— Бывший студент, господин профессор, — уточнил зачем-то.

— Вижу.

— А если видите, — сорвался вдруг на фальцет Лакута, — тогда встать.

Профессор, опершись старческими руками на подлокотники кресла, поднялся. Лакута не ожидал, что Валявский так вот сразу исполнит его приказ, и это послушание снова придало ему уверенности. Однако профессор вдруг сделал шаг к нему и сказал с чувством собственного достоинства:

— Я могу встать и, возможно, выполню и другие ваши приказы, господин бывший студент. Потому что человек слаб, и я никогда не отличался храбростью. Однако мне почему-то не очень страшно, может, потому, что я достаточно пожил на этом свете, а может, и потому, что вообще стыдно пугаться таких мерзких и никчемных типов, как вы.

Лакута отступил, давая дорогу солдатам.

— Взять! — приказал.

Он смотрел, как хлопцы подталкивают старика прикладами карабинов, как выводят из кабинета человека в домашней куртке, и не чувствовал удовлетворения, наоборот, казалось, что этот проклятый профессор снова взял верх, как тогда, на экзамене.

На улице возле машины стояли еще шестеро мужчин: молодых и старых, седых, лысых и вихрастых. Хлопцы подтолкнули Валявского к строю, теперь их стало семеро, и все профессора. Лакута знал по университету только двух, Валявского и Крепса, доктора юридических наук, других взяли солдаты в этом доме — большом и красивом, где охотно селилась профессура.

Лакута снял с груди автомат, не без торжества увидев, как побледнел Крепс: побледнел и отступил, будто в него уже стреляли. И правда, дал бы сейчас длинную очередь, да не стоит: упадут и никакого удовольствия. Плюнул себе под ноги, и сразу появилась идея — Лакута сам удивился своей находчивости. Прошелся вдоль шеренги, презрительно глядя на ученых.

— Профессорами называетесь... — сказал, нахмурив брови. — Не профессора, а свиньи, извините! Смотрите, что в подъездах творится? Грязь и мусор, и я сейчас научу вас, как поддерживать чистоту. Этот подъезд вылижете языками, да, языками, если не захотели вовремя подмести. Прошу начинать, уважаемые господа.

Он захохотал — на душе стало хорошо и по-настоящему весело, смотрел, как солдаты подталкивают профессоров к подъезду, и хохотал. Прикладами заставили опуститься на колени и на самом деле языками вылизывать кафельный пол. Над ними с автоматом стоял Лакута и хохотал.

— Это вам, — давился смехом, — не с кафедры трепать языками! Вот для чего вам языки, господа профессора, и наконец в вашем доме станет чисто! А мусор, пожалуйста, подбирайте губами, не стыдитесь, уважаемые господа, берите губами и выплевывайте в урну!

Валявский остановился, оглянулся и встретился взглядом с Лакутой. Поднялся и сложил руки на груди.

— Мне стыдно, — сказал он торжественно, — и стыдно не потому, что я и мои коллеги покорились грубой силе, стыдно, что такие подонки ходили в университет и я чему-то учил их. Ничему не научил, и мне стыдно за самого себя, а теперь вы можете стрелять, потому что я не буду больше унижаться!

Он стоял и смотрел, как Лакута поднимает автомат, наверное, смерть для него была бы сейчас облегчением. Лакута понял это и растерянно отступил. Внезапно гнев захлестнул его, он повел автоматом и представил, как пули разрывают сукно домашней куртки Валявского, однако в последний миг удержался.

Лакута достал из кабины бутылку шнапса и выпил одним духом прямо из горлышка половину, шнапс обжег ему желудок, он подождал немного и глотнул еще, но алкоголь не действовал — он не почувствовал никакого облегчения. Думал: если бы хоть раз увидеть страх на лице Валявского, страх и смертельный ужас, неужели профессор не боится смерти? А может, он до конца не понял, не осмыслил ее близость и воспринимает его, Лакуту, как мальчика, который только пугает? Хотя нет, ведь прошили пулями того жалкого седого мозгляка, уклоняющегося от работы.

Снова ненависть подступила к сердцу, и Лакута несколькими глотками опорожнил бутылку. В бурсу их, решил, там, в подвалах, увидев, как расстреливают людей, их ужас и жажду жизни, Валявский, может, поумнеет и хотя бы раз попросит его о пощаде. Хотя бы раз...

— В бурсу, — скомандовал, — едем в бурсу!

— Еще не долизали... — выглянул солдат из подъезда.

— Долижут в бурсе, там у нас тоже нет уборщицы.

Прикладами загнали профессоров в кузов машины. Лакута сидел в кабине, смотрел на одиноких прохожих, и ему было скучно. Во дворе бурсы он приказал выстроить арестованных, посмотрел на них и остался недоволен. Кое-кто осмелился даже не отвести глаз, и Лакута подумал, что эти профессора — просто нахалы и проходимцы.

— Вниз их, — приказал, — в подвал.

В подвале его радостно встретили ротные и взводные.

— Сколько привез? — спросил Шухевич.

— Шестерых, и одного там... — Лакута рассказал, как убирали подъезд профессора, его рассказ встретили громким смехом, и Лакута почувствовал, что хорошее настроение снова возвращается к нему.

— Давай сюда своих, — приказал Шухевич, — разберемся. На Вулецкой горе хлопцы выкопали ямы, потом их туда....

— Для чего? — не понял Лакута.

— Неужели не понимаешь? Чтобы не было слышно выстрелов.

— Не все ли равно?

— Ну, знаешь, для населения...

— Так можно здесь, в подвале.

— Как бы не так, знаешь, сколько их?

— Да, — согласился Лакута, — там удобнее.

Привели его «персональных», как он выразился, профессоров, и Лакута начал допрос.

— Фамилия? — спросил он у Крепса.

Тот не ответил, знал, что все равно не миновать смерти, стоял молча, и только на лице появились желтые пятна.

— Считаю до трех... — Лакута видел любопытные взгляды подчиненных, хотелось, чтобы они убедились, какой он сильный и твердый.

— Один... два... — грянул выстрел, и Крепе пошатнулся. Упал не сразу, смотрел на Лакуту, жил еще секунду или две, потом ноги у него подогнулись, он выдохнул и опустился на пол аккуратно, будто присел.

— Еще один! — похвалил Шухевич.

— И так будет с каждым! — подтвердил Лакута.

— Ну а теперь твоя очередь! — поманил к себе Валявского Лакута.

Он потихоньку оглянулся, чтобы узнать, как среагировали подчиненные, и увидел только искреннюю заинтересованность и подбадривающие усмешки. Шухевич сидел, вытянув ноги в блестящих офицерских сапогах, и плевал прямо на пол.

— Кто? — коротко спросил он.

— Университетский профессор, господин начальник.

— Старый знакомый?

— Откуда вы знаете?

— Вижу по выражению твоего лица. Тут хочешь?

— Тут.