Я решительно отправила пачку писем в мусорную корзину и устало развалилась в кресле. Важный жизненный этап был завершен, пора было задуматься о покупке нового головного убора (может быть, шутовского колпака?), как я делала всегда в подобных случаях.

Но сначала нужно привести себя в порядок и разобрать рюкзак. Доставая оттуда мятые дорожные тряпки, я наткнулась на соломенную шляпу. Кажется, поход в магазин придется отменить — Жерар заранее позаботился о нашем расставании! Я выдергивала соломинки из широких полей и не замечала слез, потоком лившихся на терзаемый мною предмет.

В комнату тихонько зашла Люси и села на подлокотник кресла. Она гладила меня по голове. Кажется, девочка уже совсем выросла — она все прекрасно понимала!

Я попробовала улыбнуться. Как ни странно, это удалось! Через пять минут мы уже сновали по квартире, вооружившись тряпками и щетками. Не было смысла дожидаться появления прислуги — у нас самих есть силы и куча свободного времени.

Зазвонил телефон. Вызывали по междугородной. Я схватила трубку. Нечего обманывать себя — я прекрасно знала, чей голос хотела услышать!

Надежды не оправдались — это оказалась моя мама, обезумевшая от переживаний. Делать было нечего — мы с Люси могли ее полностью успокоить, только поехав в Медон, где нас уже заждались.

Неделя, проведенная в мамином саду, способна вернуть в нормальное состояние даже буйно помешанного. Свежий воздух, блаженное ничегонеделанье, пельмени и пироги, изготовляемые мамой в товарном количестве с истинно российским размахом, исподволь делали свое дело.

Мы поведали о наших приключениях, опустив половину подробностей. Даже в сокращенном варианте это произвело на маму неизгладимое впечатление. Моя дочь все эти дни была странно тиха и послушна. Я решила не расспрашивать се о встрече с отцом — не стоило бередить едва затянувшуюся рану, да Люси и так, безусловно, сумела сделать правильные выводы.

Отпуск подходил к концу, нам пришлось возвращаться домой. Нужно продолжать жить так, как мы жили до поездки в Лион, Милан, Вену и Прагу. До знакомства с Жераром…

Я всегда любила свою работу, к тому же она требовала полной сосредоточенности и всегда помогала отвлечься от невеселых мыслей. На сей раз расчет на «трудотерапию» не совсем оправдывался. Изображая на листе ватмана эскиз новой модели, я вдруг обнаружила, что придаю воображаемой манекенщице черты явного сходства с Элен. Карандаш замирал у меня в руке, и я подолгу сидела, погрузившись в подобие легкой прострации.

Уже в день нашего возвращения во Францию все газеты пестрели сообщениями о событиях в Праге, они стали основной темой прессы в августе 1968 года. Многие фотоматериалы выходили за подписью бывшей жены Жерара. Впрочем, бывшей ли? Мысли об этом разрывали мне душу…

Я разглядывала снимки, стараясь отыскать родное лицо. Однажды показалось, что я вижу знакомый профиль в самом углу большой фотографии на первой полосе «Пари Матч». На переднем плане стоял советский солдат, направивший автомат на группу безоружных подростков. У меня сжалось сердце, я больше не могла переносить эту муку. Позвонила на междугородную телефонную станцию и попробовала заказать разговор с корпунктом Элен. Связи с Прагой не было…

В моей жизни вновь появился Симон. Он постоянно звонил, вымаливал прощение, уговаривал встретиться. Не проходило дня, чтобы посыльный не доставлял в наш дом роскошного букета. Я могла быть довольна — еще никогда и никто не добивался моего расположения с такой настойчивостью. Все это не особенно меня трогало, но было именно тем суррогатом человеческих отношений, который заполнил вакуум, образовавшийся в жизни после возвращения в Париж. В конце концов я уступила просьбам и согласилась поужинать с ним у «Максима».

Визит в подобное заведение требует тщательной подготовки. Впервые в нашем Доме моды шили платье по моему эскизу не для кого-то, а для меня самой. Я выбрала мягкую серебристую ткань. Спина и плечи оставались совершенно открытыми, облегающий силуэт подчеркивал линии фигуры (по мнению окружающих, еще было, что подчеркивать!). Платье вышло длинным — почти до пола, но я не отказала себе в удовольствии сделать сбоку разрез от бедра.

В день выхода в свет добрых два часа пришлось посвятить макияжу, но, судя по восхищенному взгляду Люси, одолевавшей меня «ценными» советами, результат превзошел все мыслимые ожидания. Симон, заехавший за мною в сногсшибательном «лимузине», обалдело замер в дверях. Оправившись от потрясения, попытался меня обнять — я увернулась. Мой жест можно было истолковать, как беспокойство о состоянии вечернего туалета.

На какую-то секунду промелькнула мысль, что на месте Симона должен находиться другой человек, но мне удалось отогнать ее от себя.

Мы сидели рядом на заднем сидении, стеклянная перегородка отделяла нас от шофера. Симон взял меня за руку. Я попыталась осторожно ее высвободить, но не тут-то было. Симон что-то достал из кармана смокинга и надел мне на палец. Поднесла руку к глазам — на пальце посверкивало золотое кольцо с крупным бриллиантом. Я попробовала снять его, но наткнулась на умоляющий взгляд Симона. «Ладно, потом разберемся — зачем портить вечер?» — подумала я и слегка пожала плечами.

— Не боишься показываться со мной у «Максима»? Ты рискуешь встретить там кучу знакомых, кто-нибудь непременно позаботится о том, чтобы доложить твоей жене…

Взгляд Симона сразу же приобрел обиженное выражение.

— Господи, Жаклин, ты, оказывается, ничего не поняла! Мы разводимся… Я делаю это ради того, чтобы ты могла выйти за меня замуж… то есть, я прошу тебя об этом… — он окончательно запутался и умолк.

Я была несколько подавлена его запоздалым предложением и тоже молчала. К счастью, машина уже разворачивалась, подъезжая к входу в один из лучших ресторанов Парижа.

Разноцветные искорки вспыхивали на гранях бокала. Сейчас Симон предложит выпить шампанского по случаю нашей помолвки. Как бы выйти из неловкого положения? Кольцо предательски поблескивало на моем пальце… Разберемся потом!.. Я напоминала себе аиста, прячущего голову под крыло в надежде, что так его никто не увидит.

Симон поднял бокал и произнес витиеватый тост за наше будущее счастье, которое начинало казаться катастрофически неизбежным.

Оркестр наигрывал под сурдинку какую-то знакомую мелодию. Что это — Моцарт? Где я слышала эту музыкальную тему — на улицах Вены? Может быть, в Милане? Несомненным являлось одно — имя исполнителя…

Рука Симона, лежавшая на спинке стула, вскользь прошлась по моей голой спине. Меня передернуло — прикосновение показалось мне липким и влажным. Это уже слишком! Больше я не могла ломать комедию.

Сославшись на внезапно разыгравшуюся головную боль, я выразила желание немедленно вернуться домой. Симон попросил счет, и мы вышли из ресторана. Хотелось немедленно остаться одной, но Симон, как истинный джентльмен, должен был проводить меня.

Оказавшись у подъезда, я не предложила ему подняться, однако поцелуй все же был запечатлен на моих плотно сжатых губах.

На следующий день я отправила кольцо истинному владельцу, воспользовавшись услугами нашего рассыльного. Телефон пришлось отключить на несколько дней.

Приближалось начало учебного года. Информация о пражских событиях передвинулась с первых полос газет в середину — ни одна, даже самая значительная сенсация не может быть долговечной.

Телефон в квартире снова работал, но не подавал никаких признаков жизни. Люси заперлась в своей комнате с пришедшим в гости Люком. После возвращения из Праги я предложила ему пожить у нас, но мальчик наотрез отказался и все это время проявлял полную самостоятельность, заглядывая к нам лишь изредка.

Я коротала вечер, разложив на полу ватманский лист, пытаясь изобразить нечто оригинальное к следующему сезону.

Резкий телефонный звонок оторвал от творческих изысканий. Из комнаты Люси раздавались неистовые магнитофонные звуки — телефонный звонок не мог достигнуть се слуха. Пришлось самой снять трубку. Я заранее приготовилась услышать голос Симона.