— С вашим сердцем нельзя пить столько кофе, — сказал он. — И не в моих правилах, господин Ренненкампф, задерживаться в ресторане по любому поводу. Жду вас у себя дома. Честь имею…

Говорят, в такие моменты сжимается сердце и холодеют руки. У Хетеля почему–то заболел живот. Старая дохлая крыса этот Циммер. Сейчас он вернется домой, может заподозрить что–нибудь и позвонит в полицию. Быстро спрятал папку в портфель.

— Подождите, господин Циммер, ради вашей коллекции я готов навсегда отказаться не только от коньяка, но и от кофе.

Они пойдут вместе, он попробует задержать библиотекаря по дороге, в крайнем случае помешает позвонить в полицию.

Хетель попробовал остановить старика у магазинных витрин, но Циммер либо заупрямился, либо на самом деле был рабом привычки: шел, опираясь на трость, не глядя по сторонам, прямой и напыщенный, будто не какой–нибудь паршивый библиотекарь, а по меньшей мере министр.

— Куда вы так спешите? — Хетель в конце концов повысил голос. Это прозвучало грубо, как окрик.

Библиотекарь удивленно остановился, но сразу смягчился:

— Я забыл о вашем сердце, извините.

Теперь он шел медленно, приноравливаясь к Хетелю, но что можно было выиграть на этом? Минуту, две, это в конце концов не имело значения…

У Хетеля на самом деле подгибались ноги, дрожали колени, не потому, что он боялся, а от злости и растерянности — не знал, что предпринять и что произойдет сейчас: хуже всего, когда не предугадать очередные два шага…

Так они дошли до дверей, и Циммер открыл их. Хетель шел по коридору, специально топая ногами и прислушиваясь. Либо его шаги заглушали все вокруг, либо там, внизу, уже раскрыли тайник — тишина и только отзвук его шагов по каменному полу. Вспомнил: у Циммера в комнате лежит ковер, если прикрыть дверь и громко разговаривать, вряд ли старый олух что–нибудь услышит.

Библиотекарь поставил трость в угол, и Хетель сразу забросал его словами.

Есть ли у господина Циммера кубинские наклейки, не старые, когда Гавана чуть ли не вся состояла из отелей, таким грош цена, а как представлена у него новая, кастровская Куба; там сейчас совсем новые названия отелей, и если у господина Циммера нет таких, то пожалуйста. Извлек коробочку с наклейками и говорил, говорил…

Вот этот отель раньше назывался «Империал» — Хетель выдумал это, потому что оставалось еще пятнадцать минут и нужно было морочить голову Циммеру. Кажется, никогда в жизни не говорил так громко и быстро и не импровизировал так отчаянно. Так вот, этот отель назывался раньше «Империал», а сейчас, сидите, называется «Гавана». Такая прекрасная синяя наклейка…

Когда–то он сам был в Гаване — не приходилось ли господину Циммеру путешествовать по тем странам? Поразительно ласковое, теплое море, и пальмы над самым морем.

А сколько музыки, женщин — белых и черных, но одинаково прекрасных. Господин библиотекарь, наверно, не интересуется женщинами, но там, на Кубе, он непременно переменил бы свои взгляды, о–о, там нельзя не обращать внимания на женщин, ибо это сама поэзия, а без поэзии невозможна жизнь!

Может, господин Циммер иначе смотрит на поэзию?

Сейчас, правда, поэзией называют словесные безделицы, лишь бы было больше шума, а где звучание, ритм, если хотите, сентиментальная основа поэзии?

Циммер смотрел на него ошеломленно, все порывался вставить хоть бы слово, но Хетель не останавливался, ибо знал: остановится — точка; тишина — это провал. Сейчас он убедился, что Ангел и Грейт еще не закончили работу, несколько раз слыхал глухие удары где–то далеко внизу, очевидно, их услышал и Циммер, потому что морщился и даже поднял руку, чтобы Хетель хоть на минуту прекратил свою болтовню, но старый дурак не знал, что эта болтовня спасает и его: если Хетель остановится, пробьет последний час библиотекаря — они никогда в жизни не откажутся от золота, замурованного в подвале, а свидетелей не должно быть. И их не будет!

— Вот вам образец современной поэзии, господин библиотекарь:

Здесь, где светит алюминий.

Ты найдешь мои следы…

— Тише! — вдруг закричал библиотекарь, подняв к его носу кулаки.

И Хетель на самом деле замолчал. Давно уже хотел замолчать, бесконечный поток слов мучил его самого — он замолчал, прислушиваясь, как и библиотекарь, к тишине. Они оба ясно услышали глухие удары в подвале.

— Вы слышите? — спросил Циммер. — Что это может быть?

Хетель пожал плечами и сделал последнюю попытку спасти — нет, не старого хрыча, в конце концов, наплевать на этого болвана и олуха, он сам подложил под себя мину, но полиция будет вдвое настырнее, расследуя убийство, — и он возразил:

— Вам послышалось, коллега. И еще прошу вас обратить внимание на этот внешне незаметный треугольник. Уникальный отель…

— Вы можете помолчать? — заорал Циммер. Лицо его покраснело, глаза блестели, Хетель понял, что ему уже не заговорить старика, и замолчал.

Циммер прислушался.

— Там кто–то есть! — сказал уверенно, показывая пальцем на пол. — Но все мои сослуживцы ушли, следовательно, там чужие и нужно сообщить в полицию. У нас хранятся старинные рукописи и оригиналы, которым нет цены, и, может быть…

— Ну что вы, коллега, сразу беспокоить полицию, — возразил Хетель. — По–моему, вам послышалось.

— Нет, вы послушайте. Ведь это могут быть грабители!

— Пустяки! — как можно естественнее засмеялся Хетель. — Вы знаете, какой резонанс в этих замках? Может, где–нибудь по соседству в подвале производят ремонтные работы, а создается впечатление, что работают у вас под ногами. Это довольно распространенное явление слухового обмана, одно время я интересовался акустикой и знаю, что так бывает.

Безапелляционный тон Хетеля не успокоил старика, он вышел в коридор, ведущий в книгохранилище. Хетель последовал за ним.

Они повернули еще в один коридор, за ним начинались крутые ступеньки. Циммер остановился, нащупывая выключатель, и в это время снизу, совсем близко, мигнул луч фонарика.

— Вы видели? — прошептал Циммер.

— Ничего я не видел, — засмеялся Хетель зло. — У вас сегодня галлюцинации, дорогой коллега!

— Неужели вы на самом деле ничего не видели?

В подвале мигнуло еще и послышался треск. Циммер сделал шаг назад, но Хетель загородил ему дорогу.

— Позвольте! — Старик толкнул Хетеля плечом. — Там что–то происходит, и я должен позвонить…

— Никуда ты уже не позвонишь! — Хетель оттолкнул библиотекаря, тот зашатался, но удержался на ногах.

— Это какое–то недоразумение.

— Старый дурак! — Хетеля охватила злоба. — И нужно же было тебе совать свой грязный нос в наши дела!

— Позвольте… — Библиотекарь стал обо всем догадываться, но еще не потерял надежды. — Позвольте мне пройти, и я…

— Ты уже не позвонишь в полицию! — Хетель изловчился, чтобы сбить старика одним ударом, но тот разгадал его намерение, отшатнулся, протянул длинные сухие руки и схватил Хетеля за грудь.

— Негодяй! — закричал пронзительно и тонко. Тряхнул, что было силы, у Хетеля дернулась голова и соскочили очки. Инстинктивно отступил, очки хрустнули под ногами. Расставил руки, чтобы закрыть Циммеру дорогу, и сразу схватил его — библиотекарь пытался прошмыгнуть возле стены.

— Ну и гад! — выругался Хетель, схватив Циммера за плечо. Прижал его к стене, ударил снизу в живот, но библиотекарь защищался отчаянно, царапался и кусался. Тогда Хетель собрал все силы–и толкнул старика влево, туда, где начинались крутые ступеньки. Циммер успел схватить за пиджак Хетеля, однако тот ударил его ногой в пах и толкнул еще раз, наверно, библиотекарь падал спиной и ударился головой о каменную ступеньку, так как не успел даже крикнуть: только глухой стук — и тишина.

Хетель видел лишь мерцание света и тени.

— Франц, — позвал он, — это я! Пришлось пристукнуть старую обезьяну, она пришла раньше и обнаружила вас!

Заплясал луч карманного фонарика. Внизу тихо выругались.

— Все равно не успели бы уложиться в час, — отозвался Ангел, — так или иначе должны были что–то предпринять. Спускайтесь сюда.