— Вот видите! Вот видите! — вдруг вмешался литературовед. — А вы еще не верите и не придаете значения моим исследованиям!

— Но ведь это совсем иное… — поморщился Роу.

— Нет, не совсем иное! Это — тоже! Только вперед через… назад.

Буровики расхохотались, а литературовед рассердился.

— А самое главное — я ухожу из бригады, — вздохнул Роу.

— Почему? — удивился Альварес.

— Включен в экспедицию к тому самому проклятому астероиду. А скорее всего, в ту точку Галактики. Понимаете — это очень серьезно и опасно: излучения, возвращающие генетический код вспять. Этак мы начнем отправлять космонавтов, а получать… первобытных людей. И еще. По закону логики, если есть такие лучи, значит, есть и обратные. Тогда мы сможем убыстрять изменение и развитие генетического кода…

— А нужно ли это?

— Этого я еще не знаю. Впрочем, этого не знают и в ученом совете. На Глобальном традевале вопрос еще не обсуждали. Но важно знать, есть ли такие лучи или нет. Так что отдохну в эту смену и улетаю. Нужно спешить — возможно, такие лучи — лишь игра Галактики. Неповторимое совпадение. Все молчали. Пурга над сводом утихомирилась. Проступали звезды, и вдруг купол окрасился всполохами северного сияния. Литературовед, подойдя к Роу, доверительно сообщил:

— Мне представляется крайне важным поиск именно положительных лучей, разумеется, если мы примем как отрицательные те, которые поставили Ива в такую странную коллизию. Как только такие лучи будут открыты, моя наука, которую я создаю, получит практическое применение.

— Не совсем понимаю…

— Объясню. Что будет с Евгением Онегиным в нашем обществе? Как он приспособится к нашему духу и системе мышления? Есть ли в нем подобные нам черты? Надо исследовать — глубоко и всесторонне — наиболее известных литературных героев и проследить их генетические связи. Тогда мы увидим тенденцию и, следовательно, наметим законы…

— Законы чего?

— Законы развития литературного героя. Тогда любой автор, работая сегодня, сможет заглянуть вперед и написать такого героя, который будет современен в… нужном ему обозримом будущем.

— Возможно… — рассеянно ответил Роу. — Но я сейчас подумал о другом. — Петров в споре с Броуде прав. Краски Жака были бы прекрасней на фоне-фактуре. Как северное сияние на фоне неба. Темного неба.

— Но это будет копирование! Организующая же сила искусства!.. — возмутился литературовед.

— Может быть… Пусть они спорят сами — но мне так кажется, как, впрочем, мне кажется, что любой автор сегодня может создать героя, годного для будущего. Для этого нужно немного: брать для себя от всех и через себя отдать всем.

— Роу, — спросил Альварес, — Петров встанет на твое место?

— Да.

— А ты надолго уйдешь в космонавты? — Не знаю. Но пока да…

— Жаль. Я думал, ты заменишь меня. — Почему?

— Потянуло в тропики… — Он вздохнул. — Пурга кончается. Думаю, что пора принимать смену. Собирайтесь, ребята.

Сменяемые нехотя стали расходиться по своим комнатам, чтобы собрать свои вещи, а сменяющие потянулись к выходу на буровую. Сквозь посвисты пурги все явственнее пробивался ее резкий, иногда повизгивающий рабочий шум.

Владимир Караханов

·

ОБЯЗАТЕЛЬНО ВСТРЕТИМСЯ

(Приключенческая повесть)

БУДНИ В ВОСКРЕСЕНЬЕ

Торчать на работе в воскресенье — мало радости. Выкрашенные в коричневую краску стены с уныло-аккуратным бордюром сжимают и без того небольшую комнату; сейф своими вдавленными в пол колесиками подчеркивает тяжеловесную неизменность твоей сегодняшней судьбы, и даже пустая корзина для мусора раздражает до того, что всерьез ловишь себя на желании специально в нее плюнуть. И пишущая машинка, на которой со сверхзвуковой скоростью (сперва буква прилипает к бумаге, а уж затем раздается характерное “чвок”) шлепаешь ориентировку, хандрит по-воскресному, то и дело кривя строку.

Дома я лежал бы еще в постели с книжкой или журналом, а может быть, Муш-Мушта, сидя верхом на мне, плел бы какую-нибудь чепуху. Я попросил бы его принести мне пепельницу и сигареты, а он потребовал бы взамен рассказать сказку, и мы начали бы препираться, потому что, честно говоря, сказки мне давным-давно надоели, и, в конце концов, сошлись бы на чем-нибудь другом.

К этому времени на кухне перестает греметь посуда, и нашему спокойствию приходит конец. В комнате мельтешит тряпка, а попутно нам разъясняют, что, раз уж от нас все равно не дождешься никакой помощи, мы можем валяться и дымить сколько угодно, но не мешало бы сперва умыться и позавтракать. Потом можно настроиться на передачу “С добрым утром” — и впереди целый день, не имеющий ничего общего с буднями инспектора уголовного розыска.

А теперь вот сиди и вместо ансамбля “Виртуозов из Рима” слушай гулкий стук нард из дежурной комнаты. Правда, Кямиль, дружинник с химкомбината, тоже виртуоз в своем роде: у него, как у радиста, отстукивающего морзянку, свой неповторимый почерк.

Еще полбеды, когда вызывают внезапно. Если хотите, вызовы в неурочное время пробуждают самоуважение: что-то произошло, и понадобился именно ты. Но сегодня меня не вызывали, и думать о самоуважении смешно: пять нераскрытых краж за две педели. Похожие, как близнецы, они посыпались одна за другой. Все — днем, все — из квартир и все — на моей территории. Самое обидное, что “моей” она стала только потому, что Эдик — тоже инспектор УР и мой сосед по кабинету- отправился повышать квалификацию. Впрочем, какое это теперь имеет значение? Кражи нужно раскрыть, а остальное, как поет Герман, “лишь бред моей больной души”.

Наш новый начальник отдела произвел выкладку по придуманной им шкале признаков, и получилось, что взбаламутил молодой город приезжий гастролер. Положим, и мы об этом догадывались, потому что перетрясли уже все свои архивы, старых знакомых потревожили, навели справки в Баку — все без толку. Гастролеров ловить всегда труднее: они не обрастают связями, их мало кто знает, они неожиданно появляются и стараются вовремя смыться.

Вот и этот, быть может, сейчас, когда я выстукиваю эту “сверхзвуковую” ориентировку, катит себе куда-нибудь в Крым или Среднюю Азию. Повиснут на нас камнем нераскрытые кражи, и будут спрягать и склонять горотдел, пока “гость” не попадется в другом месте.

“Подполковник милиции Шахинов”, — подбиваю в конце листа и не испытываю неприязни, какую испытывал раньше, проставляя другую фамилию. Дремучий был товарищ. Из тех, кто привык работать не умом, а глоткой. Что касается нетипичных отличий, то наш проявлял свою индивидуальность в беззаветном страхе перед уходом на пенсию. Где-то в глубине души он сознавал, что теперь органы внутренних дел в нем не нуждаются.

Шаги в коридоре. Я не Холмс, но это идет товарищ Кунгаров, начальник отделения уголовного розыска, капитан милиции, мой непосредственный шеф, а попросту Рат.

— Приветствую! — Появляясь, он закрывает высоченный дверной проем на две трети.

— С добрым утром. Как спалось?

Скоро полдень, а мы договорились приехать к девяти.

— Мои сто в полном порядке.

Это он о килограммах. Их у него действительно сто с гаком, но на отрезке в метр восемьдесят шесть они размещены в строгой пропорции и нигде не выпирают.

— А подкалываешь ты меня зря. Я вез сюда Гурина. Натощак по телефону обрадовал: приспичило оказать нам практическую помощь. Мы бы раньше приехали, но он еще к себе заезжал.

— А что ему в министерстве?

— Начальству показаться. Иначе какой толк работать по выходным? Сейчас я его прямо к Шахинову сплавил. То-то, думаю, обрадуется.

Рат скользнул взглядом но ориентировке и тут же спохватился:

— А как насчет справки?

— Уже отдал. Посмотри копию.

Справку о проделанной нами работе по злополучным кражам он прочитал внимательно.