Народу за кулисами набилось до отказа, и распорядитель сцены цыкал на самых неосторожных звезд. Билли любезничал со старыми приятелями по шоу-бизнесу, тут к нему подошла молодая разносчица с подносом, на котором стояла бутылка минералки. Не глядя на девушку, Билли взял бутылку, сделал глоток, и его глаза выкатились из орбит.

— Это без? — рявкнул он.

Девушка в ужасе смотрела на него.

— Как это «без»? — запнулась она.

— Ты еще со мной шутить будешь! — зашипел Билли, хотя, по-моему, она не шутила. — Я сказал без газа, а эта дрянь с газом! Неужели даже это трудно запомнить, сука безмозглая!

На шум подскочил распорядитель сцены и замахал руками, но Билли развернулся на каблуках и в упор глянул на него; распорядителя как ветром сдуло.

Билли в неверии покачал головой и как ни в чем не бывало возобновил беседу. Девушка-разносчица расценила это как намек удалиться. Проходя мимо меня, она разрыдалась. Я хотел ободрить ее улыбкой, но она упорно смотрела в пол. Вообще-то я не отказался бы от газировки, потому что чувствовал себя довольно пьяным.

Псевдобитлы допели последнюю песню, и нас выпихнули под софиты. Бутафорская церковь исчезла, и теперь мы находились в точной копии телестудии Билли. Я оказался между Дэвидом Бекхэмом и Джорджем Майклом, мы все взялись за руки и спели «Все, что нужно — это любовь», раскачиваясь из стороны в сторону. Смотря запись, я заметил, что один я качался не в ту сторону. Когда отзвучал государственный гимн, Билли вышел вперед, дабы поблагодарить зрителей за то, что они сделали этот вечер таким незабываемым, а я слушал и кивал и где-то минуты через две его речи понял, что все еще держу Джорджа Майкла за руку. Пришлось отпустить. Воздав хвалу всем, кто сидел перед ним, Билли повернулся поблагодарить тех, кто стоял у него за спиной. Зазвучала нежная фортепианная мелодия, и на гигантских экранах над сценой замелькали черно-белые фотокадры с похорон Билли.

— Как я благодарен судьбе за то, что все еще жив и могу столько сделать для всех этих британских детишек, — сказал Билли.

Полилась печальная музыка, а на экране чередовались кадры, где Билли держал за руки детей-инвалидов. Благотворительность — это пропуск с грифом «допуск без ограничений», — понял я. Никто не упрекнет тебя в безвкусии, если действуешь во имя благотворительности. И я вспомнил, как оправдывал свой обман с рекламой, решив помочь Нэнси. Того, что я хотел сделать, делать не следовало, и я прикрылся благотворительностью. Можно было помочь Нэнси кучей других способов. Например, сдержаться и не орать на ее дочь. Плач Нэнси все звучал в моей голове, пока я смотрел, как Билли катит инвалида в коляске. Сам инвалид в кадр не попал.

К тому моменту я уже пришел к выводу, что Билли Скривенс — самый чудовищный человек, которого я встретил в жизни, но, стоя на сцене, я осознал, что принимаю участие в самом вульгарном и пошлом событии, какое только можно вообразить. Наверное, это самая низкая точка падения в истории западной цивилизации, или вторая после того как Элтон Джон спел наспех переделанную песню «Свеча на ветру» в Вестминстерском аббатстве в присутствии королевской семьи. Сдерживая слезы (ведь он фактически пережил свою смерть), Билли снова стал благодарить нас, лохов, вышедших на сцену воздать ему должное:

— Ведь это не просто группа самых замечательных и талантливых людей планеты, — сказал он, — это еще и мои самые дорогие и близкие друзья. — Он выдержал драматичную паузу. — Каждый из них — без исключения!

Послышались жидкие подхалимские хлопки, а я подумал, что чувствуют сейчас мои настоящие друзья, и содрогнулся от гадкой неискренности его слов. В тот миг во мне будто что-то лопнуло, хотя, может, и не лопнуло, а наоборот — соединилось, зажило, починилось.

— Только не я! — объявил я, обнаглев от слишком крепкого пива. — Я тебе не друг! Ты сказал, что рад опять меня видеть, но до сегодняшнего вечера мы с тобой ни разу в жизни не беседовали.

Билли на миг удивился, что его прервали, но глаза его сверкнули. Похоже, он наслаждался перспективой словесной дуэли в прямом эфире.

— Знаменитости не беседуют, Джимми. Они просто встречаются и говорят: «Ну хватит обо мне. Так что же тыдумаешь о моем концерте?»

Зал душевно засмеялся. Кое-кто, вероятно, даже решил, что мое вмешательство предусмотрено сценарием. И даже если невольно я помог ему набрать очки, теперь меня уже было не остановить.

— Факт, только я не знаменитость, видишь ли. Я наврал, что знал тебя перед смертью, а потом наврал, что я юморист. Я написал статьи о себе, придумал свою карьеру, подделал весь образ жизни знаменитости, потому что хотел прославиться.

Послышались редкие нервные смешки. Даже Билли не нашелся, как бы сострить, и впервые я увидел, что ему не хватает слов. В его глазах появилось почти умоляющее выражение: «Зачем ты так, Джимми?» На экране телесуфлера в сумасшедшем темпе мелькали строки — режиссер искал этот эпизод в сценарии. В концертном зале стояла оглушающая тишина, лишь из наушников телеоператора доносились искаженные дикие вопли. Я не решился затягивать паузу.

— Собственно, до сегодняшнего вечера я ни разу не исполнил ни одной шутки на людях. Так что я не твой друг, Билли. А если кому интересно, то мои друзья — это Нэнси, Дэйв, Крис, Норман и Панда и все остальные в Сифорде, — сказал я, думая, что пора бы и остановиться, а то это прямо как концерт по заявкам в утренней передаче на Радио-2. — И если ты смотришь, Нэнси, не волнуйся, все будет хорошо.

И гордый тем, что не скомкал речь и не пропустил ни одного слова, я покинул сцену вальяжной походкой, и единственное, что смазало впечатление, так это две предательские ступеньки, ведущие со сцены, о которых я забыл. Когда я споткнулся, упал и растянулся во весь рост, то услышал последний смех, которым меня наградили как знаменитого юмориста.

В тот вечер зал уже видел, как Билли воскрес, и подозревал, что весь этот диалог — часть очередного розыгрыша. Люди отказались удивляться, просто решили подождать, пока Билли объяснит, что же произошло. Позже, смотря запись, я невольно поразился его выдержке.

— Тук-тук! — крикнул он в зал.

— Кто там? — покорно ответила публика.

— Джимми!

— Какой Джимми? — прокричали зрители.

— Слушайте, это же шоу-бизнес! — крикнул Билли, ткнул пальцем туда, где исчез я, и продолжил концерт.

Оказавшись за кулисами, я понял, что меня всего трясет, но, постаравшись сохранить по возможности гордый и дерзкий вид, прошагал прямо мимо распорядителя сцены в тускло освещенный коридор. В конце коридора я обнаружил пару запертых двустворчатых дверей. Тогда я развернулся и двинулся назад. Еще раз пройдя мимо озадаченного распорядителя сцены, я толкнул дверь пожарного выхода. Со сцены, залитой светом, я шагнул в темный, пропахший мочой тоннель, где на кусках картона спали два бомжа.

Пускай мою речь и вырезали из повторной трансляции концерта, но на гектарах газетной площади, отведенной воскрешению Билли, нашлось место и рассказу о самозванце, который всех убедил, что он — настоящая знаменитость. Но воскрешение заслонило мое падение. Оно, по сути, расчистило дальнейший путь Билли Скривенсу. Написанные мною американские обзоры проверили и доказали, что они никогда не печатались; настоящие артисты эстрады подтвердили, что ни разу не видели меня на сцене. Когда пресса расписывала, как я им вешал лапшу на уши, у меня было странное ощущение. Каждая газета и журнал внушали, что уж они-то не так доверчивы, как те, кого они высмеивали: «пресса», на которую они ссылались, — это группа дураков где-то в другом месте.

Однако мое выступление в прямом эфире и последующие разговоры о случившемся произвели конфуз, и агентство приостановило кампанию банковской рекламы. Оказывается, банки весьма щепетильны и не хотят, чтобы их ассоциировали с мошенничеством. Рекламщики были в ярости. Мне даже пригрозили судом, но быстро поняли, что это только раздует скандал. Вскоре началась похожая рекламная кампания с вратарем из премьер-лиги, но сначала представители агентства побывали на матче и проверили, действительно ли он стоит в воротах и умеет ловить мяч. Мне к тому времени выплатили за рекламный ролик чуть больше двух тысяч фунтов, а после гала-концерта я не получил ни пенса. Да и не больно-то мне и нужен был этот дурацкий водный мотоцикл. Зато теперь я действительно больше чем когда-либо хотел помочь Нэнси.