— Ну как знаешь.

Валявский понял все. Он стоял, скрестив руки на груди, с отсутствующим взглядом, будто был где-то далеко и видел не лица бандеровцев, а что-то интересное и познавательное. Лакута подошел к нему, уткнув дуло автомата в подбородок.

— Что скажете на прощанье, профессор? — спросил, внимательно глядя: неужели в эти последние секунды он не увидит ужаса в глазах, смертельной тоски?

Валявский опустил на него глаза, спокойные глаза мудрого старого человека, и ответил рассудительно, будто взвесил все слова и был убежден в их весомости:

— Мне даже плюнуть на вас, господин бывший студент, не хочется...

Лакута вздрогнул и нажал гашетку. Увидел, как откинулась голова профессора, инстинктивно отступил на шаг, что-то брызнуло в лицо — он обтерся рукавом, удивляясь, откуда проступает на нем кровь.

...Максим поздоровался с Зиновием Лакутой.

«Постарел, — отметил, — но, наверное, не от переживаний — кровавые видения не преследуют его».

Что ж, судьба в принципе смилостивилась над Лакутой. Некоторые из его коллег погибли от партизанских пуль, другие полегли под Бродами, когда Советская Армия разгромила эсэсовскую дивизию «Галичина», в состав которой вошло немало бывших «нахтигалевцев», третьи сложили головы в бандах УПА, четвертых судили и расстреляли...

А господин Зиновий Лакута стоит посреди номера роскошной гостиницы «Регина-Палас», и ноги его тонут в мягком ковре.

Рутковский едва удержался от иронической усмешки. Он был уверен, что номер снят на сутки, а то и меньше, на несколько часов, специально, чтобы произвести впечатление, морально повлиять на него, Максима Рутковского. Показуха в стиле бандеровцев. Старый пижон Ярослав Стецько любит смокинги, лакированные туфли и галстуки-бабочки, напускает туман, останавливаясь с нахальной «Мухой» в фешенебельных отелях — не за свой счет, конечно. И Лакута идет дорогой шефа: галстук-бабочка, роскошный, не по карману, номер в отеле. Интересно, для чего весь этот маскарад?

Лакута отступил, приглашая Рутковского сесть.

— Счастлив познакомиться с новым пополнением украинской эмиграции, — сказал он вежливо, но сдержанно. Махнул рукой Луцкой, и та молча вышла в кабинет, закрыв за собой дверь.

Лакута сел в кресло напротив Рутковского. Помолчал немного, откровенно изучая Максима. Видно, первое впечатление было положительным, так как он свободнее откинулся на спинку кресла и начал без предварительной словесной эквилибристики:

— У меня есть некоторые предложения для руководства радио «Свобода», и я хотел бы через уважаемого пана довести их до сведения полковника Лодзена.

— Почему бы вам не обратиться непосредственно к руководству? — Уже в первых словах Лакуты Максим уловил какой-то подвох и решил вести себя как можно осторожнее.

— Мне известно, что вы хорошо знакомы с полковником Лодзеном...

— Полковник — официальное лицо, и вход к нему никому не заказан.

— И все же я хотел бы поговорить прежде с вами. Так сказать, в консультативном плане.

Рутковский подумал, что, возможно, их беседа фиксируется на пленку — сидит Стефа рядом в кабинете и смотрит, как крутятся магнитофонные бобины, — и ответил так, как требовала их профессиональная этика и многочисленные установки на радиостанции:

— Я могу разговаривать с вами только как частное лицо. К тому же я должен предупредить: содержание нашей беседы станет известным полковнику Лодзену.

— Это меня устраивает.

— Тогда я внимательно слушаю вас.

Лакута немного помолчал, будто собирался с мыслями. Он начал несколько монотонно:

— Уважаемый пан не первый месяц работает на радиостанции и должен знать, насколько зависит успех ее деятельности от информации, которая поступает по различным каналам...

Рутковский кивнул. Вообще он решил в основном молчать — в его положении это самое лучшее.

— Вот я и предлагаю радиостанции списки информаторов службы безопасности.

Максим чуть-чуть пошевелился в кресле. Разговор начал приобретать интересный характер. Если этот тип в самом деле имеет какие-то списки, то, наверное, сам не зная того, попал на самого заинтересованного человека.

— Откуда они у вас? — спросил коротко.

— Однако пан должен понимать, что означают такие секреты и чего они стоят!

— Я не могу сам определить степень ценности вашего предложения. Но для доклада полковнику Лодзену нужно хотя бы в общих чертах знать, что, собственно, вы предлагаете.

— Согласен.

— Тогда пожалуйста...

Лакута закурил, глубоко затянулся и глянул на Рутковского исподлобья.

— Всем известно, — начал он, — насколько ценными для сбора информации являются родственные отношения. И яркое подтверждение этому — хотя бы случай с вами, господин Рутковский. Если бы не поездка господина Сенишина в Киев, не личный контакт с вами, сидеть бы уважаемому пану в Киеве до конца своих дней.

Рутковский мысленно обругал этого самоуверенного болвана: если бы знал он, какие именно причины способствовали тому, что он, Максим Рутковский, находится здесь, в роскошном номере «Регина-Палас», не смотрел бы на него с подобострастием. И что знает Лакута о Киеве, этот земляной червь в галстуке-бабочке?

— Вы правы, — кивнул он. — И что из того?

— А то, — произнес Лакута со значением, — если на Украину едет наш человек, который имеет там близких родственников, то он может получить ценную информацию. Список таких людей я предлагаю господину Лодзену. Абсолютно надежных людей.

— Абсолютно надежных? — хитро прищурился Рутковский. — Однако господин Лодзен может получить список...

Лакута пренебрежительно помахал сигаретой в воздухе:

— Хотите сказать, что наш разговор никому не нужен, так как разведка недаром платит нам деньги! И стоит только прикрикнуть на господина Стецько, как он — руки вверх и пожалуйста, вот все наши списки и документы... Так?

Рутковский не ответил. Да и что он мог ответить, если этот старый проходимец совершенно точно отгадал ход его мыслей?

— Я вижу, вы именно так и подумали! — немного повысил голос Лакута. — Однако есть одно «но»... У господина Стецько нет никаких списков, не имел их до последнего времени и я. Но если бы я получил их раньше, то раньше и предложил бы эту операцию. Видите, я говорю совершенно откровенно, да и что мне скрывать? Дело в том, что недавно умер мой отец, он был одним из помощников Лебедя. Отец не доверял никому, даже немного помешался на конспирации — оказывается, он сохранил некоторые документы. А я, перебирая бумаги, наткнулся на списки.

Рутковский подумал немного и сказал:

— Списки агентуры тридцатилетней давности... Многие из них поумирали, другие перешли в новую веру...

— Конечно, — согласился Лакута, — списки информаторов службы безопасности требуют некоторого уточнения и, естественно, утрясутся. Но представляете, какую они имеют ценность?

— Ваши условия?

Лакута назвал такую сумму, что Рутковский от неожиданности подскочил в кресле.

— Завтра утром я поставлю в известность полковника Лодзена, — пообещал он и спросил: — Но почему вы не обратились непосредственно к нему?

— У вас еще мало опыта, мой друг! — довольно засмеялся Лакута. — Полковник Лодзен — лицо официальное, и я в какой-то мере тоже. Референт господина Стецько, если хотите знать. И нехорошо официальному лицу идти к другому официальному лицу с таким предложением — ведь полковник может просто приказать: списки на стол. И будет прав: деньги даром не платят — ну помажут мне руку, кинут несколько сотенных, а я плевать на них хотел, может, это мой последний шанс в жизни, другие вон как руки нагрели... — Сообразив, что сказал лишнее, замолк, нервно закурив сигарету, продолжал уже более обдуманно: — Однако мое предложение носит неофициальный характер. Мог я пошутить с вами? И разговаривал ли вообще?

«Итак, наша беседа не записывается», — сделал вывод Рутковский.

Как будто угадав ход его мыслей, Лакута сказал:

— Мы разговариваем с глазу на глаз, и я хотел бы предложить вам небольшой бизнес. Пять процентов от соглашения, ни цента больше, не торгуйтесь, пять процентов — нормальная цена, и бизнес есть бизнес... Комиссионные...