Козлов вскочил, схватил рюмку с водкой — это была рюмка Фунтикова, — немного замешкался, потом махнул рукой, перекрестился и, влив в горло жидкость, как в чашу без дна, радостно блеснул белками глаз:

— Начинаем!..

— Главное — взять почту и телеграф, — почти выкрикнул возбужденный Доррер. — Не повторить ошибки семнадцатого июня… Главное — оборвать с Ташкентом связь!..

Через час на улицах Ашхабада затрещали выстрелы. Контрреволюция снова подняла голову. На этот раз мятежники действовали более собранно и целеустремленно. Вооруженные отряды ворвались на почту, захватили телеграф, перерезали линию связи с Ташкентом и Кизыл-Арватом… Бойцы недавно сформированных частей Красной Армии не понимали, что же происходит в городе. Мятежники действовали под красным флагом и выкрикивали революционные лозунги: «Да здравствует свобода!», «Да здравствует революция!», «Долой диктатуру большевиков, да здравствует равноправие партий!» Кое-кто колебался, прислушивался. Кое-кто принял все за чистую монету и присоединился к мятежникам…

Разбив в уличном бою остатки незначительных сил Ашхабадского ревкома, отряд эсеров овладел зданием Совета. В тюрьму были брошены захваченные в плен областные комиссары-большевики, члены ревкома Житников, Батминов, Розанов, Молибожко, Теллия, Кулиев, Арустамянц, Петросов и другие.

В тот же день, 12 июля 1918 года, в Ашхабаде была создана новая, так называемая «центральная власть» Закаспийской области, которая для маскировки именовала себя «стачечным железнодорожным комитетом». В созданном временном исполнительном комитете председательское место занял правый эсер белогвардеец Фунтиков, в состав комитета вошли туркменский националист Ораз-Сердар, лидеры партии социалистов-революционеров Закаспия граф Доррер, Немцов, Дохов, Архипов, Козлов и другие ярые противники Советской власти. К мятежникам в первые же дни присоединились туркменские буржуазные националисты и родовые вожди и дашнаки[9], пополнив ряды контрреволюции своими вооруженными отрядами.

Новое правительство спешно направило в Кизыл-Арват вооруженную до зубов дружину мятежников. Перед ней была поставлена одна задача — уничтожить отряд чрезвычайного комиссара.

4

Из-за нарушения связи Флоров ничего не знал о контрреволюционном перевороте в Ашхабаде. Дружина мятежников, ворвавшись в Кизыл-Арват, застигла его отряд врасплох…

Чрезвычайный комиссар и большевики Кизыл-Арвата находились на площади, на общегородском выборном собрании, когда к дувалам — глинобитным стенам, окружавшим город, подошли мятежники. Эсеро-басмаческая дружина, хорошо информированная разведкой, смогла незаметно подкрасться и внезапно дать залп. Никто не ожидал нападения. Упали убитые, застонали раненые… Над площадью поднялся отчаянный крик:

— Нас предали!.. Спасайся!..

Местные, кизыларватские эсеры, ждавшие сигнала, сразу же выступили в поддержку нападавших. Они захватили водокачку, самое высокое здание в городе, и повели оттуда пулеметный огонь.

Красноармейцы были размещены по городу небольшими группами. Услышав выстрелы, они пытались пробиться к площади, но были остановлены плотным огнем… Многие нашли смерть на тесных и узких улицах.

Алексея Флорова и незначительную часть его отряда стали окружать возле костела, построенного переселенцами из западных областей России. Громоздкое приземистое здание, сложенное из кирпича, могло стать надежным оплотом. Толстые стены, узкие стрельчатые окна, похожие на бойницы. Однако двери костела оказались наглухо запертыми изнутри, и красноармейцам не удалось их открыть.

— За мной! — вскричал Флоров и, размахивая кольтом, побежал в сторону вокзала. — Скорей к бронепоезду!

Однако силы были далеко не равными. Все попытки пробиться к вокзалу, где стоял поезд-броневик, оканчивались безуспешно. От всего отряда осталась совсем небольшая группа бойцов. Многие были ранены. Кончались патроны.

«Только бы продержаться, — думал Флоров, — только бы продержаться!» Он верил, что скоро должна прийти помощь. Еще в начале неравного боя, сразу оценив безвыходное положение, чрезвычайный комиссар, подозвал Мурада:

— Выбирайся из города… Любыми средствами… Сообщи нашим… Мы надеемся на тебя, Мурад!

Собрав в один кулак остатки отряда, Флорову отчаянным броском удалось пробиться к зданию Совета. Красноармейцы в считанные минуты забаррикадировали двери, окна и превратили невысокое одноэтажное здание, сложенное из сырцового кирпича, в довольно надежную крепость.

Джэксон с маузером в руках все время неотлучно находился рядом с чрезвычайным комиссаром. Вот когда пригодился подарок командира интернациональной роты Хабибулина! Почти в упор стрелял в наседавших мятежников и басмачей.

— Сидней, помоги Бровкину установить пулемет, — велел Флоров, когда закрепились в здании Совета.

Джэксон вслед за сибиряком полез на чердак, поднимая коробки с патронными лентами. Потом они вдвоем затащили туда пулемет и, выбив слуховое окно, повели огонь. Стрелял Степан Бровкин, а Джэксон помогал ему, заменяя ускакавшего Мурада.

Длинный летний день быстро кончился. Сумерки окутали город. Из разных концов Кизыл-Арвата доносились выстрелы. В темное небо потянулись дымные шлейфы, заплясали языки пожаров…

Мятежные отряды плотным кольцом окружили здание Совета. С гиканьем и свистом они бросались на приступ и всякий раз откатывались назад, сраженные метким пулеметным огнем.

— Что, гады, не нравится! — кричал им вслед Степан, вытирая тыльной стороной ладони вспотевший лоб. — Невкусно!

Когда наступила минутная передышка и умолк разгоряченный пулемет, сибиряк сказал Джэксону:

— Ступай вниз! Ты там нужней. А я тут один справлюсь…

Бровкин вытащил из вещевого мешка три гранаты, которые бережно хранил почти полгода. Теперь они были кстати.

Джэксон спустился вниз по шаткой лестнице и, вытащив маузер, пристроился у окна. На душе было горько. Положение безвыходное. Сколько они еще смогут тут продержаться? Час? Сутки?..

У соседнего окна на перевернутом ящике, прислонившись плечом к стене, примостился Флоров. Джэксону бросилась в глаза неестественная поза комиссара. И тут он заметил, что Флоров левую руку прижимает к животу, а на выгоревшей рубахе темнело мокрое пятно и красные струйки ползли сквозь пальцы по тыльной стороне ладони… А правой рукой, упершись в подоконник, комиссар твердо держал тяжелый кольт. Чуть дальше, поставив колено на стул, находился ашхабадец Саркисян с винтовкой в руках.

Увидев испуг в глазах Джэксона, комиссар натужно улыбнулся бескровными губами, хотел что-то сказать. Но в этот момент мятежники с диким ревом снова бросились в атаку.

— Держись, ребята! — крикнул Саркисян и щелкнул затвором.

Джэксон, следуя примеру Флорова, тоже уперся в подоконник и стал торопливо стрелять.

Вдруг в толпе атакующих один за другим гулко грохнули взрывы. Сидней понимающе улыбнулся: он знал, что это сибиряк бросил с чердака свои гранаты. Мятежники с воем кинулись обратно. Площадь перед зданием мгновенно опустела.

Джэксон вытер рукавом вспотевшее лицо и повернулся к Флорову. Комиссар все так же сидел у окна, только голова его была беспомощно опущена на грудь. Со лба на щеку и дальше на белый подоконник стекала алая кровь.

Джэксон бросился к нему:

— Товарищ комиссар!

Флоров не пошевельнулся. Он был мертв.

— Комиссара убили!..

В комнату, где находился Алексей Флоров, собрались остатки его отряда. Хмурые, сосредоточенные взгляды. Многие не стеснялись слез.

Стиснув зубы, сибиряк обвел взглядом товарищей:

— Погибать — так по-русски! С музыкой!

Высоко подняв единственную гранату, он широкими прыжками устремился к выходу:

— Ура-а!

За ним, сжимая винтовки, кинулись остальные.

Это была последняя, отчаянная контратака.

В рукопашной схватке, которая продолжалась несколько минут, одни погибли геройской смертью, других обезоружили, скрутили, взяли в плен. Среди попавших в плен находился и Сидней Джэксон.