Монсеньор Людовик быстро слабел, ему не хватало воздуха, железная маска не позволяла следить за всеми движениями короля; сказывались и годы заключения, подорвавшие его былую силу, тогда как Людовик XIV, с детства привыкший к физическим упражнениям, явно обладал большей гибкостью и лучшей реакцией.

Чувствуя себя побежденным, монсеньор Людовик с ужасом смотрел на занесенное над ним лезвие кинжала, пытаясь выскользнуть из-под колена, которым король наступил ему на грудь. Видя беспомощность противника, Людовик XIV издевательски усмехнулся и сказал:

— Ну же, зови на помощь Бога и свою мать! Молись, собака, ибо пришел твой смертный час.

— Эй, сударь, вы что, куда-то торопитесь? — вдруг раздался сзади чей-то насмешливый голос. — Сперва дайте человеку отдышаться, а уж потом предлагайте помолиться.

В тот же миг две сильные руки легли на спину Людовика XIV, вырвали у него кинжал и, как король ни сопротивлялся, два раза сильно ударили его головой о пол.

Несколько часов спустя после ухода Сен-Мара и Мистуфлэ, несшего труп Сюзанны, Фариболь, видя, что его друг не возвращается, почувствовал некоторое беспокойство. Вместе с Онесимо они спустились в зал воронок и уселись в темном углу. Время шло, и их тревога росла. Фариболь тихо чертыхался, Онесимо хранил гробовое молчание. Наконец Фариболь, стукнув себя кулаком по колену, воскликнул:

— Гром и молния! Мистуфлэ не возвращается, и боюсь, что мы попали в мышеловку.

— Как, учитель, вы полагаете…

— …Что наш план раскрыт, что смерть мадемуазель Сюзанны была лишь прелюдией к гибели шевалье де ла Бара и Ивонны, что Мистуфлэ пытался их спасти и…

— О Боже!

— И что мы в западне, — с яростью закончил Фариболь.

— Проклятие! — вскричал Онесимо и разразился таким потоком отборной брани, что Фариболь аж подскочил на месте.

— Онесимо, — сказал он, когда тот закончил, — я понимаю твой гнев и поэтому тебя прощаю… Но, тысяча чертей! Если они убили Мистуфлэ, то клянусь его тенью…

— Она здесь, хозяин, — донеслось откуда-то из-под земли.

У Онесимо подогнулись колени, и он принялся лихорадочно молиться; Фариболь отступил к стене, бормоча:

— Клянусь, это его голос…

И тут над отверстием воронки, уходившей в подземный грот, показалась голова, а затем плечи Мистуфлэ. Через мгновение он уже стоял рядом с ними.

— Да это же он сам, из плоти и крови! Гром и молния, Мистуфлэ! — вскричал Фариболь. — Дай обнять тебя, бездельник!

И с огромным чувством он заключил гиганта в свои объятия. Онесимо ловил руки Мистуфлэ и целовал их, как верный пес, выражающий таким образом радость по поводу возвращения своего хозяина.

— Так, значит, ты не умер? — ехидно спросил Фариболь.

— Нет, но был близок к этому, как никогда, — ответил Мистуфлэ и рассказал друзьям, что с ним приключилось. Мы опускаем начало его повествования, поскольку оно и так известно читателю, и перейдем сразу к тому моменту, когда Сен-Map столкнул Мистуфлэ в пропасть.

— Боже мой! — говорил Мистуфлэ. — Моей первой мыслью было, что это конец. Я оказался в воде, окруженный повсюду гладкими скалами, уходившими вниз наподобие гигантской воронки. Меня увлекло в страшный водоворот, и я глазом не успел моргнуть, как был уже под водой, опускаясь все ниже и ниже вместе с течением. Море крутило и швыряло меня из стороны в сторону. Потом течение стало ослабевать, и я отдался на его волю. Внезапно мои руки нащупали выступ скалы, и я чудом на него вскарабкался. Мне повезло, моя голова оказалась над поверхностью воды. Надо мной был темный свод подземного грота, а где-то впереди, там, куда бежали воды, лежало море. Я остался жив, но мне потребовалось не меньше часа, чтобы восстановить силы и плыть дальше, вдоль береговой линии, поскольку я сразу решил вернуться через зал воронок.

Когда прошло достаточно времени, я бросился в воду и минут через пятнадцать уже проплывал мимо башни северного бастиона. Начиналась гроза, молнии освещали все вокруг не хуже солнца, и так мне довелось стать свидетелем страшной смерти шевалье де ла Бара… Ему на шею накинули петлю и столкнули его с вершины башни…

— Гром и молния! — воскликнул Фариболь. — Я не ошибся. Они раскрыли наш заговор! И теперь мадемуазель Ивонна…

Внезапно он замолчал, прислушался и шепнул:

— Внимание!

Над ними, в круглом сводчатом зале, по периметру которого были высечены узкие длинные пещеры, за что он и был прозван «зал гробов», открылась и закрылась дверь, а затем раздался звук тяжелых медленных шагов.

— Наверху кто-то есть! — тихо сказал Фариболь.

Все стихло.

— Странно! — пробормотал Мистуфлэ. — Ничего не слышно, но ведь кто-то туда вошел… Черт возьми, я войду посмотрю!

Мистуфлэ поднялся этажом выше, осторожно приоткрыл дверь, и… ничего не увидел. Тогда он бесшумно двинулся вперед, сделав знак остальным следовать его примеру. Вдруг их внимание привлек какой-то слабый шепот, донесшийся со стороны одного из «гробов». Мистуфлэ, удвоив осторожность, направился туда и, неожиданно издав яростный вопль, как тигр бросился вперед.

Ньяфон с сатанинской радостью вцепился в бесчувственное тело Ивонны и, не теряя времени, потащил его в зал гробов. Там, отодвинув решетку у отверстия одного из них, он запихнул в него Ивонну. Впившись глазами в лицо своей жертвы, он уже собирался привести ее в чувство, чтобы начать задуманную пытку, когда кулак Мистуфлэ чуть не вышиб ему мозги.

— Гром и молния! — вскричал Фариболь в восторге от силы своего ученика. — Откуда взялось это исчадие ада?

Между тем Мистуфлэ осторожно извлек из гроба Ивонну и водворил на ее место Ньяфона. Девушка вскоре пришла в себя, и радости ее не было предела, когда она обнаружила, что находится среди друзей.

— Не волнуйтесь, мадемуазель, — сказал Фариболь. — Провидение на нашей стороне. Теперь пора подумать об освобождении монсеньора Людовика.

— И да поможет нам Бог! — закончила за него Ивонна.

— Надеюсь, что мы быстро управимся, мадемуазель. Посмотрите, сколько уже сделано.

И действительно, с помощью приставной лестницы, по которой тюремщики поднимались и спускались с этажа на этаж, Фариболь и Онесимо добрались до самой высокой точки сводчатого потолка и возвели там нечто вроде строительных лесов, стоя на которых, они один за другим вынули несколько массивных камней. Сквозь образовавшееся глубокое и достаточно просторное отверстие уже были видны плиты пола в камере узника.

— Через несколько часов, — сказал Фариболь, — мы навестим монсеньора Людовика через дверь, о существовании которой никто и не подозревает.

— Поспешите! — воскликнула Ивонна. — Ведь каждая минута — это столетие мучений для моего мужа.

Друзья вскарабкались на леса и так тихо, что их не слышал даже узник, продолжили свою работу. Наконец через четыре часа Мистуфлэ вздохнул с облегчением: теперь лишь одна тонкая плита отделяла его от цели. Еще два часа спустя она была извлечена, и из отверстия до них донеслись рассерженные голоса, а затем шум яростной схватки.

— Тысяча чертей! — воскликнул Фариболь. — Похоже, мы успели вовремя.

Достав кинжал, он крестообразно разрезал закрывавший отверстие ковер, и, взобравшись наверх, поспешил на помощь монсеньору Людовику. Фариболь, как уже известно, оглушил графа де Марли, а подоспевший Мистуфлэ крепко его связал.

Ивонна бросилась к своему мужу, и они крепко обнялись.

Монсеньор Людовик горячо поблагодарил своих спасителей, а затем позволил Ивонне снять с себя железную маску. Из угла донесся сдавленный вопль: пришедший в себя Людовик XIV увидел перед собой постоянную муку своей совести — лицо брата.

Монсеньор Людовик подошел к нему и холодно сказал:

— Посмотри на меня и убедись в нашем полном сходстве… И знаешь, о чем я подумал? А что если, воспользовавшись правом сильнейшего, я надену на тебя это адское приспособление и оставлю здесь вместо себя, а сам взойду на трон…