— У нее есть семья, дети? — Джоди все же казалось, что к старушке лучше подступиться через кого-то из близких. В девяносто лет люди слишком уязвимы, их легко растревожить, заставить нервничать, а успокоить куда труднее.

— Да, очень симпатичное семейство. Племянник, Эдвард Кеннеди, и его жена, Аннелизе. Такая милая… По понедельникам мы с ней вместе работаем в благотворительной «Лавке королевского общества спасения на водах». У нее необычное имя, кажется, австрийское, его чаще всего произносят Анна-Лиза, но это неверно. Чудесная пара. Аннелизе — садовница от Бога. Настоящая волшебница. Видели бы вы ее сад! Еще у Лили была дочь, Элис. Но она умерла. От рака. А внучка Лили, Иззи, живет в Нью-Йорке и работает с настоящими супермоделями. Только не подумайте ничего плохого, — усмехнулась Ивонна. — Иззи ничуть не похожа на расфуфыренных фифочек, которые вертятся в индустрии моды. Она живет самой обычной жизнью, хоть и работает в модельном агентстве. В конце концов. Лили приложила руку к воспитанию внучки, а наша Лили всегда отличалась здравомыслием.

— У вас есть нью-йоркский телефон внучки или адрес ее электронной почты? Я могла бы связаться с ней, прежде чем обращаться к миссис Шанахан.

— Глупости! — возмутилась Ивонна. — Смело звоните самой Лили. Вам она понравится. Здесь все ее обожают.

— Вы сказали, она работала у Локрейвенов?

— Да, в молодости. Но с началом войны уехала в Лондон, учиться на медсестру. Не думаю, что после она вернулась на работу в Ратнари-Хаус. Слишком многое изменилось, — задумчиво добавила Ивонна. — Помню, мама любила повторять, что, пережив войну, Тамарин так и не стал прежним.

Джоди мысленно взяла себе на заметку почитать побольше войне. Ей хотелось как следует подготовиться к беседе со старой леди.

«Позвоню Лили Шанахан, как только приду домой», — решила Джоди, в последний раз толкая заржавевшую створку, борота даже не дрогнули. Джоди встала на цыпочки и вытянула шею, но ей по-прежнему был виден лишь краешек двора.

Оставалось только надеяться, что у Лили хорошая память. «Если сейчас ей почти девяносто, — прикинула Джоди, — то в 1936-м ей было лет семнадцать-восемнадцать. А с тех пор пробыла целая вечность».

Глава 3

Аннелизе Кеннеди опустилась в просторное кресло, повернутое к заливу, и взяла в руки один из старых цветочных каталогов. Она любила их перелистывать, когда не было желания читать газету, поэтому пачка потрепанных каталогов всегда лежала наготове на белом тростниковом столике рядом с креслом.

Обычно стоило ей начать листать знакомые, зачитанные до дыр страницы, как приходило приятное чувство покоя. Описания семян с яркими фотографиями распустившихся цветов напоминали ей о счастливых часах, проведенных в саду, когда руки по локоть в земле и радость общения с природой вытесняет из головы все мысли.

Но на этот раз чуда не произошло. Окошко в волшебную страну оказалось наглухо забито: на коленях у Аннелизе лежала всего лишь пачка старых каталогов. Их перелистывали руки с загрубевшей кожей, заусенцами и выступающими пенами.

«У тебя такие прелестные руки, тебе нужно за ними ухаживать», — вздыхала мама почти тридцать лет назад, глядя, как дочь, новоиспеченная миссис Кеннеди, ловко управляется с грязной посудой, не потрудившись надеть резиновые перчатки. Аннелизе тогда лишь весело отмахивалась, и у нее не было ни времени, ни желания думать о каких-то там перчатках.

Она всегда отличалась неукротимой энергией и стремительностью, но без примеси безрассудства или легковесности. Аннелизе была деятельной, практичной и умелой. Защитные перчатки и кремы для рук — это для матери и ее ровесниц, а не для двадцатипятилетней молодой женщины, полной жизненных сил.

«Золотые руки и настоящий гений по части садоводства», — с гордостью сказал о ней Эдвард, когда они стояли перед церковью в день свадьбы дочери. Аннелизе потратила несколько часов, связывая нежно-розовые, едва только распустившиеся розы в маленькие букеты для украшения церкви.

Ей куда больше нравилось выращивать розы в садовом центре в Тамарине, чем мастерить из них букеты, но она согласилась бы связывать розы в пучки без помощи рук, одними зубами, лишь бы увидеть, как Бет в подвенечном платье торжественно прошествует вдоль прохода в церкви.

С тех пор прошло четыре года, но для Аннелизе этот день навсегда останется самым счастливым в жизни. Ее дорогая девочка нашла наконец свою судьбу. Бет всегда напоминала ей розу, одну из тех редких старинных чайных роз, которые Аннелизе и Нейл — владелец садового центра — с любовью выращивали в огромной оранжерее.

«Мадам де Суза», прекрасная, дивно благоухающая и колючая, необыкновенно прихотлива. Этот изнеженный цветок требует тонкого обращения, за ним нужен самый деликатный уход. В день, когда Бет вышла за Маркуса, ласкового, сильного и бесконечно влюбленного, Аннелизе почувствовала, что этот человек готов взять на себя заботу о ее драгоценном цветке или по крайней мере разделить с ней эту заботу.

Если Бет была розой, то Эдвард вполне мог сойти за дерево — великолепный дуб, огромный, могучий, неподвластный порывам морского ветра. А сама Аннелизе? Когда Эдвард встретил ее, она походила на тополь: такая же высокая и стройная, гибкая, трепещущая — от светловолосой макушки до кончиков пальцев неугомонных ног.

Но прожитые годы изменили ее, она это чувствовала. Трудно сказать, какой она стала теперь.

Много лет назад, еще только начиная заниматься садоводством, Аннелизе думала, что искусство, которому она себя посвятила, дает ответы на все вопросы. Земля учит человека спокойствию и терпению. Завершив полный круг, все возвращается к началу: за самой суровой зимой неизбежно приходит весна. Подгонять время бессмысленно, и задачи, и решения приходят, когда настает их черед. Подснежник не заставишь расцвести по своему желанию, но наступит день, и этот прелестный цветок раскроет нежные сонные лепестки навстречу солнцу.

Всему в этой жизни определен свой срок. Созревший плод сам падаете ветки. Это утверждение стало жизненным кредо Аннелизе.

А теперь выяснилось, что она, похоже, ошибалась. Жестоко ошибалась.

Миссис Кеннеди встала, прошла в кухню и включила электрический чайник. Она сделала это автоматически. Ритуал заваривания чая помогал ей отвлечься, когда она не знала, чем себя занять. Чаще всего Аннелизе выпивала не больше половины чашки.

Эдвард не был страстным любителем чая, он предпочитал кофе. В буфете все еще стояла банка с его любимым, безумно дорогим ямайским сортом «Блю маунтин» из магазина «Фортнум энд Мейсон».

Аннелизе терпеть не могла кофе, но ей нравился его запах. Густой пряный аромат, носившийся в воздухе, когда Эдвард священнодействовал на кухне, рассеянно, вполуха слушая радио. И вот теперь здесь больше некому готовить кофе.

Отныне никто не будет запрятывать куда попало кухонное полотенце, перекладывать подушки, неторопливо разворачивать утреннюю газету. Можно ли привыкнуть к одиночеству после тридцати лет, прожитых бок о бок с другим человеком? Хотя, возможно, одиночество и есть наше естественное состояние, а вовсе не вечный поиск второй половины, о котором рассуждал Платон. «Хотелось бы в это верить», — вздохнула Аннелизе.

Она резким щелчком выключила чайник, схватила связку ключей и направилась к черному ходу. Сбросив комнатные туфли, она натянула ботинки и сдернула с крюка потрепанную стеганую куртку — в маленькой прихожей перед черным ходом висело много всякого старья. Дверь выходила на взморье, и когда Аннелизе распахнула ее, в лицо ей ударил свежий морской ветер.

Горьковато-соленый воздух, пропитанный запахами моря и песка, наполнил ее легкие, и на мгновение у Аннелизе перехватило дыхание.

Ее коттедж находился в полумиле от береговой линии. Вначале шла поросшая жесткой низкой травой полоса суши, где отважно цеплялись за землю светло-лиловые ирисы. Дальше тянулся гребень мелких камней, сверкавших, как драгоценности, когда океан окатывал их волной. Наступило время отлива, и у самой воды была видна желтовато-коричневая песчаная лента в форме подковы — Милшон-Бей, маленькая бухточка рядом с более крупной — Тамарин-Бей. Два залива разделял высокий зазубренный утес, глубоко погруженный в воду.