— Застрелите этого человека!

Винтовка была снята с плеча ординарца Ли. Чип ожидал звука залпа и падения тела.

— Давай, Ли! Застрели его!

Невозможно точно сказать, что именно промелькнуло в голове у Ли в тот момент, но Чип мог догадаться. Меньше чем за месяц до переворота — к этому времени все тела уже будут сосчитаны, рапорты написаны, и каэнэровцы потом возьмут под контроль Королевскую полицию Гонконга — разве полицейскому-китайцу Ли нужен мертвый смутьян, убитый прямо из его оружия? Одно дело стрелять, стоя в строю, в безликую толпу, и совсем другое — действовать одному и быть на виду. И быть вычисленным.

— Номер второй. Застрелите его!

Сержант, внимательно рассматривавший крыши, резко развернулся и выстрелил. Он промазал, и бензиновая бомба с пылающим хвостом полетела с неба.

Глава 33

Бомба — бутылка из-под бренди, наполненная бензином и с подожженным хвостом, — приземлилась прямо у ног Чипа и плеснула жидкий пылающий огонь на него и семерых оставшихся парней третьего отделения. Полицейские, охранявшие грузовики, бросились к ним с огнетушителями. Языки пламени лизали форму Чипа, ослепляя его. Его люди кричали. Он не мог видеть, но он слышал и почти чувствовал, несмотря на жгучую боль, напор глыбы банды, которая неслась на него.

— Четвертое отделение! Вперед! — закричал он, но его голос был едва слышим. Пламя душило его, и в легких больше не было воздуха.

Он почувствовал, как пожарное отделение бросилось к нему, кто-то тащил его назад с переднего края. Он пытался встать и остаться на месте.

— Огонь!

Щелкнули затворы, а потом захлебывающиеся автоматы открыли огонь. Чип не мог видеть и не мог дышать. Он судорожно глотнул воздух, и пламя лизнуло его легкие. Автоматные очереди застрочили опять, отдаваясь громовым эхом среди зданий «Голден майл».

— Отступаем! — услышал он свою вторую команду. Но было слишком поздно. Банда была уже здесь, их ноги сотрясали землю.

Ту Вэй Вонг смотрел, как горит его город. Столбы дыма вздымались на утренней заре над Цзин Ша Цзуем, Ноз-Пойнтом, Монг Коком, коптя небо и дрейфуя дальше к Китаю. Туристы бежали первыми, бросая отели, владельцы которых наслаждались бумом любопытства с приближением переворота. Подсчитав данные, полученные из его многочисленных отелей, он определил исходную цифру в четыре сотни тысяч человек, не считая завернувших назад круизных кораблей. Причалы опустели. Заказанные задолго номера на последнюю неделю июня и первую неделю июля — «Неделю переворота», как назвали ее в рекламных брошюрах, похоже, никогда не увидят клиентов.

Все мировые средства массовой информации сосредоточились на раздираемом беспорядками городе. Никто из сидящих около телеэкранов не остался в неведении насчет свирепости банд или безнадежного сопротивления законопослушных. Все, у кого были на руках необходимые документы, чтобы сесть на борт самолета, корабля или даже на поезд через Китай, рвались уехать. Те, кто не имел возможности уехать, предпочитали умереть. Практически каждый выпуск международных новостей кончался показом длинных очередей отчаявшихся людей, умолявших о визе в консульствах США, Канады и Австралии. Но самой неизгладимой картиной была молодая женщина с детьми, стоявшая на коленях у ворот забаррикадированного английского консульства и молившаяся в гуще людей, сжимавших в руках камни.

Особое наслаждение Ту Вэй находил в том, что знаменитый гонконгский «Нун Дэй Ган», символ британской культуры, ощетинился рядами пулеметов, около которых прохаживались офицеры-англичане в пуленепробиваемых жилетах. Пространство перед полицейским офицерским клубом было обнесено рядами острой, как бритва, колючей проволоки, что делало его недосягаемым для телерепортеров, шнырявших по Глостер-роуд.

Все вышло очень просто и легко. Вонг стал подозревать, что если бы он даже сидел сложа руки, не пропустил бы этот факс через весь Гонконг и не задействовал бы триады для раздувания злобы, это бешенство все равно нашло бы себе выход. Бунты были неизбежны. Он мог бы и поменьше хлопотать. Но вся штука состояла в том, что ему нужен контроль над происходящим.

На третий день по Гонконгу поползли слухи, что каэнэровские войска скапливаются на границе. Сутками позже Народно-освободительная армия заявила об этом официально. Северные формирования — не кантонцы — вторгнутся в колонию, если бесчинства не прекратятся. От такой перспективы иностранцы, всю жизнь жившие и работавшие в Гонконге, стали срочно собирать чемоданы. В конце концов, прошло восемь лет после кровавой бойни в Пекине. Ушлые типы, как доложили Ту Вэю, перепродавали билеты втридорога, грея руки на неожиданном буме отъездов.

Курсируя между окнами офиса, колокольчиком Чжоу и телефоном на тиковом письменном столе, Ту Вэй Вонг ждал, пока он почувствует, что настал момент. Это все равно как приготовить вок, подумал он. Очень важно приготовить ингредиенты к тому моменту, когда температура масла была самой высокой. Сама готовка должна происходить на пылающем огне.

— Приведите мистера Ву.

Тяжело опираясь на трость, он поплелся назад к окнам. Он мог видеть из своего офиса два «убежища от тайфунов» — причал Ематей на Коулуне и плавучий город, в котором сосуществовали танка и королевский яхт-клуб в Козвэй Бэе. На каждой джонке, яхте и сампане, доложили ему, было полно провизии для путешествия по океану.

Друзья Джона Чипвуда-Чипворда по яхт-клубу собрались на неофициальный вечер его памяти вместе с его друзьями из полицейского офицерского клуба на усиленно охраняемом полуострове Кэллэт-Айленд. Полицейские были молчаливы и подавлены, они потеряли еще нескольких за эти три дня, и никто не мог сказать, что эти потери были последними.

Моряки были тоже подавленными. Многие волновались за свои семьи и дома, куда они не могли вернуться с тех пор, как начались бои. Мало кто представлял себе размах хаоса, пожравшего город. Никто толком не знал, что сказать о Чипе. Викки встала и заговорила о том, каким он был легким в общении, каким уравновешенным и жизнелюбивым и как это помогало ему в работе и увлечении морем, и под конец повторила слова ее отца, что Чип был «прирожденным моряком». Она знала, что этого совсем недостаточно, но что можно говорить о человеке, умершем на боевом посту на переднем крае, когда будущее потеряно?

Лишь одной Мэри удалось произнести глубокую и человечную эпитафию после церемонии, когда они вышли на веранду яхт-клуба в тщетной надежде поймать освежающий ветерок.

— Чип был, — сказала Мэри, — самым галантным и тонким гуйло, какого я только знала.

Ледяной взгляд в сторону Викки дал ясно понять, на какой конец этой шкалы она поместила тайпана Макфаркаров, но Викки только кивнула в знак скорбного согласия. Чип казался таким чистым и невинным, несмотря на свою работу. Грация, изящество, подумала она, это, наверное, способность делать свою работу, не будучи отягощенным своими поступками. Ей стало жаль, что она не сказала этого собравшимся.

— За Чипа, — сказал Питер, поднимая бокал с кока-колой. Она не видела, чтобы он пил со времен начала беспорядков, — еще одно напоминание о том, как она ошибалась в отношении Мэри. Викки подняла свой бокал — ее кока-кола была теплой. Холодильники и кондиционеры в клубе работали плохо, а ремонтные рабочие застряли в Козвэй Бэе, где бушевавшая толпа осаждала «убежище от тайфунов». Это было скопище мужчин, женщин и детей, умолявших танка-рыбаков увезти их из Гонконга.

Они предлагали им золото, нефриты, дочерей, вдов, маленьких мальчиков. Никто не знал, куда они хотят плыть — только бы подальше отсюда, пока красная китайская армия не захватила улицы города. Колония гудела слухами: Вьетнам не примет беженцев — это месть за небрежность, с какой, по их словам, обращались с их беженцами в Гонконге в последние годы; Сингапур примет высококвалифицированных рабочих при условии, что им до тридцати и они откажутся от своего кантонского и перейдут на одобренный правительством путунхуа, но стариков вышвырнут обратно в море. Австралия вроде бы послала корабли, но их нет и в помине. В сущности, редко кто из танка был заинтересован в оплате, которую предлагали им пассажиры — у них были свои собственные семьи, о которых они тревожились, и им предстоял их собственный бесконечный и бесцельный вояж.