском желудке и пришлось срочно усмирять его бутылкой коньяка. Больше Самты ничего не помнил. Совершенно. До тех пор, пока самолет страшно не тряхнуло, и сонный доктор Клаус не вылетел из своего кресла и иных миров к самому потолку. На этот раз дело было не в пукающем соседе и камнях с его души. О, нет! Вышеупомянутое Дело обстояло значительно хуже!

За пять… ну ладно, за десять минут до Вышеупомянутого Дела, еще не начавшего обстоять значительно хуже.

Джин Икарус Блок безнадежно маялся в своем кресле. Шел шестой час, шестая минута, шестая секунда полета, как Д. И. Блок стал сыпать про себя проклятиями. Проклятиями были усыпаны его горло, желудок, слепая кишка, прямая кишка и мочевой пузырь, который бестактно грозился вот-вот прорваться наружу. Джину Икарусу Блоку приходилось совсем плохо. Потому что Джин Икарус Блок был запойный наркоман, точнее, убойный игроман, еще точнее забойный лудоман, ну как хотите, так и называйте! Короче, он тащился от автоматов с «одноруким бандитом». Вернее, тащился-то обычно он как раз не от, а строго по направлению к вышеупомянутым автоматам. Отчего имел в настоящий момент за душой: две закладные на отчий дом (одну настоящую, другую поддельную), одну накладную на опись движимого имущества, четыре повестки в суд в качестве несостоятельного должника, и десять устных уведомлений от подпольных ростовщиков о горячем желании его убить.

К великому везенью в это время в Австралии скончалась его любимая тетушка-процентщица, по глупой случайности зарубленная топором, за который держался один влюбленный несчастный студент. Нет, конечно, он был влюблен не в тетушку Д. И. Блока, старую каргу с платиновыми зубами и золотыми подтяжками на лице, а в ее служанку-филиппинку, которая спала с хозяином местной фруктовой лавки. Который спал с соседской матерью-одиночкой семи детей. Которая спала с водителем мебельного фургона. Который спал… Ну, неважно с кем. Это не имеет отношения к делу.

Так вот. Тетушка, убиенная в порыве слепой страсти, предметом которой она не была, но по счастью об этом не узнала, оставила все свои капиталы любимому племяннику. С условием, чтобы он потратил часть ее состояния на богоугодное дело. Джин Икарус Блок не только выполнил тетушкино желание, но даже перевыполнил его. Ибо тут же, не сходя с места, вернее, сходив совсем недалеко, спустил оставленное ему огромное наследство (896.857 американских $$$ и восемь центов после выплаты по налогообложению) в зале игровых автоматов, принадлежавших монахиням из ордена Предобрейшего Сердца Иисусова. Слава богу, что билеты на самолет Д.И. Блок предусмотрительно приобрел сразу в оба конца — их все равно продавали по цене одного. Теперь он летел домой, а в его кармане еще оставались восемь центов от тетушкиного наследства.

Впрочем, толку от них было мало — на борту самолета не оказалось ни одного «однорукого бандита». А как ни крути, без «однорукого бандита» высидеть в трансконтинентальном полете, имея при себе целых восемь центов в кармане, очень нелегко. Деньги жгли Джину Икарусу Блоку ляжку, потому что, лежали в заднем кармане его потрепанных джинсовых штанов. Кожаная кепка жгла Джину Икарусу Блоку макушку, потому что была из дрянного заменителя, а на его лысой голове совершенно не осталось волос. Сами подумайте, как тут не полысеть! Да тут любой облысеет! Две закладных, одна накладная… ну и так далее. Смотри выше.