— Ну, пошли. Шахинов ее, конечно, проанализировал и теперь, наверняка, чертит какую-нибудь схему.

Вот уж тут Рат иронизирует зря и отлично сознает это. Шахинов действительно любит вычерчивать всевозможные графики и схемы, и поначалу его пристрастие вызывало улыбки. Первыми перестали улыбаться участковые инспектора. На большом листе ватмана выстроились столбики, по два над каждой фамилией. Первый, цветной, — предотвращенные участковым преступления, черный, в том же масштабе, — совершенные на участке. Оказалось, что обратная зависимость между предупреждением и уровнем преступности — правило без исключений. Я наблюдал, как некоторые участковые ежились от этой математической зависимости. Потом уроки графического анализа получали и мы, и ребята из ОБХСС, и службисты. Так что улыбки быстро потускнели.

В кабинете у Шахинова сидел Гурин, пил чай и читал “Неделю”.

— А где начальник? — удивился Рат.

— Сказал, что будет через полчаса.

Я выглянул в окно и сообщил, что машина здесь. Рат хлопнул себя по лбу, расхохотался и, бросив: “Я сейчас”, тоже исчез.

Собственно, и я уже догадался, в чем дело. Гурин мешал Шахинову работать, но попросить его убраться было невозможно. Шахинов сунул ему термос и газету, а сам перешел в один из свободных кабинетов.

Однако Гурин чувствовал себя обязанным приступить, наконец, к оказанию практической помощи. Поэтому он без промедления вцепился в мою ориентировку. Попутно он сообщил, что преступления, в том числе и кражи, необходимо раскрывать по горячим следам.

— Да, конечно, — согласился я, — только у нас и холодных-то не было.

И правда, вор действовал не по правилам: не оставлял отпечатков; крупных вещей, даже носильных, не трогал, их ведь еще вынести надо.

Гурин стал объяснять, что следы остаются всегда и надо только уметь их обнаружить. В чем конкретно должно было выражаться наше умение в данном случае, он почему-то не сказал.

Я смотрел на него и думал: “Не человек, сплошной вопросительный знак”. Почему он работает в МВД, а не в аптекоуправлении или институте по изучению метеоритной опасности, например? Почему в уголовном розыске, а не в госпожнадзоре? Почему, наконец, он решил оказывать помощь на местах именно в раскрытии краж, а не убийств или грабежей? Скорее всего, он и сам не знает. Зато глубоко убежден, что сумеет “обеспечить” порученный ему участок работы в любой известной человечеству области.

Вошел Шахинов, следом — Рат с линейкой и набором карандашей.

— Здесь многое, — Шахинов приподнял, словно взвешивая, нашу справку, — но, оказывается, не всё. Мы старались получить данные о самом преступнике, искали только его. Эта прямолинейность и завела нас в тупик. Гораздо меньше мы интересовались теми, кто приютил преступника и снабдил информацией.

— Да, квартиры он выбирал без промаха, — согласился Рат.

— Взгляните-ка, — из груды бумаг Шахинов извлекает обязательный чертеж, — вот район массовой застройки. Дома, где совершены кражи, помечены. А теперь…

— Подумаем графически, — шепчет мне Рат.

— Подумаем графически, — продолжает Шахинов.

Любо смотреть, когда он работает линейкой и карандашом, в нем наверняка пропал конструктор. Линии, соединяющие дома с “крестами”, образовали пятиугольник.

— Естественно предположить, что информатор живет в одном из соседних домов, но я внимательно изучил рапорты участковых, ваши данные, беседовал с председателями домовых комитетов — заподозрить кого-либо из жильцов в связях с преступником нет оснований. К тому же диапазон сведений для любого лица, проживающего в одном из домов, уж слишком велик. В то же время очевидно, что вор избегал краж за пределами строго ограниченного участка, идя на гораздо больший риск задержания. По-видимому, риск компенсировался осведомленностью.

— А вот у оперативников ее не было, — вставляет Гурин. Шахинов косится на него, сам он никогда никого не перебивает.

— Значит, источник информации находится где-то внутри жилого массива, но не в обычном доме. — Карандаш стремительно прочерчивает радиальные линии от крестиков к центру пятиугольника.

В скрещении радиусов большое общежитие химкомбината. Рат возражает:

— Общежитие я проверял, посторонних там не было.

— Я имею в виду информатора. Ночевать вор мог и в другом месте.

— Да, да, — решительно вмешивается Гурин, — соучастник проживает там, несомненно. Следовало с самого начала обратить на общежитие самое серьезное внимание. В февральской директиве об усилении профилактической работы как раз упоминаются общежития.

Шахинов терпеливо слушает, потом говорит:

— Соучастник в общежитии, скорее всего, не проживает, он там работает: уборщицы, кочегары, слесари. Некоторые из них наверняка работают по совместительству. Тщательно, быстро надо изучить обслуживающий персонал. Кстати, очень может быть, что гастролер скрывается в доме своего информатора, значит, надо поработать и в этом направлении.

Мы поднимаемся.

— Еще одно: очередная кража, если она произойдет… В общем, возьмите под оперативное наблюдение вот эти дома. — Он подчеркивает три квадратика на самой длинной стороне пятиугольника. — А теперь у меня прием граждан.

Гурин сразу засуетился, подхватив свой портфель и фуражку, идет за нами.

В кабинетике Рата Гурин уселся основательно и тут же взялся за копию нашей справки. В добросовестности ему не откажешь, не любит сидеть сложа руки.

— Не будем мешать, пойдем к тебе, — предложил Рат. Стул Эдика заскрипел под его тяжестью.

— Докапал меня Шахинов своими иллюстрированными умозаключениями.

— Он предложил много дельного.

— Ничего нового, просто кое-что мы действительно не успели.

— Темир-бек, вам он тоже преподавал, однажды взял со стола чернильницу и спросил: “Что вы можете сказать об этом предмете?” Стеклянный, хрупкий, с откидной крышкой, янтарного цвета, квадратный снаружи, круглый внутри, на стекле узоры — чего только мы не выкрикивали, а он все требовал: “Еще, еще…”, пока не выдохлись окончательно. А потом одна из девчонок выпалила: “Это чернильница!” — “И в ней отсутствуют чернила”, — добавил он. А ты говоришь: ничего нового.

— И тебя на рассуждения потянуло? — усмехается Рат. — А мне выслушивать всех на пустой желудок!

Шуткой он пытается скрыть раздражение. Что ни говори, а Шахинов ткнул нас в общежитие, как котят в блюдце.

— Эдик тоже хорош, — продолжал Рат, — нашел время учиться; у него-то наверняка зацепка среди персонала имеется. И этот еще сидит, строчит на нашу голову. Что бы Линько приехать, тот бы действительно помог.

— А чем это Гурин занят?

— Справку по нашей справке пишет. Потом у себя в министерстве приладит шапку и доложит руководству.

— Какую еще шапку?

— Первую страницу, где обо всем и ни о чем. У него в сейфе специальная папка с архивными документами по всевозможным вопросам, покопается в ней с полчаса, найдет что-нибудь подходящее, кое-что выкинет, кое-что добавит — и готово. Папка давно пожелтела, но хранит ее Гурин, как…

— Гоголевский игрок свою чудесную колоду: Аделаиду Ивановну.

— Это уж тебе виднее, — усмехнулся Рат. — Только не в шапке дело. Ее и читать никто не будет. А за нераскрытые кражи можем в приказ попасть.

Испортив мою сигарету (Рат не затягивается, а только пыхтит), он заметно ожил:

— Перекур закончен, приступаем к планированию. Во-первых, закатываемся обедать, во-вторых, топаем в общежитие и так далее, сообразуясь с обстановкой. Пройти по домам персонала лучше всего сегодня: воскресный вечер, больше шансов. Сам понимаешь, придется ночевать здесь. Муторно, конечно, но что делать?

Гурин уже надевал фуражку, и мы нетерпеливо топтались в дверях, когда из дежурной в коридор выскочил Кямиль и крикнул:

— Сигнал на пульте!

С ПОЛИЧНЫМ

Дежурный загипнотизирован вспыхнувшей лампочкой, а мы косимся на телефон. В течение трех минут хозяева квартиры должны позвонить сюда и назвать шифр. Если не позвонят, значит…